Том 19. Посмертные претензии. Хитрый как лиса. Плохие вести от куклы - Джеймс Чейз

— Я думал, что смерть — это конец всего.

— Кто-то хочет, чтобы так оно и было, — сказал Дэйв. — Мне бы хотелось выяснить, кто именно. Он поддерживал с вами связь. Возможно, вы сможете мне помочь.

— Я не могу помочь даже самому себе.

Но цепочка на двери звякнула, заскрипел ключ в замке, и дверь открылась. Человек был коротенький и толстый. На нем был серый полосатый костюм, сшитый на человека его роста, но значительно более худого, возможно, для Сэма Волда тридцать лет тому назад. Рубашка вылезала из брюк, брюки не застегивались, держались где-то внизу неизвестно на чем. Над ними нависало огромное брюхо. И рубашку, и костюм давно следовало постирать. Испачканные в глине ботинки составляли им пару. Они были надеты на босу ногу, без носков. Человек не расчесывал то, что оставалось у него от волос. Губы у него пересохли и потрескались, он облизал их каким-то серым языком и сощурил глаза на полуденном солнце. Потом прохрипел:

— Что вам надо? Входите.

Он пожал плечами, поежился, похлопал руками и по-вернулся.

— Прошу заранее извинить за беспорядок в доме. Занят, и нет времени. Иметь прислугу мне не по средствам. Не могу даже заплатить за дом. Я принял вас за хозяина. Прожил тут три года, а теперь этот сукин сын не желает обождать недельку, когда я с ним расплачусь.

Дэйв все понял, когда переступил через порог холла. Комната была просторной и хорошей формы. Паркетный пол. Стулья и диван в стиле Людовика XIV, на стенах хорошие копии картин. Никто больше этим не интересовался, не убирал в помещении и не протирал пыль. На ковре валялась куча грязного белья, во многих местах он был чем-то залит. На изящных белых с золотом столиках стояли пустые консервные банки с заплесневевшими остатками, распространяя зловоние. Прекрасный мейсенский фарфор затерялся среди скомканных мешков из-под картофельных очисток, черствых хлебных корок, куриных костей. На мраморной каминной полке изящные часы в позолоченной бронзе наверняка остановились давно, напуганные изобилием пустых бутылок, выстроившихся шеренгой по обе стороны от них.

В комнате пахло, как на помойке.

— Ведь я дважды получал Оскара, — сообщил Волд, пробираясь сквозь этот бардак к ступенькам с кружевными металлическими перилами, на которых было развешано какое-то грязное белье. Волд взял в руки рубашку, посмотрел на нее, как будто не знал, что это такое, и отшвырнул в сторону.

— Но не воображайте, что я сегодня могу продать рукопись. Даже агента получить — целая проблема!

Дэйв поднялся следом за ним по ступенькам. В комнате наверху на красивом старинном письменном столе находилась большая электрическая пишущая машинка, ее мотор тихо гудел. В каретку был вставлен до половины напечатанный лист бумаги, рядом с машинкой лежала пачка листов. На другом конце стола стояла бутылка виски, жестянка с апельсиновым соком и стакан, в который, судя по цвету, была налита смесь того и другого. На столе лежало несколько книжек в бумажных переплетах. Волд взял в руки одну из них и презрительно скривил губы.

— Посмотрите, что я теперь сочиняю.

Он протянул книжку Дэйву. Тот ее взял и достал из кармана очки. На верхней обложке было изображено, как две девицы в кружевных трусиках и лифчиках сдирали плавки с молодого усатого человека, лежащего на кушетке.

— Порнография, дешевая порнография! Это даже не на прожитье. Но должен же я как-то существовать! Мне заплатили двести пятьдесят долларов за первую, а сейчас я стряпаю четвертую. В общей сложности будет тысяча. Одна беда: гонорар они не повышают и аванса не дают. Предъяви продукцию. Чтобы получить ее поскорее, они готовы уморить тебя с голоду. Тот, кто не бедствует, не будет писать такую пакость!

Он бросил книжку на стол, да так неудачно, что она свалилась на пол, сам плюхнулся в кресло с инкрустированными спинкой и ножками, вытянул короткие конечности:

— Бывали годы, когда я зарабатывал по сотне тысяч.

Его рука молниеносно потянулась к стакану, в который был налит апельсиновый сок с солидной добавкой виски. С удовольствием засасывая через соломинку эту смесь, он перечитал напечатанное на машинке. Сняв очки, опустил свои пальцы-сосиски на клавиши и быстро что-то допечатал. По всей вероятности, закончил предложение.

— Тошнотворная работа, — пожаловался он вполне искренне.

— Вам нужно сочинять по целой книжке за неделю, — сказал Дэйв. — Вы можете это делать?

— Вопрос не в том, могу ли я, — ответил Волд, допив остаток смеси из стакана, одной рукой схватил бутылку, другой — жестянку с сокол: и снова наполнил стакан.

Дэйв сказал:

— Вам было бы легче работать без этой бурды.

Без спиртного это было бы вообще невозможно. — Волд посмотрел куда-то мимо Дэйва. — Что тебе надо?

В проеме двери стояла страшно худая женщина. Ее тепленный халат цвета лаванды не прикрывал грудь, которую не было никаких оснований демонстрировать. Кожа у нее была поразительно белая, почти прозрачная. Ос глаза были большими, они как бы позаимствовали окраску ее халата. На лице полностью отсутствовала косметика, если не считать тоненькой обводки вокруг глаз.

— Он хочет гулять. — Голос у нее был глубоким, с хорошей дикцией, даже эти три слова она произнесла так, как будто участвовала в греческой трагедии. Драматическая актриса в прошлом? Дэйв подумал, что видел ее в каком-то фильме. И даже несколько раз. Тогда она была полисе, но фигура у нее всегда была безупречная.

Короткая стрижка навела на мысль о париках. Можно было не сомневаться, что у нее имелось два-три парика на разные случаи жизни. Если бы она надела хоть один из них хотя бы на минуту, он бы вспомнил ее имя. Не слишком известное, впрочем.

— Я не могу его вывести, — добавила она спокойным голосом. — Я еще не одета.

— Ну, так оденься! — рассердился Волд. — Я занят.

— Выведи его немедленно! — крикнула она и швырнула к ногам толстяка небольшого пса. Он ударился о пол, жалобно завизжал, прижался к стене, дрожа и поскуливая, глаза его со страхом посматривали из-под лохматой шерсти.

Дэйв посмотрел в сторону двери. Женщина исчезла. Несомненно, в свои покои.

Волд не пошевелился. Он сидел, снова уставившись в лист бумаги.

— Поводок у вас есть? — спросил Дэйв, подходя к собачонке. Он наклонился и медленно потянулся к ней.

— Что? — Волд, казалось, не понял его.

Ножки стула царапнули пол. Он поднялся с места со вздохом великомученика.

— Да, да, поводок имеется. Но вы вовсе не обязаны с ним гулять. Почему, черт возьми, вы пойдете с ним?

— Вы заняты, — ответил Дэйв.

Собачка забилась в самый угол, но он дотронулся до ее головы, погладил и ласково почесал уши. Она все еще дрожала, но позволила взять себя на руки.

— Так где же поводок?

— Я живу в каком-то проклятом кошмаре! — возмутился Волд.

Он быстро прошел мимо Дэйва и спустился по ступенькам вниз. Дэйв с собачкой на руках не отставал. Он смотрел, как Волд роется в куче счетов и журналов, которые еще были в почтовых обертках, сваленных на столе. Наконец ремешок был найден. Теперь собачка дрожала от нетерпения, пока Дэйв пристегивал поводок к ошейнику. Он спустил пса на пол и распахнул дверь. Собачка изо всех сил потянула его наружу, царапая ногтями коврик. Дэйв понимал, как ей не терпится оказаться на воле.

Непонятно было другое. Когда она сделала все, что ей было нужно на грядке с геранью, находящейся на полпути к улице, она повернулась и снова потянула его обратно в дом. На крыльце стала неистово царапать лапами черную лакированную дверь, чтобы поскорее впустили. А когда Дэйв отцепил поводок от ошейника, помчалась изо всех сил по ступенькам в комнаты.

Животное было таким же ненормальным, как и все остальные обитатели дома.

Волд стучал на своей «Оливетти», когда Дэйв возвратился к нему. Ту страницу он закончил, вытащил ее из машинки и положил сверху на стопку готового материала.

Взглянув на Дэйва, он произнес:

— Благодарю вас. Я ненавижу днем выводить ее.

Как ни странно, это напомнило Дэйву о ночном купании Джона Оутса.

— Чего хотел Оутс, когда вам звонил по телефону?

Волд фыркнул:

— Денег. Мне теперь звонят только из-за денег. Почему людям всегда нужно то, чего у тебя нет?

— Очевидно, он не знал о вашем положении.

Элегантные книжные шкафы с деревянными резными украшениями заполняли сплошь стену, за их стеклами поблескивали корешки дорогих книг. Они были подобраны с любовью и заботой, являясь единственным аккуратным местом в царящем кругом запустении. Дэйв надел очки и присмотрелся. «История Англии» Халлама, два толстых темно-зеленых тома. Очерки Эллиа в светло-коричневых сафьяновых переплетах. «Бенвенуто Челмини» Симондса — в блестящем черном.

Дэйв наклонился, чтобы бросить взгляд на книжные полки, которые были предназначены для книг большого размера.