СССР: вернуться в детство 2 - Ольга Войлошникова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Блин, увлеклась я. А иначе как? Убедить же надо.
— И времени достаточно, чтобы успеть как следует обработать все рисунки и в нужный момент ярко выступить, — я улыбнулась не хуже Саманты Смит. На всех наших почему-то волшебным образом действует.
— Действительно, неплохая идея, — согласился дядька. — Где-то к августу, да… А ваша мама сможет приехать для подписания договора? Скажем, завтра?
— О, с этим сложности. Трудовая дисциплина, сами понимаете.
— Конечно, — приосанился директор.
— А могу я подъехать с отцом? У него тренерский график посвободнее. Да и фамилии у нас одинаковые.
— Вполне можете, — поднял брови дяденька, — любой из родителей равно представляет интересы ребёнка.
— Я не могу ручаться за завтра, но если вы оставите договор у секретаря, в течение трёх дней мы подъедем и его подпишем.
Я протянула руку, которую он с некоторой заминкой пожал.
— Очень приятно с вами работать, товарищ редактор. Всего вам доброго.
— Всего доброго, — эхом откликнулся он, и я ушла.
Ну, теперь он точно будет думать, что я «из органов». Да и пофиг.
Я заехала к папе (по случаю середины дня он весьма удачно оказался дома), посидела, попила с ним чаю. Он мне похвастался отдельной полкой, на которой красовались журналы с моим творчеством — он, оказывается, всё это специально выписывает!
— Читаю, нравится! — похвалил меня папа. — Про пацана, как он там по лесам туда-сюда — особенно зашло. Вторая — она вроде как более детская.
— Где брат с сестрёнкой?
— Да. Зато скоро Санёк подрастёт, и мы с ним всё это как раз мастерить будем. Да, Санёк? По сестрёнкиной-то книжке будем мастерить?
Саня, совсем ещё маленький и лопоухий, юлой крутящийся вокруг нас, бурно согласился, что, «конечно, будем»!
— Придётся тебе тогда наследующий год на «Пионер» подписаться, там продолжение Мастерилкиных будет, и на «Смену», если уж ты решил полный архив собирать. На «Смену» можно с марта по ноябрь.
А оформляют ли подписку на отдельные месяцы? То, что поквартальная была, это я знаю чётко. Ну да папа разберётся.
Потом они меня пешочком проводили до дома, тем более, что ноябрь по нашим меркам стоял довольно тёплый, минус семь-восемь всего, прогулялись с удовольствием.
Назавтра мы заехали в издательство, подписали и получили свой экземпляр договора. Дома я рассмотрела его подробнейшим образом. Ну, натурально дяденька редактор решил, что я из КГБ, иначе ничем (даже первым массовым изданием) невозможно объяснить, что ставку мне определили в двести пятьдесят рублей за авторский лист, а не в сто пятьдесят. За какие такие заслуги — я ж в Союзе писателей не состою? Или тут «художников» надо? Хм… И тираж семьдесят пять тысяч. Солидно, по Иркутским меркам. Ладно, посмотрим, что насчитают.
Финальным аккордом на излёте года я решилась и отправила в издательство «Детская литература» своё «Железное сердце» (не могу каждый раз всё длинное название писать, прям плющит меня) с указанием, что произведение уже было впервые опубликовано в журнале «Костёр»; как дополнение вложила двенадцатый (декабрьский) номер журнала с финальными главами, с указанием нужных страниц (сходила, купила в киоске, не поленилась) и надписанный конверт со своим адресом назначения (чтоб кинули его в исходящие, если книга им не подойдёт. А для «Костра» — настольную игру, которая была по книге нарисована, рассчитанную на два листа.
ПЕСНЯ ГОДА — 83
В декабре маман благополучно съездила на сессию, и за пару дней до нового года вернулась — это пятница была. В субботу она должна была на посошок сходить до школы, сдать все документы, оформить, подписать, просидеть положенное рабочее время, а пока, в последнюю пятницу декабря, вся страна собиралась смотреть офигенское мероприятие. Вечером показывали «Песню года».
Бабушка с Дашей (у каждой в руках по младенцу) уселись в зале смотреть. Потом мама подтянулась. А за ними мужики — подозреваю, что от безысходности. Два с половиной часа лютого удовольствия, блин. С перерывом на новости.
Я к эстраде относилась двойственно. Очень уж много в ней было плакатного. И в ней, и в них (имея в виду певцов и их продюсеров). Хотя, за что их судить? Они и потом плакатные будут. Просто, какая жизнь — такие и плакаты.
Титульная песня мне не понравилась, сразу скажу. Слишком уж она натужная была. Вроде про родину, и голос у мужика хороший — а не зацепила ни фига, даром что Николай Добронравов стихи насочинял. Ну, можно же и на патриотичную тему душевно спеть. Вон, хоть «С чего начинается Родина?» возьмите. Или, к примеру, коммунистическое что-нибудь вставить, бодрое такое. Оно, простите за тавтологию, тоже неплохо вставляет. Мне лично «И вновь продолжается бой» шибко нравится. Или «Любовь, комсомол и весна!» Энергия плещет, все дела.
Ну вот, а тут как кашу по столу размазывают. Следом песни тоже сплошь невнятные шли, и я уж думала, что всё будет уныло, пока эту серость не разбавила Валентина Толкунова, любовно именуемая советскими зрителями Толкушкой.
После неё внезапно пошло смешное включение из ГДР. Импортные певцы (эм и жо, по одной штуке) стояли на фоне ёлки и психоделического панно (предположительно, на новогоднюю тему) и были похожи на старательных дошколят, которых пустили выступить в школе. Почему-то для своего выступления они выбрали песню про жизнь, которая у каждого лишь одна. «Очень спорно», — подумала я. Но немцы настаивали и сильно хотели эту жизнь беречь.
Дальше меня озадачили «Песняры». Я в белорусском не особо сильна, но что такое «Каляда», понимаю отчётливо. Это же песенки под Рождество. Это, значит, что — уже такое можно? Или выпускающий редактор (или кто там у них в телевизоре) решил, что никто ничего всё равно не поймёт? Правда, колядки какие-то странные мне показались, сплошь притопы и прихлопы.
Пугачиха* (ну не люблю я, как она поёт, особенно когда горлом начинает делать вот это толстое «о-о-о», граничащее с «э») выперлась с дочкой, которая открывала рот в микрофон, не производя особенных звуков.
*Тоже народное прозвище, уж простите.
Алла явно чувствовала себя звездой. Причёска объёмом с кубометр, все дела. Нет, серьёзно, видели в парикмахерских раньше такие сушилки на башку стояли, как торшер?.. О! Примерно с торшер размером причёска была. Такой вот огромаднещий начёс, во все стороны. Видать, это в телевизоре был особый шик, потому как такая же лютая прича** была у тётки, которая передачу вела про поиски давно потерянных друзей и родственников. Типа наэлектризованный лев.
**Детский сленг, не сдержалась.
Зато внезапно порадовал Леонтьев со своим дельтапланом. Валера был ещё без сетей и не драный, в красивом белоснежном костюмчике и с волосами умеренной длины. Спел отлично вообще.
Следом за ним прицепом пошло неизвестное мне трио — а вот напрасно неизвестное. Очень приятные голоса. «Меридиан» какой-то, надо поискать, может, есть их пластинки в продаже.
Потом внезапно диктор объявил, что сейчас мы представим себе, как будто музыкальные фестивали проводятся не с семьдесят первого года, а гораздо раньше — оркестр начал играть, вышел специальный дирижёр, и зрители, сидящие в зале, начали хором петь музыкальное попурри, начиная с песен тридцатых годов. Офигеть, граждане! И кто сказал, что флешмоб — изобретение двадцать первого века? Понятно, что им велели песни повторить (и даже, скорее всего, тексты раздали) — но это были ни фига не профессиональные певцы, а просто люди с заводов, фабрик и офицеры из какой-то военной части, их вначале всех представляли, обыкновенные тётки и дядьки, простые лица — и с таким воодушевлением они пели! И наши все домашние пели тоже. Подозреваю, что половина страны вместе с этим телеэфиром пела, я аж расчувствовалась.
После песен пятидесятых снова пошли профессиональные певцы, и тут я подумала: договорились вы, что ли? Песня из спектакля «Операция на сердце» — парень пел, что «двух жизней нет, дана всего одна» и призывал:
'Жизнь нелегка,
Она всегда трудна,
Для
