Сказки Гореловской рощи - Братья Бондаренко

СГОРАЕТ ОТ СТЫДА

Дятел, Голубь и Дубонос сдвинули умные головы, но совещались недолго. Решение было принято быстро и единогласно. Оно состояло из двух пунктов.

   1.  Второго тура конкурса на лучшую сказку не проводить, потому что и в первом все стало ясно.

   2.  Премию присудить медведю Спиридону за его сказку про медвежью берлогу.

Решение объявил Голубь:

   —  Эта сказка — неповторимая сказка, потому что она нас всех очень тронула. Спасибо тебе, Спиридон, за сказку. Заслужил ты награду.

Голубь так трогательно говорил, что даже сам прослезился, а черепаха Кири-Бум, так та даже расплакалась.

   —  У меня, — говорит, — и то нет ни одной такой сказки.

И хлопая ладошкой по газетному свертку, добавила :

   —  Так вот кто это получит сегодня — достойный из достойных.

Все захлопали в ладоши, а под березой заскрипел зубами и ударил себя кулаком по лбу медведь Тяжелая Лапа. Он поднялся и пошел прочь от кургана, чтобы не видеть, как медведю Спиридону пирог вручать будут. Он теперь точно знал, что попробовать пирога с тыквой ему не придется, а значит, и быть дальше на вечере нечего. Зря он подружился с Лисой:

она даже пирог выиграть не сумела. Надо было с медведем Спиридоном дружбу поддерживать, он бы и сказкой нынче не ударил и пирогом бы теперь поделился. Эх, обмишулился он, не за тот сук ухватился. Хоть поглядеть, как он его есть будет.

И медведь Тяжелая Лапа остановился у сосны, на которой сидел сумрачный Бурундук. Медведь Спиридон стоял на макушке кургана. На него светила луна. Над ним горели звезды. Он был счастлив, кланялся всем, благодарил:

   —  Спасибо, что так тепло приняли мои сказки.

К нему тянулись, поздравляли. Подошел поздравить и медведь Лаврентий.

   —  Ты, Спиридон, пирог-то возьми, а газету мне отдай. Хоть она и в масляных пятнах, но все-таки еще можно глядеть в нее.

   —  Ладно, отдам, — улыбнулся на кургане медведь Спиридон.

А медведь Михайло смотрел на него и думал: «А могли бы и меня вот так же поздравлять, если бы я не с мелочью, а с настоящими сказками на курган вышел. Что ж, впредь умнее буду. Нужно было не о пироге, а о сказках думать, а у меня наоборот вышло, оттого и оконфузился. А Спиридон вон в почете. Пирог ему уже несут.

Пирог несли торжественно. Несла его черепаха Кири-Бум. Следом за ней важно шли Дятел, Голуби Дубонос. Наклонился к ним медведь Спиридон, принял сверток.

   —  Спасибо, сколько жить буду, не забуду радость минуты этой. Я сегодня вроде на пять лет моложе стал.

Черепаха Кири-Бум речь произнесла Как это хорошо, — сказала она, — что не только я, но и другие у нас в роще научились сказки рассказывать. Со сказками мы добрее станем... Ешь, Спиридон, пирог. Празднуй свою победу.

   —  Я его дома съем, — сказал медведь Спиридон. — Сейчас я очень волнуюсь. Поперхнусь еще.

И хотел было сойти с кургана, но попросил тут медведь Михайло:

   —  Разверни, Спиридон, пирог-то, мы хоть поглядим на него последний раз. Ведь больше увидеть не придется.

   —  Это верно, — сказал медведь Спиридон и начал торжественно разворачивать сверток.

Развернул и — все ахнули! В газете вместо пирога лежал камень. Круглый. Холодный. Мхом прозеленевший. Все застыли в изумлении, а на сосне закачался от смеха Бурундук:

   —  Украли! Пирог украли! Ха-ха-ха. Он смеялся первый раз в жизни.

Черепаха Кири-Бум схватилась за голову Батюшки, не уберегла. Съели.

А Бурундук раскачивался на сосне, хохотал:

   —  Украли! Премию украли!

И хватался за грудь: у него было готово разорваться от смеха сердце.

Черепаха Кири-Бум повернулась к Лисе.

Это ты съела пирог наш. Да за это тебя повесить мало. И вытянула вперед палец:

   —  Судить ее, рыжую.

И все проснулись будто, закричали:

   —  Судить! Судить ее! И немедленно!

А на сосне покатывался от смеха Бурундук:

   —  Сколько шумели, спорили, а пирог съела Лиса без всякого шума. Сама себя наградила.

Шуметь и спорить из-за съеденного пирога! Ох -хо-хо! Он смеялся первый раз в жизни и смеялся так, что с ним сделалась истерика и пришлось его отливать водой.

ЧЁРНОГО ВОРОНА

ПОДНЯЛИ С ПОСТЕЛИ

В полночь на Маняшином кургане начался над Лисой суд. Сидела Лиса на макушке кургана на березовом пне. На коленях у нее лежала развернутая газета, а на ней — холодный, прозеленевший мхом камень. Так решил черный Ворон:

   —  Пусть она глядит на него и кается.

Ворон и судил Лису. Он уже спал и его подняли с постели. Первым делом он спросил у Лисы:

   —  Правду говорит черепаха? Это ты съела пирог? А почему ты не убежала и не спряталась?

   —  А куда бежать-то? Все равно найдете. А я решила: пусть все будет по чести. Я съела пирог, судите меня, но прошу учесть: я не сбежала, я не заставила вас искать меня по роще. Это смягчает мою вину.

Потом Ворон выслушал свидетелей. Первым говорил Енот. Он свою речь начал торжественно:

   —  Надо на дело пошире взглянуть. Разве весь грех Лисы только в том, что она сегодня на виду у всех пирог съела? Она всегда такая: так и глядит, где и как бы кого объегорить. В гости придет — угощай ее скорее. А когда к ней придешь, как она встречает тебя? Со мной однажды случай был. Пришел я к ней. Сидит она за столом и утку ест. А утка жирная, так и течет по губам Лисы сало. Приди я к вам к кому-нибудь, что бы вы сказали? Садись, Енот, угощайся. А Лиса и не видит будто, что я пришел. Ест себе и ест.

Не выдержал я, попросил:

   —  Дала бы ты и мне, Лиса, кусочек пожевать.

   —  Ты вроде что-то сказал? — спрашивает Лиса а сама быстрее есть начала. — Что-то мне последнее время уши закладывать стало. То хорошо слышу, а то плохо.

Потоптался я у порога, потоптался. И хоть стыдно было, но все-таки пересилил себя, сказал чуть громче:

   —  Дала бы ты и мне пожевать кусочек утки.

И что вы думаете? Помотала Лиса головой да и говорит:

   —  И что это со мной делается? Неудобно даже. Вот ты что-то говоришь мне, а я не слышу. Ты уж пожалуйста, погромче кричи.

А сама еще быстрее жевать начала. А дух от утки такой сладкий идет, что и не хочешь, а протянешь лапу, попросишь. Попросил я. Потоптался у порога, потоптался, да как заору:

   —  Дала бы ты, Лиса, и мне пожевать кусочек утки.

А Лиса знай себе мотает головой да на уши жалуется :

   —  Ну ничего не слышу. Да крикни ты мне погромче.

А уж куда громче кричать, и так на всю рощу ахнул. Я бы, может, и еще раз крикнул, но смотрю, а кричать-то уж и не из-за чего, одна ножка от утки осталась, да и ту обсосала Лиса и в рот положила. Сказал я тогда чуть слышно:

   —  Так я о здоровье твоем справиться зашел.

   —  А что? Здорова я, — сказала Лиса и отгребла в сторону косточки утиные. Лапки о живот вытерла, подперла кулаком щеку и говорит:

   — Вот теперь и побеседовать можно: уши слышимость обрели. Здравствуй, Енот, проходи, будь гостем.

   — И это когда она уже утку съела! Вот она какая, Лиса-то. И я считаю, что за все плутни ее следует прогнать из рощи.

На березе Филин сидел. Он уже с охоты вернулся, сытый сидел. Услышал, что Енот сказал, икнул с перепугу :

   —  Ого! За пирог с тыквой выгнать Лису хотят, а что же сделали бы со мной, если бы я утащил Мышонка.

И от одной мысли, что с ним могли бы за Мышонка сделать, Филину стало так страшно, что он нырнул поскорее в дупло. А черный Ворон у медведя Михайлы спросил:

   —  А ты что скажешь, Михайло Иваныч?

А что Михайле сказать? Он с самого начала считал, что пирог ему принадлежит. И теперь считал, что Лиса съела его пирог. Простить этого он ей не мог. Потому и сказал, хмурясь:

   —  Гнать ее, рыжую.

И все-таки услышанного черному Ворону показалось мало для столь сурового приговора. И тогда вытолкнул к Ворону пес Вертихвост щенка Федотку:

   —  Расскажи, Федотка, как она у тебя в курятнике порядок наводила.

— Это можно, — мотнул Федотка длинными не по росту ушами и начал говорить.

«Была ночь. Я сидел у крылечка и облизывал губы. Вдруг смотрю, вошла во двор Лиса и направилась к курятнику. Я и спросил тут у нее строгим голосом?

   —  Ты это куда, рыжая?

Так и присела Лиса:

— Собака! И метнулась было к калитке, а потом смотрит, а это я у крылечка сижу. Завиляла хвостом.

   —  Ах, это ты, Федотушка. А я иду мимо и думаю: дай погляжу, порядок ли у тебя в курятнике. А то бывают собаки, во дворе у них все как надо, а в курятник войдешь — батюшки мои! А ты вроде не такой.

Сладко мне стало от лисьих слов и я подтвердил:

   —  Это точно, не такой я.

Очень, знаете, понравилась мне похвала Лисы. Сам дверь в курятник распахнул, сам впустил ее туда.

   —  Вот теперь вижу, — говорит Лиса, — не ошиблась я в тебе. Хорошо у тебя в курятнике.