Хроники Сен-Жермена - Челси Ярбро

Джеймс вспыхнул.

— Это словами не выразишь! Но если вы хотя бы еще раз…

— Довольно, — прервал его Сен-Жермен. — Я вовсе не хочу вас задеть. Я просто хочу указать вам на верные ориентиры.

Одно из поленьев в камине затрещало и пыхнуло жаром, наполнив комнату тяжелым запахом разогретой сосновой смолы. На пол посыпался каскад искр; мелкие красные звездочки гасли, соприкасаясь с холодным камнем.

Джеймс, сглотнув слюну, отвернулся, тщетно пытаясь найти веское рациональное возражение, способное опрокинуть вздорные доводы этого человека.

— Я не верю, — прошептал он.

Сен-Жермену не раз приходилось сталкиваться с подобными шоковыми реакциями. Он подошел к охваченному ужасными подозрениями американцу и тихо сказал:

— Вам придется принять это, мистер Три, или умереть истинной смертью, что, несомненно, больно ранит Мадлен.

— Умереть истинной смертью… — Джеймс прикусил нижнюю губу. — Как?

— Для нас, как я уже говорил, гибельно все, что вредит нервной системе. Сожжение, отсечение головы, удар, разрушающий позвоночник. Если вы решите покончить с собой, найдется немало способов, уверяю. — Граф говорил о самоубийстве спокойно, как о чем-то, не имеющем большого значения, но в глубине его темных глаз таилась печаль.

— А вода? Разве она не опасна? — быстро спросил Джеймс, изумляясь себе. Он ведь не верит в эту белиберду, а ведет себя так, словно в ней и вправду содержится зерно истины.

— Наполнив подошвы и каблуки обуви землей вашей родины, вы сможете путешествовать по воде, появляться на солнце да и вообще вести нормальную жизнь. Мы — земные создания, мистер Три. Нас ослабляет все, что разрывает контакт с ней. Хуже всего, конечно, вода, но и летать тоже… малоприятно. Мадлен говорит, что привыкла к авиарейсам, а я человек старомодный и новизны не люблю. Хотя перелеты лучше, чем морские круизы, они экономят время.

— У вас все звучит так обыденно, — сказал Джеймс после паузы.

— Вся жизнь обыденна, даже наша. — Впервые в течение этого нелегкого разговора Сен-Жермен улыбнулся. Вполне искренне и с неожиданной теплотой. — Мы подчиняемся обстоятельствам, чтобы не быть… скажем так, отщепенцами. Некоторые из нас пытаются выйти за рамки, но результаты обычно… плачевны.

— То есть если не крах, так налоги? — невесело усмехнувшись, спросил Джеймс.

Сен-Жермен покачал головой.

— Если хотите, — сказал он через секунду-другую. — Жизнь ставит условия, надо к ним привыкать.

— Странно все это, — проворчал Джеймс, пытаясь из самозащиты сыскать в ситуации нечто забавное и таким образом в случае проигрыша не потерять лица.

— Вы трое суток добирались сюда, — продолжал Сен-Жермен, принимаясь расширять брешь, обнаруженную в обороне упрямца. — Ответьте мне, как?

— Что? — Джеймс резко взмахнул рукой, словно отгоняя от себя нечто чуждое. — Ну… разумеется, не общественным транспортом, сейчас ведь война. Я шел пешком.

— В дневное время или ночами?

— А какая, собственно, разница? — Журналист побледнел. — Я… я решил, что ночью идти безопаснее. Меньше патрулей и…

— Когда вы это решили? Сразу после того, как очнулись, или когда прошли часть пути? — Вопрос звучал требовательно, не оставляя времени на раздумья.

— Я шел по ночам, — вызывающе повторил Джеймс. — Так было благоразумней. Днем солнце слишком палит, а ночью прохладно. И все хорошо видно — при полной луне.

— Мистер Три, луна в первой четверти. До полнолуния еще далеко, — сказал Сен-Жермен и пояснил, вглядевшись в ошеломленное лицо собеседника. — Но темнота нашему зрению не помеха. Признайтесь, вы ведь боялись совсем не жары, так ведь? Просто солнечный свет резал вам глаза. А потом призадумайтесь, откуда взялась ваша необычайная жизнестойкость? Может ли рядовой человек пройти пятьдесят миль с такими ранами, как у вас?

— Я… я просто шел, вот и все, — прошептал Джеймс. — Это казалось… естественным.

— Это и впрямь естественно, но только для тех…

— Кто переродился, вы хотите сказать? — взорвался американец, вновь вскакивая со стула. — Если вы будете продолжать в том же духе, я свихнусь и поверю чему угодно. — Он прошелся по комнате, потом резко повернулся на каблуках. — Вы мягко стелете, Сен-Жермен. Это ведь ваше имя, не так ли?

— Конечно. Мы как-то виделись с вами. На одном из банкетов в Париже. Я полагал, вы узнали меня.

— Я и узнал. Но прошло двадцать лет, вы должны бы выглядеть…

— Старше? — невозмутимо спросил Сен-Жермен. — Не хитрите, вы ведь знаете, что время на нас почти не влияет. Когда Мадлен после шестилетней разлуки навестила вас в Денвере, вы заметили в ней перемены?

— Нет, — признал Джеймс.

— Вот уже два века она выглядит так же, как в тысяча семьсот сорок четвертом году. Вам повезло, что возраст на вас не сказался. Перерождение меняет многое, но не облик. — Граф усмехнулся, потом скорым шагом пересек комнату и распахнул дверь. — Надеюсь, ближе к вечеру вы не откажетесь еще раз со мной повидаться. Должен вернуться Роджер и…

— Он отправился за… провизией? — быстро, но с некоторой запинкой спросил Джеймс. В нем вновь шевельнулся голод.

— Примерно, — ответил граф, уходя.

«Бугатти», еле слышно урча, подкатил к воротам конюшни. Роджер выключил зажигание, погасил противотуманные фары и ободряюще кивнул пассажирке.

— Приехали. Я донесу вашу сумку, мадам.

— Благодарю, — отстраненно кивнула женщина. Ее французский был правильным, но в нем ощущался акцент. Бесформенное, хотя и приличное одеяние, худая шея и темные круги под глазами свидетельствовали, что военное время ударило и по ней. Она машинально потерла виски, словно пытаясь себя успокоить.

— С вами все в порядке, мадам? — спросил Роджер, открывая дверцу машины. Левую руку его оттягивал большой кожаный саквояж.

— Сейчас-сейчас, — ответила пассажирка, пытаясь вежливо улыбнуться.

Роджер помялся.

— Не тревожьтесь, мадам. Если вы вдруг сочтете, что вам что-либо не по нраву, то… — Он с облегчением выдохнул воздух, заслышав шаги за спиной.

— Ты вернулся раньше, чем я ожидал, — сказал Сен-Жермен, вопросительно поднимая брови.

— Появилась возможность решить вопрос по-иному, — прозвучало в ответ. — И это к лучшему, ибо отряды Сопротивления перекрыли дороги в горах.

— Ясно, — уронил Сен-Жермен.

— Их патрульные хотели задержать мадам Кунст, услышав ее выговор, и… — Роджер выразительно смолк.

— Я из Австрии, — заявила взволнованно женщина. — Да. Я убежала. — Она вдруг заплакала, безнадежно и тихо, как покинутый всеми ребенок. — Они расстреляли мать и отца, — послышалось сквозь рыдания. — А потом убили и дядю с детьми. Я была в магазине. Меня предупредила соседка. Смерть Гюнтера не насытила их. Они ненасытны.