Селена, дочь Клеопатры - Франсуаза Шандернагор

Но не стоило вдаваться в подробности: молодой Александр еще не понимал смысла святыни. Поэтому учитель ограничился авторитетным доводом:

– Воровать золото богов строго запрещено. Если Царица услышит о твоем намерении «снять шапку» с храма, то очень рассердится. К тому же она как раз готовится провести под этой самой крышей большую церемонию – отметить победу твоего отца над предателем Артаваздом. Пройдет красивое шествие с заключенными, музыкой и многими жертвоприношениями.

– Жертвоприношения? И народ будет доволен оттого, что наестся жареного мяса? А я увижу этот праздник? И Иотапа тоже? Ты уверен, что нас не оставят во дворце? Даже Филадельфа?

На тот момент Птолемея Филадельфа не заботили ни церемонии, ни открытые пространства. Он совсем недолго пробыл в носилках, в которых его принесли на вершину башни. Добравшись до смотровой площадки, носильщики приподняли его на руках, чтобы малыш полюбовался пейзажем, расхваленным Николаем в простых словах:

– Посмотри, как блестит море, как белеет город под солнцем!

Но бесконечно большим величинам Птолемей предпочел бесконечно малые. Захныкав, чтобы его опустили на землю, он присел на корточки и стал следить за ползающим муравьем. Он отвлекся от своего занятия лишь на мгновение, чтобы одарить Николая благодарной улыбкой: вскарабкаться на сто двадцать метров в высоту, чтобы найти там муравья – вот это приключение!

Несколько разочарованный, новый прецептор попытался подытожить, что же его ученики запомнят из этой экскурсии. Антилл заметил только корабли (которые он и так может ежедневно лицезреть с мыса Локиас), Александр обнаружил золото (его полным-полно во дворцах), Иотапа любовалась пеплом, а Птолемей муравьем. Что касается Селены… Кстати, Селена ничего не сказала и ни о чем не спросила – что же она увидела? Очевидно, не так уж много. Воспользовавшись отсутствием няни – никто ни за что не решится выйти из порта с этой «привлекающей кораблекрушения», – Селена играла с ветром, и он развевал ее волосы, которые ей взбрело в голову оставить распущенными. Ветер по-своему ее расчесывал: когда она стояла на вершине маяка лицом к Большому порту, то западный ветер растрепывал ее пряди, а когда перебегала на другую сторону площадки, выходящей на залив Счастливого Возвращения, то ветер их приглаживал. Развеселившись и закрыв глаза, она бросалась навстречу каждому порыву, позволяя струям ветра окутывать себя. Не двигаясь, она лишь изредка облизывала губы кончиком языка. Что она хотела узнать? Слаще ли ветер высоты, чем ветер Локиаса?

На самом деле она пробовала счастье на вкус, как когда-то посоветовала ей одна женщина. Какая женщина? Наверняка Исида в одном из снов. Она была больна, и богиня рассказывала ей о свежем ветерке, который она почувствует, если выживет, о сладости ветра на губах и о том, какой вкус приобретут ее губы после его ласки:

– Сладкие, не так ли? Они сочные, наполненные ароматом. Селена, прикоснись языком к губам, попробуй их, попробуй мир на вкус…

Она повиновалась этому голосу и сосредотачивалась на своем теле и своей жизни. «Этот ребенок сошел с ума», – встревожился Николай Дамасский, наблюдая, как девочка со скрученными как змеи волосами облизывается, словно священнодействует.

Позже, когда западные варвары спросят ее о маяке, Селена ответит:

– Там дул ветер, сильный ветер. Кажется, мы очень долго поднимались, чтобы достать до ветра… Город? Я не знаю… Я помню только ветер. Ветер, не приносящий дождя.

Как-то раз, когда одна старая рабыня убирала в царском птичнике, она неожиданно остановилась. «Вспомнила! – воскликнула она. – Точно, вспомнила! В стране, где я родилась, зимой с неба шел дождь из белых перьев, и землю покрывал пух горлицы…» Все только рассмеялись, и никто ей не поверил. Кроме Диотелеса, который сообщил, что прочитал у Ксенофонта, будто это странное явление называется «снег».

Галльская рабыня чувствовала себя почти пристыженной и смотрела на него с сомнением.

– Вы говорите, «снег»?

Разумеется, в ее стране это слово звучало иначе. Она так долго живет на свете. У нее было столько хозяев. И много детей. Хозяева ее продавали и отнимали у нее детей.

– «Снег»? Возможно…

У нее ничего не осталось от прошлого. Ни одного слова, ни одной любви, ни одной вещи. У нее нет даже этих мелочей – осколков, амулетов, булавок, монет, безделушек с рынка, которые спустя двадцать столетий бережно подберут археологи. Птичий пух, дуновение ветра, хлопья снега – это не сбережешь… Кто вспомнит о рабыне, которая сама ни о чем не помнит?

Глава 13

Долгожданный праздник Царицы прошел успешно. В течение целой недели на галерах подбирали блаженных и пьяных, утонувших в порту, со стороны иудейского квартала доносился аромат мяса на вертеле и колбасок: Вакх-Дионис и великий Серапис были щедро почтены. А потом целый месяц ушел на то, чтобы выгнать из города крестьян, которые прибыли в Александрию под предлогом того, чтобы посмотреть шествие, и затем пытались обосноваться на грязных улочках квартала Ракотис, куда пускали только «разрешенных» коренных жителей.

Официально церемония длилась всего два дня. Но зато каких два дня! Первый из них остался в истории как «Триумф Антония», второй назван «Праздник Дарения». Превосходно проведенная акция общения с народом… И, как выяснилось впоследствии, политический провал. Но кораблем не управляют «апостериори», особенно когда являешься воином! Все же идея Марка Антония была великолепной: нужно было создать иллюзию величия, а значит, пустить в глаза золотую пыль из всего награбленного в Армении, и это сполна покроет все расходы! И стоило поторопиться отгулять праздник, потому что там, рядом с Кавказом, легионы были на грани поражения…

Испокон веков существует тридцать шесть способов празднования победы. Солдатам предлагают надеть золотые каски с павлиньим пером или военным татуажем и под музыку проводят парад войск. В это же время народу показывают флаги, божества, щиты, тотемы, сокровища, отобранные у врага; иногда – излюбленное развлечение, которое зависит от степени сохранности объекта, – толпе показывают отрезанные головы побежденных вождей. В крайнем случае их заковывают в цепи и заставляют шагать перед лицом толпы. Затем воздают хвалу богам, одному или двум: священный танец «во имя бога», благовония, звон колоколов, жертвоприношения разнообразной живности. Немного поют, много едят, слишком много пьют. Военные целуют женщин с благословения их мужей-рогоносцев, считающих себя героями.

Именно это и происходило в 34 году до Рождества Христова в городе Александрии. Император ехал на своей колеснице во главе выряженных в новую одежду войск, а Артавазд и его семья сгибались под тяжестью серебряных цепей. Поэтому Марк Антоний оделся новоявленным Дионисом: греческая туника, котурны, венок из плюща, а в руке – копье с круглым наконечником, которое обычно носили почитатели Вакха. И в этом не было ничего удивительного: пять лет назад, перед тем как войти в Эфес, он, к всеобщему одобрению, облачился в такое же одеяние. Однако на этот раз он потешил только жителей Востока, а не прибывших из Рима: Октавиан дал им ложную информацию о том, что их генерал праздновал в Александрии Триумф – торжество, на которое Сенат не давал разрешения[78]! К тому же Антоний якобы даже имел наглость приносить жертвы чужому богу, Серапису, в то время как триумфатор должен возносить хвалу исключительно Юпитеру Капитолийскому! Поговаривали, что победы вскружили ему голову, если только это не дело рук той египтянки, той развратницы, которую он предпочел нежной, добродетельной и прекрасной Октавии.

Когда до Антония дошли эти слухи, он удивился:

– Да у меня и в мыслях не было отмечать Триумф! Я просто устроил праздник, только и всего! Шествие в честь моего личного бога Диониса, единственного из бессмертных, прошедшего через смерть. Это касается только меня и его, разве нет? Если бы я захотел устроить пародию на Триумф, как намекает мой сводный брат, я бы надел лавровый венок, вышитую тогу, подкрасил лицо красным, вплел бы в волосы белые пряди и так далее. Но здесь происходило совсем другое: я шагал вместе со слонами, с простаками, переодетыми в сатиров, с женщинами, наряженными в шкуры животных, и со страусами – насколько мне известно, страусы Диотелеса совсем не похожи на капитолийских гусей! Меня по-прежнему удивляет непорядочность Октавиана!

В тот момент Антоний не мог предвидеть, что этот праздник выйдет ему боком, и был искренне доволен: он видел всеобщее ликование, радость солдат и хорошее настроение своей семьи. У алтаря Сераписа, в верхней части старого квартала Ракотис, где заканчивалось шествие, его дожидалась Клеопатра, сидя на троне в окружении высших духовных лиц Египта и всех своих детей. Старших поместили в ложе большого монастыря, обычно предоставляемой толкователям сновидений, и только маленький Филадельф остался вместе с матерью, сидя на низком стульчике. Царица посчитала, что присутствие рядом с ней самого младшего ребенка подчеркнет ее собственное сходство с Исидой, в чьем образе она снова предстала: в облегающем платье, с завязанной на левой груди шалью и в трехслойном парике. Птолемей Филадельф капризничал от усталости и сосал палец, при этом даже не догадываясь, что такое поведение еще больше подчеркивало его сходство с Гором, единственным сыном Исиды, которого любили изображать с пальцем во рту: греки и египтяне считали его олицетворением детства, как Исиду – материнства.