Сказки Гореловской рощи - Братья Бондаренко

И по общему согласию по бокам у зайца встали медведь Спиридон и медведь Лаврентий.

И заяц начал рассказывать свою третью сказку:

«В лесу, как вы знаете, хозяин леса — медведь. И каков характер у него, такова и жизнь в лесу: суровый характер — и жизнь суровая, ходи да оглядывайся. Мягкий — и жизнь мягкая, живи да радуйся.

Крутой был нрав у медведя Потапа. И жить в его лесу было нелегко Зайцу. Помаялся он год, помаялся другой и говорит самому себе:

   —  Да что я привязанный к этому месту, что ли? Перейду-ка я жить в Гореловскую рощу. А в Гореловской роще медведь Михайло головой был, медведь Михайло в роще верховодил. Пришел к нему Заяц и говорит:

   —  Разреши, Михайло Иваныч, у тебя в Гореловской роще поселиться. Никакого житья в родном лесу не стало. Ты-то говорят, хороший медведь, а нам такой достался, жуть одна. Где ни встретит, там и обрявкает или по шее даст. Жуть одна.

   —  Кто же это? — спросил медведь и прищурился.

Вытянулся Заяц в струнку перед ним, отрапортовал:

   —  Он у нас медведем Потапом зовется.

   —  Не с лысинкой ли случайно?

   —  Так точно — плешивым зовем.

   —  С бельмом на правом глазу?

   —  И это верно — одноглазый. Истый зверь. Тигр прямо.

Поднялся медведь Михайло во весь рост — гора перед Зайцем. Рявкнул, ногой топнул:

   —  Как ты смеешь о медведе Потапе говорить так? Как ты смеешь говорить так о моем дяде?

И шагнул к Зайцу, но того уже у порога не было. Юркнул за дверь и припустился по просеке, только пятки мелькают. Удирает, думает: «Наскочил на племянничка. Ну да ладно, на Гореловской роще свет клином не сошелся. И в Осинниках поживу».

Прибежал Заяц в Осинники. В Осинниках медведь Онуфрий за старшего был. Заяц к нему.

   —  Разреши, дядя Онуфрий, в твоей роще поселиться.

   —  А в своем лесу не живешь что? — спросил медведь, облизывая ложку медовую, мед ел.

Вытянулся Заяц перед ним в струнку, доложил:

   —  Сил больше нет жить с медведем нашим. Ты-то вот, говорят, хороший медведь, а наш Потап лютее зверя лютого. Где ни встретит, там и обрявкает или по шее даст.

Постой, не части языком. За тобой не угнаться. Это какой Потап-то? Толстый такой, что ли.

   —  Так точно, — еще больше вытянулся Заяц. — Разжирел на наших харчах, чуть в берлогу лезет.

   —  С сутулинкой?

   —  И это верно: горбатым зовем.

   —  Это сына-то моего — горбатым звать! — громыхнул медведь голосищем медвежьим.

И — к Зайцу.

И если бы не привык Заяц всегда начеку быть, не бегать бы ему по земле больше. Но юркнул Заяц за дверь и припустился по Осинникам, только ветер по листьям пошел.

Улепетывал Заяц из Осинников, думал: «Вот и с папашей познакомился. Ну да ладно, на Осинниках ведь тоже не сошелся свет клином. Поживу и в Ясеневом лесу».

Прибежал Заяц в Ясеневый лес и первым делом к хозяину его — медведю Ивану. Старенький он уже был, чуть сидел на завалинке у берлоги. Ему бы давно уж в земле лежать, а он все ходит по ней, все топчет ее.

Встал перед ним Заяц, вытянулся в струнку, как положено вытягиваться зайцу перед медведем, доложил:

   —  Пришел к тебе, дедушка Иван, на постоянное жительство. Не могу больше в своем лесу жить.

   —  Что так? — проскрипел медведь, подставляя к уху ладонь, чтобы слышать лучше.

   —  Лютый больно хозяин у нас в лесу. Ты-то вот говорят, больно хороший, с тобой жить — плясать да радоваться, а с нашим Потапом наплачешься досыта: где ни встретит, там и обрявкает или по шее даст.

   —  С кем ты сказал? — наклонился медведь к Зайцу поближе.

С Потапом, говорю, — прокричал в его ухо Заяц. — Чтобы ему, когда умрет он, места в земле не было. Притесняет, поколачивает. Впору хоть на

глаза не показывайся.

И протянул тут медведь Иван лапу и сгреб Зайца за ухо.

   —  Как же это ты, косой, посмел так о Потапе говорить передо мной, его дедом?

И понял тут Заяц, что плохо ему сейчас может быть, если не схитрит он. Схитрил Заяц:

   —  Погоди, дедушка Иван, гневаться. Я это испытываю тебя. Послал меня Потап привет тебе отнести, а как узнать тебя, не разъяснил, а я спросить не догадался. Пришел к вам сюда, что, думаю, делать? Вот и придумал: наговорю тебе о Потапе чепухи какой ни будь и, если ты в самом деле дед его, то схватишь меня за ухо. Вот ты и схватил. Значит, точно — ты дед Потапа. Прими, дедушка, привет от внука.

И подобрел сразу медведь Иван.

Смягчился.

Отпустил Зайца. Стоит, поясницу почесывает.

   —  Вспомнил, значит, Потап деда своего, привет прислал. Это хорошо. Когда стариков, говорю, не забывают, это хорошо. Только что же он сам-то никогда не наведается ко мне?

   —  Да ему, дедушка, некогда, — врал Заяц, распрямляя смятое ухо. — Дела все у него. Сам знаешь — лес, за ним ох какой глаз нужен.

Медведь согласился:

   —  Это верно, наше медвежье дело такое: гляди да гляди. Ну что ж, увидишь Потапа, ему привет сказывай. Спасибо скажи, что не забыл деда. И пусть наведает меня как-нибудь, старика Обязательно скажу, — пообещал Заяц и пошел поскорее из Ясеневого леса.

Шел он и думал: «Расхватали косолапые рощи...»Больше он никуда не пошел: еще встретишься с каким-нибудь родственничком Потапа. Свернул к Лысой Горе и поселился в одном из ее оврагов. И все зовут его теперь не просто Заяц, а заяц с Лысой Горы».

Закончил заяц с Рыжими Усами рассказывать сказку и повернулся к медведю:

   —  Вот, Михайло Иваныч, о чем в современных-то сказках говорится.

А медведь Михайло отозвался со своего ряда:

   —  Ну, говорил я вам, что и эта сказка у зайца будет с подвохом, не послушались, дали ему слово. Ну и моргайте теперь, косолапые да большеголовые. Про вас ведь про всех говорил заяц, а вы разинули рты и слушаете.

Но никто не обратил на его слова внимание. Все ждали, какое решение примут Дятел, Голубь и Дубонос по заячьим сказкам. Нетерпеливее всех этого решения ждала Лиса: хорошо, если бы зайцу дали пирог, и хорошо, если бы этот пирог он отдал бы потом ей.

ПАДЕНИЕ БОБРА ЯШКИ

Дятел, Голубь и Дубонос сдвинули умные головы, посовещались и решили: сказки у зайца хорошие, хоть и обидные для медведей. Но пирог ему пока не давать: надо всех прослушать, может, у кого и получше сказки будут.

На пенечке припрыгивал и плясал Мышонок:

   —  Ха-ха! И зайцу пирога не дали. Никому не дадут, мне достанется.

Над ним смеялись.' Не смеялся только Бурундук на сосне. Он сутулился, глядел на всех хмуро и хмуро ворчал:

   —  И чего смеются? Ведь ничего же смешного нет.

Не смеялся и бобер Яшка. Он сгорал от зависти к

Мышонку и еще раз от обиды укусил сук, на котором сидел.

Сук треснул, и Яшка с шумом рухнул на голову медведю Тяжелая Лапа.

Медведь кувыркнулся с пенька и забранился:

   —  У, супостат! сколько раз говорил: не грызи сук, на котором сидишь, не послушался.

И дал Яшке затрещину.

Медведь Спиридон зазвонил в колокольчик:

   —  Ну, кто еще хочет порадовать нас своими сказками?

Медвежонок Ивашка потянул было лапу, но тут же опустил ее: как увидел, сколько глаз и ушей вокруг, то и перепугался. Уж лучше не выходить, чем насмешить всех, как медведь Михайло. Опозоришься перед всей рощей и хлопай потом глазами. И медвежонок остался сидеть под березой.

А медведь Спиридон все спрашивал с макушки кургана:

   —  Так кому же теперь дать слово?

И прищуривался, ждал.

Все молчали.

   —  Что? Нет больше желающих? Разрешите тогда мне попытать счастье? Можно, что ли?

И понеслось со всех сторон:

   —  Давай говори. Всем было можно, отчего же тебе нельзя.

Медведя Спиридона любили в роще за его доброту и слушали его всегда охотно. Он положил на камень колокольчик. Пригладил на голове волосы. Заговорил :

   —  Вот тут Еж Иглыч Лису корил за плутни ее, бобер — соседа, волк — зайца, заяц — медведя. А я хочу сразу обо всех говорить. Все мы понемногу виноваты в наших бедах. Об этом и сказка моя.

И медведь Спиридон стал рассказывать:

«Жил в лесу Медведь. Берлога у него была большая-пребольшая. Медведь был добрым, всех пускал к себе: летом от дождя спрятаться, зимой — погреться. И каждый ему за это старался добром отплатить. Увидит, бывало, Волк — косячок у двери покосился. Скажет:

   —  Поправить надо. Все дверью хлопаем. Одному медведю за всем не углядеть.

Возьмет топор и поправит.

Увидит, бывало, Лиса — занавески на окнах запылились. Скажет:

   —  Постирать надо. Все содомим. Медведю одному не управиться.

Нальет в корыто воды и постирает.

Увидит, бывало, Заяц — намусорено в берлоге. Скажет:

   —  Подмести надо. Все сорим. Медведю одному не углядеть за чистотой.

Сбегает к оврагу, веник наломает. Подметет. Чисто в берлоге. Уютно. Хорошо всем.