Аделаида Брауншвейгская, принцесса Саксонская - Маркиз Сад

Лелея коварные замыслы, порожденные рассуждениями, присущими возрасту, когда ни искусства, шлифующие манеры людей, ни учтивость, прививать кою необходимо всем правителям и государям, еще не оказали своего благотворного влияния, маркграф обладал всем необходимым, чтобы осуществить свой замысел, а именно похитить принцессу и ее подругу.

Однажды ночью, когда чаровница-природа вывела всех на улицу, где певцы, труверы, менестрели и поэты радовали публику игрой своей и своими талантами, четыре вооруженных человека схватили Аделаиду и Батильду и посадили в карету, запряженную шестеркой резвых коней. Захлопнув и заперев дверцу, они подали знак вознице, и тот, меняя через каждые четыре мили лошадей, повез пленниц в Баден, в замок маркграфа, расположенный на высокой горе. Нетрудно представить себе, сколько страху натерпелись наши героини, когда с головокружительной скоростью мчались в закрытой карете, не зная, куда доставит их неведомый похититель.

Исполняя приказ своего господина, слуги встретили дам со всеми возможными почестями, предупреждали любое их желание; но сам маркграф не появлялся. Беспокойство дам удвоилось, а вскоре они убедились, что, несмотря на позолоту, цепи их тяжелы, ибо все, что окружало их, являло собой препятствие, преграждавшее им путь к свободе.

— Не вижу большой разницы, — говорила принцесса, — между этой тюрьмой и той, где мы, словно, парки, вынуждены были прясть нить нашей жизни… Жестокость в одной, ложь в другой, и в обоих случаях злодеи намерены посягнуть на жизнь нашу и честь.

Ах, Батильда, дорогая, сколь злобны мужчины! А когда нам выпадает случай отомстить им, с каким возмущением они воспринимают естественный наш порыв! Этому человеку известно, что я связана нерасторжимыми узами и надеяться ему не на что; так зачем же похищать меня? Неужели он, зная мое к нему отношение, рассчитывает вынудить меня пойти на поводу у своей страсти? Это вопиющая несправедливость! А ведь именно несправедливость супруга моего положила начало несчастиям моим. Он, и только он виноват в страданиях наших, в том, что нам нигде нет покоя. Ах, Батильда, никогда я не смогу забыть все эти ужасы! Воспоминания о них будут преследовать меня до самой могилы, и я, быть может, окончу дни свои, так и не обретя утешения и не успев рассказать избраннику моего сердца, сколько мне пришлось выстрадать из-за него! О Батильда, какие же мы несчастные, ведь мы даже не можем сообщить честному Бунсдорфу о новых наших бедах! К счастью, кошель со мной и полон золота, которое дал мне Бунсдорф.

От печальных рассуждений сих глаза Аделаиды увлажнились; но тут доложили о прибытии посланца от маркграфа, и принцесса немедленно утерла слезы. Посланца звали бароном Дурлахом. Уроженец Трента, он в юном возрасте вступил в армию императора, где встретился с маркграфом Баденским и, привязавшись к нему, стал и другом его, и поверенным его тайн. Двадцативосьмилетний Дурлах имел приятное лицо и отличался нежным и кротким характером.

— Сударыня, — смущенно улыбаясь, обратился он к принцессе, — мне поручено сообщить вам, что маркграф страстно желает вас видеть; также он чрезвычайно сожалеет, что ему пришлось силой вынудить вас воспользоваться его гостеприимством. Ему очень хотелось бы, чтобы вы изменили свое к нему отношение, иначе ему придется применить к вам новые меры убеждения, кои, без сомнения, крайне вас удручат; а насколько мне известно, подобное положение вещей сильно его огорчит, ибо он питает к вам истинную страсть.

— Сударь, — ответила Аделаида, — он заключил меня в темницу. Я же убеждена, что, если любят, в темницу не сажают.

— Сударыня, когда боишься потерять любимого человека, приходится прибегать к любым мерам, дабы удержать его.

— Значит, у вашего господина совсем нет гордости, ибо из всех способов завоевать женщину ему известен только насильственный.

— Но, сударыня, он сказал, что все прочие средства он уже перепробовал.

— Возможно, у него короткая память и он забыл о главном способе.

— И что же это за способ, сударыня?

— Понравиться своей избраннице. Так что, прошу вас, передайте ему от меня, что он сможет достичь своей цели, только когда вернет меня во Франкфурт, откуда он силой меня увез.

— Но, сударыня, маркграф обо всем позаботился: все ваши дела в городе улажены, а все ваши вещи доставлены сюда.

— Но кто, скажите мне, давал ему право распоряжаться моими делами, отпускать моих слуг, оплачивать мои долги? Неужели он считает, что может купить меня? Передайте ему, сударь, что ему не удастся поработить меня; настанет время, и он узнает, что рождение мое не позволяет мне терпеть от него подобные унижения, и ему придется принести мне извинения за все свои поступки, оскорбляющие честь мою и достоинство.

— Уверен, сударыня, мой господин питает к вам глубочайшее уважение и любовь, однако за них было заплачено неблагодарностью, и теперь сердце его исполнено горечи.

— Сударь, я не могу разделить его чувство, а потому не принимаю и не добиваюсь его благодеяний.

— Ваша суровость, сударыня, повергнет маркграфа в отчаяние. Ужель вы не подарите ему хотя бы каплю надежды?

— Почему вы хотите, чтобы я его обманывала?

— Чтобы вы сами почувствовали себя немного счастливее.

— А почему мое счастье должно зависеть от него? Разве я не была счастлива до знакомства с ним?

— О сударыня, — тщетно скрывая пылкость свою, воскликнул молодой человек, — сколь драгоценно благоволение такой женщины, как вы! И какое счастье ждет того, кому удастся внушить вам нежные чувства!

Мгновенно сообразив, какую пользу может принести ей сей молодой человек, Аделаида, ласково улыбнувшись, сказала ему, что напрасно он взваливает себе на плечи чужое горе. Сейчас сердце ее пребывает в плену нежных уз, но, если она встретит кого-нибудь более достойного, возможно, она сменит эти узы новыми.

Неутешительный ответ баронессы не только не огорчил, но, напротив, скорее, ободрил Дурлаха. Баронесса, в историю с которой его втянули против его воли, оказалась отнюдь не бесчувственной, и он решил, что отныне подле нее он будет стараться только для себя.

В двадцать восемь лет подобное фатовство вполне позволительно; однако имелись ли на это основания? Неужели принцесса Саксонская внезапно отринула присущую ей гордость, равно как и страстную любовь, связывавшую ее с маркизом Тюрингским?

Не желая предоставить читателям нашим возможность хотя бы на миг приписать героине помыслы, нисколько не соответствующие ее характеру, поспешим объяснить причины ее поведения. Без сомнения, Аделаида по-прежнему питала склонность к маркизу Тюрингскому; так, может, она всего лишь солгала? Нисколько; позволяя себе иногда прибегать к хитрости, она никогда не опускалась до лжи. Когда женщина дерзко выставляет напоказ чувства, коих она не испытывает, она лжет; когда же обстоятельства понуждают ее чувства сии изображать, не скрепляя их печатью милостей своих, она всего лишь хитрит. Оказывая милости свои тому, кто ее любит, или же тому, кого она хочет привлечь на свою сторону, она лжет; когда же она дарует надежду только потому, что от уловки этой зависит ее счастье или даже сама жизнь, она всего лишь хитрит. Дальнейшая беседа принцессы с верной своей спутницей разъяснит вам то, что мы попытались кратко вам изложить.

— Сударыня, — промолвила Батильда, которой речи принцессы также показались странными, — не ошиблась ли я?

— Боюсь, что ошиблась, — ответила принцесса. — Ибо ты полагаешь, что я увлеклась Дурлахом, в то время как я всего лишь хочу вернуть себе свободу.

— Но почему вы даровали надежду этому молодому человеку и не дали ее его господину?

— Потому что мне не нужен ни первый, ни второй; однако, дорогая Батильда, мне показалось, что, вскружив голову первому, проще будет отделаться от второго. Однако не будем обольщаться: у нас слишком мало времени, чтобы пустить в ход доступные нам уловки. Впрочем, когда готовишься слишком долго, также не жди ничего хорошего…

Речи Аделаиды рассердили маркграфа, но барон сумел его успокоить, и, поразмыслив, маркграф решил последовать совету принцессы и добиться ее расположения честным путем, а именно понравиться ей.

Дурлах, при таком повороте дела лишь выигрывавший, ибо у него прибавлялось поводов увидеться с Аделаидой, в которую он постепенно влюблялся со всем пылом своей души, не преминул использовать все свое красноречие, убеждая правителя Баденского, что тот непременно преуспеет, если применит самые изысканные и утонченные способы ухаживания. С этого времени в замке то и дело стали устраивать пиры и празднества, царицей которых всегда избиралась Аделаида. Но среди разнообразных игр и развлечений незаметная для множества съезжавшихся отовсюду гостей стража по приказу маркграфа исподтишка наблюдала за Аделаидой и пресекала ее попытки выйти за ворота замка. Почувствовав, что за каждым ее шагом следят, принцесса не на шутку возмутилась и заявила, что отныне не намерена участвовать в развлечениях. Гнев ее был велик, и она велела сказать маркграфу, что, если даже во время празднеств замок остается для нее тюрьмой, она более не намерена покидать свои апартаменты.