Аделаида Брауншвейгская, принцесса Саксонская - Маркиз Сад

Аделаиду втолкнули в комнату, куда не проникал ни единый луч света, и заперли на замок. Она осталась одна… Великий Боже! Что за страшные предчувствия охватили ее! В такие минуты силы полностью покидают нас, нам кажется, что нить дней наших вот-вот оборвется, и, парализуя все наши чувства, в душе звучат слова: тебя больше нет…

Осторожно обойдя помещение, принцесса наткнулась на лестницу, коя, сбегая вниз, привела ее в спальню преследователя, озаренную множеством свечей. Хозяин спальни очевидно ждал ее: подав ей руку, он подвел ее к ложу и пожелал разделить его с ней.

— Итак, горделивое создание, — надменно произнес он, — неужели и сейчас ты осмелишься сопротивляться? Кому же ты намерена молиться? Откуда надеешься получить помощь?..

— Я приду к ней на помощь! — раздался знакомый голос, и в комнату, обнажив клинок, ворвался Дурлах. — Да, это я, и я не позволю тебе, отныне недостойному именоваться моим повелителем, я не позволю тебе совершить преступление! Ты посмел оскорбить невинность, и теперь власть твоя бессильна; ты не имеешь права на эту женщину, я вырву ее из твоих ненавистных рук.

Маркграф пытался защищаться… но Дурлах оказался сильнее, и маркграф упал, призывая на помощь слуг…

— Довольно кричать, бросай оружие, — приказал ему барон. — Преступник всегда слаб, и никто не рискнет поддержать его… Я почитаю титул твой, но преступление твое вызывает у меня отвращение. Узнав о нечестивых поступках твоих, все, кто были в замке, бежали; дай и нам покинуть тебя, не чини нам препятствий; как только оскорбленное тобой невинное создание окажется вдали от тебя, дабы не бояться более твоих преступных замыслов, ты вернешь себе свободу.

И, почтительно взяв за руку Аделаиду, Дурлах обратился к ней:

— Идемте, сударыня, экипаж ждет нас, ваша верная Батильда уже заняла в нем свое место.

Затем, повернувшись к напуганному маркграфу, он сказал:

— Ты же не пытайся преследовать нас; следуя твоему примеру, я принял надлежащие меры, и при первой же попытке погони ты немедленно сам станешь ее жертвой.

Не раздумывая, Аделаида пошла за освободителем своим; как только они вместе с Дурлахом сели в экипаж, возница хлестнул лошадей, и карета покатила по дороге в Тироль, откуда беглецы намеревались отправиться в Тренто, родной город барона. Слишком взволнованные, чтобы вести беседу, все трое в молчании доехали до Инсбрука, где остановились передохнуть.

— Как я счастлив, сударыня, — проговорил барон, — что мне удалось спасти вас от страшной участи! Вам грозила потеря не только чести, но и самой жизни, ибо, разъяренный маркграф, услышав жалобы ваши, мог вас убить. К счастью, предвидя это, я сделал все, чтобы разрушить его планы и, как вы сами могли убедиться, внушить ему страх, оснований для которого, разумеется, нет никаких, кроме его нечистой совести. Простите, сударыня, если я не спросил вас, куда бы вам хотелось уехать, но признаюсь, я думал только о безопасности, как о собственной, так и о вашей, ибо там, где безопасно для меня, там не потревожат и вас. Я отвезу вас, сударыня, туда, где проживает моя семья, и там я надеюсь получить вознаграждение за ту маленькую услугу, кою вы соблаговолили принять от меня.

— О, вы, несомненно, заслужили его, сударь, — ответила Аделаида, — и воистину не стоит сомневаться, что вы получите от меня любую награду, кою я в состоянии буду вам вручить!

Но, как записано в книге судеб, несчастная принцесса Саксонская избежала одной ловушки только для того, чтобы угодить в другую, еще более опасную. Небо, беспрестанно ее преследуя, похоже, уготовило ей мир только в тиши могилы.

Выехав из Инсбрука, наши беглецы направились в Бриксен, крошечный городок в Тироле, расположенный у подножия горы Бреннер; в те времена в этих краях орудовала шайка разбойников во главе с кровожадным негодяем, проживавшим на склоне горы, обращенном в сторону Италии. И вот теплым сентябрьским вечером, часов около шести, на подъезде к горе четыре негодяя из шайки дерзкого и жестокого Кримпсера, о котором мы только что рассказали, остановили карету.

— Куда вы направляетесь? — спросил один из разбойников.

— В Бриксен, — ответил Дурлах. — И прошу вас, позвольте нам продолжить свой путь, или же мой кинжал обагрится вашей нечистой кровью, побудившей вас ступить на стезю преступления.

— Что?! Какой-то хлыщ и две жалкие женщины осмеливаются дерзить нам?! — воскликнул другой разбойник. — Давай вытащим их, свяжем и доставим к Кримпсеру, он решит, что с ними делать. А мы тем временем пошарим в их багаже.

Стащив кучера с козел, они тут же, на глазах у пленников, убили его, потом отвели в сторону карету и, прочно связав Дурлаха и обеих женщин, препроводили их к своему главарю.

— Что это за дичь такая? — спросил Кримпсер, увидев пленников.

— Эти негодяи пытались оказать нам сопротивление.

— Что ж, вы все правильно сделали, — промолвил предводитель. — У них есть деньги?

— Их вещи остались в карете, — ответил один из разбойников. — Наши товарищи обыскивают ее, а потом сообщат вам, что им удалось найти.

— Хорошо, а пока отправьте этих субъектов в темницу и посадите в одиночные камеры; если потребуется, завтра мы их убьем или отправим работать на наши шахты. А теперь пошли все прочь, сегодня мне предстоит большая работа, и сейчас я хочу отдохнуть.

Кримпсер, в чьи руки угодила принцесса Саксонская, прежде был солдатом, побывавшим на службе почти у всех правителей Германии. Не имея ни денег, ни ремесла в руках, он стал негодяем по склонности, однако в глубине души сумел сохранить присущие каждому солдату чувства верности и чести, и, возможно, требовался всего лишь подходящий случай, дабы чувства сии вновь пробудились. Но когда он стал во главе разбойной шайки, его уже никто не призывал к добродетели, а жертвы, коих приводили к нему, казались ему исключительно невзрачными, и он обходился с ними крайне жестоко.

На следующее утро Кримпсер поинтересовался о судьбе вчерашних пленников, дабы, в зависимости от того, что ему расскажут, решить, надобно их убивать или нет. Когда же разбойники ответили, что карета следовала из Бадена, Кримпсер, состоявший во вражде с маркграфом, недавно посылавшим против его шайки целое войско, велел усилить охрану пленников. Он не стал приговаривать их к смерти, полагая, что в качестве заложников они принесут ему больше пользы, ибо при случае ими можно весьма выгодно распорядиться и заодно уладить отношения с правителем Баденским, вооруженных отрядов которого он весьма опасался. Поэтому на некоторое время узников оставили в покое.

Время шло; однажды Аделаиде показалось, что донесшийся из-за стены голос принадлежит Батильде. Желая подтвердить свою догадку, она несколько раз ударила в стену.

— Это ты, Батильда? — громко спросила она.

— Да, сударыня.

— Слава Богу, я не ошиблась!

— Нет, дорогая госпожа! Это я, и я в отчаянии, что не могу заботиться о вас, ибо пребываю в заточении.

— Ах, что с нами будет, Батильда?

— Не знаю, сударыня, однако, судя по некоторым обмолвкам здешних гнусных сторожей, я полагаю, нас ждет смерть.

— А что стало с нашим несчастным освободителем?

— Мне кажется, он находится в темнице этажом ниже, но я не знаю, как можно подать ему знак.

— Как бы мне хотелось помочь ему! Но к сожалению, я вряд ли смогу что-нибудь для него сделать. При тебе ли деньги Бундорфа?

— При мне та часть денег, которую вы мне доверили.

— Моя часть тоже при мне. Разбойники вряд ли знают, что мы располагаем значительными суммами.

— Надобно и дальше держать их в неведении.

— Напротив, я уверена, что мы обязаны воспользоваться этими деньгами, дабы завоевать расположение кого-нибудь из сторожей и с его помощью бежать.

— Боюсь, сударыня, ничего не получится: узнав о деньгах, они захотят как можно скорее разделаться с нами.

— А если нас убьют раньше, чем мы попытаемся бежать?

— У меня есть предчувствие, что этого не случится.

— Разве ты не знаешь, сколь призрачны предчувствия наши? Рожденные надеждой, они сродни лжи и точно так же нас обманывают…

Скрежет ключей в замке прервал их разговор: принесли обед. Пользуясь случаем, они попытались расспросить прислужников об участи своей, и получили ответ, что вскоре тюрьма должна освободиться. Разумеется, узницы не поняли загадочного высказывания: ясность всегда претит преступлению; а под видом аллегории преступник доносит до жертв своих ложь, заставляющую их страдать еще сильнее.

— Говорят, вы убиваете людей прямо здесь, — произнесла Аделаида.

— Почему бы и нет? — пожал плечами тюремщик. — Если мы вас ограбили, значит, мы должны убить вас. Сами посудите, ведь если мы не избавимся от вас, то, очутившись на свободе, вы не станете молчать и выдадите наше убежище.