Аполлоша - Григорий Симанович

– Что ты предлагаешь? – нервно спросил Гоша и, не дожидаясь других, хлопнул рюмашку. Он заметил, что алкоголь, как ни странно, не расслаблял, а наоборот – напрягал его, швыряя мысли туда, где остались «души прекрасные порывы».

– Надо, во-первых, начать иногда проигрывать. Изредка хотя бы. Если кто отслеживает – сбить с толку. Жалею, что раньше мне, дураку, эта мысль в голову не пришла. И второе: надо еще размыть суммы выигрышей. К сожалению, я никого не придумал. Нет у нас по-настоящему близких и абсолютно надежных людей.

– Ну почему же нет? – вдруг встрял Гоша, поглядев на Игната пьяным лукавым глазом. – А Утист?

Игнат и Любовь Андреевна уставились на него с изумлением. Игнат – потому что знал, о ком идет речь, а Любаша – потому что не знала.

Предложение только на первый взгляд казалось безумным, как безумным мог представляться какому-то невежде Дашин сын Костик. На самом деле – ровно наоборот.

Гоша, увлеченный своей идеей, это доказал, прочитав «коллегам» небольшую лекцию об аутизме и конкретных его проявлениях. Он говорил убедительно и компетентно. Еще бы! Он обучал Костика сперва русской речи, а потом и элементарным навыкам владения компьютером по просьбе Даши. И второе: он немало прочел в свое время об аутизме, восхитившись гениальным Дастином Хоффманом в фильме «Человек дождя», где великий актер сыграл аутиста Реймонда, а Том Круз – его брата. Гоша задумал тогда сценарий научно-популярного фильма о людях с этим недугом. Не сложилось, но знания остались.

Костику, которого мама его Даша за глаза упорно называла «утист», если можно так сказать, повезло. В его случае болезнь проявилась в наиболее щадящей форме. Дали результат советы психотерапевтов, которым Даша следовала неукоснительно, тратя последние свои жалкие заработки. Не пропали даром усилия хорошего преподавателя в специальной школе, куда на первых порах ходил Костик Да плюс еще Гоша со своей сердобольной и эффективной опекой. Все это привело к отличным результатам. Парень жил нормальной жизнью горожанина и почти адекватно понимал этот мир. Он делал покупки, ездил на автобусе, платил в сберкассе. Он замечательно считал, феноменально запоминал тексты и цифровые ряды, отлично ладил с бытовой, аудио– и видеотехникой, но особенно здорово воспроизводил нарисованное. С восемнадцати лет он выполнял надомную работу копииста, безупречно выполняя не слишком сложные оригиналы в карандаше, гуаши и даже в масляных красках. Фирмочка, торговавшая этой продукцией, была им очень довольна и пристойно платила.

Разумеется, некоторые характерные следы болезни никуда не делись. Прежде всего – молчаливость, замкнутость. Но Гоша, принявший участие в судьбе парня, объяснил, что, по счастью, у Костика даже не совсем аутизм, а так называемый синдром Аспергера. Поэтому речь развилась хорошо, но интонации странные, фразы чересчур правильные, словно по учебнику, а с местоимениями проблемы. Память и счет великолепные, но рассуждает он не как все, а на свой манер, не всегда его поймешь. Короче говоря – он немного другой.

Среди прочего не удалось преодолеть речевую или психическую аномалию: он по-прежнему называет себя в третьем лице – Костиком. Проявление для «Аспергера» крайне редкое, но серьезно не сказывается на поведении, на поступках. Его «я» функционирует нормально. И главное: как сосредоточенный исполнитель, полностью погруженный в процесс и органически не склонный отвлекаться, он вполне устраивает. Тем более что инициативно делиться информацией с окружающими никогда не станет. Еще один положительные момент – индифферентное отношение к деньгам. Он умеет с ними обращаться, но не делает из них культа. Возможет какой-то расчет, но не скаредность.

За неимением иных кандидатур Костик подходил вполне. Команды – так же по «СКАЙПу». Риск проистекал скорее из необходимости как-то посвятить в его занятия маму Дашу, мотивировать временную смену профессии, но Георгий Арнольдович считал такой риск приемлемым. Женщина она практичная, неглупая, надо только найти точные объяснения и предупредить: никому ни слова.

Любаша слушала, потягивала винцо и пьяненько кивала, словно знала Утиста сызмальства.

Они решили. Гоша взялся настроить эту четвертую «машинку» для печатания денег.

Выпили еще, развеселились, хиханьки-хаханьки, коснулись темы секса, что в конечном счете привело к осуществлению давнего и тайного желания Любаши познать страсть обоих одновременно.

Она уснула в счастливом изнеможении. Не слышала, как ушел Гоша, как полночи храпел Игнат, выдавая рулады, достойные вершинных достижений его музыкальной карьеры.

Очнулась в предутренние сумерки. Пересохло во рту, голова болела. Аккуратно вылезла из-под пудовой Игнатовой руки, почивавшей на ее бедре, босиком пробралась на кухню, попила выдохшейся минералки из пластикового горлышка – полегчало. И тут она окончательно пробудилась от накатившего ни с того ни с сего чувства бабской досады, смешанной с отчаянным любопытством.

«Господи, я же не дура. И чудес не бывает… Ладно в одной акции выигрывают, в двух… Но не во всех же, черт возьми! Кто-то посылает им информацию со своего компьютера. Или у Игната устройство вычислительное. Я что-то об этом читала… Вот прохиндеи! Ведь где-то прячут…»

Она на цыпочках вошла в кабинет, хотя разбудить дрыхнувшего в соседней комнате пьяного Игната могла разве что корабельная сирена– ревун. Зажгла настольную лампу, огляделась. Начала с платяного шкафа, направив на него настольную лампу на шарнире. Потянула за створку – закрыто. Интуитивно, словно опытный домушник, выдвинула ящик стола. Нащупала ключ у задней стенки. Отворила. В тусклом свете из глубины гардероба на нее смотрела, приютившись между полами кожаного пальто и шинели, отливавшая желтым статуэтка полуобнаженного то ли юноши, то ли мужчины, то ли бога с короной на голове, с покрывалом через плечо. Правая рука была вынесена чуть вперед, из-под нее он взирал то ли на незваную гостью, то ли мимо, на лампу, как бы отгораживаясь от ее внезапного света.

Любовь Андреевна заворожено застыла, не в силах оторвать глаз от невесть откуда взявшейся фигурки – не видала ее в Игнатовом доме прежде. Она почувствовала странную, необъяснимую магию этой вещи. Что-то пугающе притягательное исходило от золотисто-бронзового атлета, столь неуместного в затхлом платяном шкафу среди не первой свежести одежды.

Она протянула руку, приподняла фигуру, ощутив приятную тяжесть металла, и тотчас поставила на место. Осмотрела пространство шкафа, ничего больше не обнаружила, закрыла дверцы, аккуратно положила ключ на то же место.

Опомнившись, она мысленно пристыдила себя за наглый обыск и глупейшее любопытство. «Это же просто неинтеллигентно!»