Роковые поцелуи - Патриция Кемден

Но что заставит его последовать за ней? Она обняла себя. Его прикосновения в беседке уже заставили ее… почувствовать себя… неловко. Что, если ей придется пойти еще дальше, чтобы узнать его получше, чтобы понять, что может заставить его… «утруждать себя»?

Эта мысль возродила в памяти другой образ – образ ее мужа с его грубыми ласками. Она прогнала его прочь, словно захлопнула ставни перед надвигающейся страшной бурей, и подумала о своем долге перед семьей. Воспоминание о ней согрело ее, как огонь маяка, и она расправила плечи, полная решимости вернуться в замок и выполнить свою задачу. Она сделает все, что ей придется сделать.

Она повернулась к коню и неожиданно в тени деревьев увидела наблюдающего за ней графа Д'Ажене.

Ей потребовалось лишь мгновение, чтобы прийти в себя.

– Месье граф, – начала она, упершись руками в бока, – если женщина говорит, что хочет побыть одна…

– То обычно это означает обратное.

Элеонора склонила голову набок, изучая элегантную фигуру графа, держащего под уздцы своего коня, и улыбнулась.

– Иногда, месье. Но не всегда, – сказала она весело. – Сначала ей хотелось отчитать его за то, что он следил за ней, но она сдержалась. В такой чудесный день грешно было ругаться.

Он подвел своего коня к одной из лужиц и взглянул на нее из тени.

– А как насчет сегодня?

Она рассмеялась.

– Если бы не этот замечательный скакун, я бы ответила вам такой бранью, что даже дервиши попрятались бы от ужаса.

– Или крысы забились бы в темный угол?

– В очень темный угол.

– Но у вас был замечательный скакун, – сказал он и вышел на свет. Она наблюдала, как он снимает перчатки. Его длинные темные волосы расплелись, и прямые тяжелые пряди упали ему на плечи.

На его чувственных губах играла легкая улыбка. Темные глаза на резко очерченном лице говорили о наслаждениях – еще не испытанных и уже надоевших.

Ее восторг от поездки и решение заманить его в ловушку улетучивалось, как аромат цветка в слишком жаркий день. Ее телом овладело незнакомое ощущение, и ей это не понравилось.

– Замечательный скакун? – эхом отозвалась она и обняла себя снова, на этот раз чтобы согреть свое внезапно похолодевшее тело. – Ах, да, да. – Она отвернулась и посмотрела на расстилавшуюся за рекой долину. – Мой дядя был так добр, что разрешил мне взять, по всей видимости, призового скакуна.

Д'Ажене приблизился к ней сзади.

– Да, добр, – согласился он.

Элеонора стояла, скрестив руки на груди и положив ладони себе на плечи. Граф погладил ее пальцы легким, трепетным движением.

Она отступила в сторону и опустила руки.

– Какая прекрасная долина, – сказала она, поведя рукой в сторону реки.

– Правда?

Она вздрогнула и взглянула на графа, не спускавшего с нее глаз.

– Конечно, – ответила она и снова посмотрела вдаль. Д'Ажене сел перед ней на валун в нескольких шагах от обрыва.

– Что делает ее красивой? – спросил он, все так же пристально глядя на нее.

Удивившись, она ответила:

– Деревья, река…

– Подойдите сюда.

– Я достаточно хорошо вижу отсюда.

– Нет, мадам, это не так. Ваши собственные слова выдают вас. – Его тон был дразнящим, вызывающим.

Элеонора вспомнила письма матери. Там было много советов о том, как держать себя с мужчиной, который будет восторгаться красотой ее глаз, и ни слова о том, как быть, если он говорит, что эти глаза ничего не видят. Она представила, каким равнодушным станет взгляд этих глаз, если она потеряет мужество и сбежит.

Она подошла к краю обрыва и вытянула шею, вглядываясь вдаль. Она была привычна к высоте – но не к нему.

– Я вижу дорогу, ведущую к реке, – начала она и с надеждой посмотрела на графа.

Он встал, слишком грациозно для мужчины, подвел ее к валуну и сел лицом к ней.

– Мадам Баттяни, – сказал он тихим чарующим голосом, – мне доводилось видеть ландшафты с деревьями, рекой и дорогой, по которой Вергилий мог вести Данте в ад.

Ахилл закрыл свои глаза ее ладонями, и она почувствовала тепло его кожи. Сейчас ей не могли помочь никакие письма, а все ее инстинкты вдруг покинули ее.

– Скажите, что вы видите. – Он медленно гладил ее пальцы, прижимая их к своему лицу. Незнакомая искра вспыхнула и пробежала по ней, как капля смолы, выступившая на горящем дереве и падающая в пламя.

– Мы играем в детскую игру, месье? – спросила она, неприятно пораженная ощущением, струящимся под самой кожей.

Она почувствовала, как дрогнули в улыбке мышцы его лица.

– Нет, не в детскую, мадам. – Она попыталась убрать руки, но его мягкие пальцы неожиданно крепко сжались. – Что вы видите?

«Какое подвижное, какое выразительное у него лицо», – подумала она. Что за правда о нем скрывалась под кончиками ее пальцев? Она заставила себя отвести от него взгляд. Ей не нужна была правда, ей нужно было лишь…

– Я вижу мыс, а на нем глупого мужчину, сидящего на валуне перед еще более глупой женщиной. По-настоящему красива здесь лишь долина с текущей по ней рекой.

– «Красивый» – какое легкое слово, – сказал граф. – Чуть что – и оно без труда слетает с наших губ. Сад, статуя, песня – все это можно назвать красивым. – Он отнял ее руки от своих глаз, но не выпустил их. – Кто-то назвал бы красивой экзотическую венгерскую графиню, – прошептал он. – С ее нежными, чуть более раскосыми, чем у остальных, скулами, с ее слегка прищуренными таинственными кошачьими глазами, с ее волосами цвета редчайшей восточной пряности. – Он потер пальцами ее запястья. – И с этим запахом, исходящим от ее белой кожи.

Элеонора знала, что должна ответить ему нежным и тихим грудным голосом и взглядом, таящим в себе едва уловимое обещание. «Святой Стефан, вот уж не думала, что мне понадобятся манеры куртизанки!» Она высвободилась, испугавшись, что он почувствует ее смущение, и пригладила выбившуюся прядь. Шаг назад, затем другой. Она сорвала большой лист платана и размяла его, чтобы заглушить запах сандалового дерева.

– Прекрасный урок французского искусства видеть, месье. Проверим, насколько я прилежная ученица? – Она подбоченилась и мелодраматически обвела взглядом долину. – Мужчина сидит на валуне… Нет, мужчина с длинными темными волосами сидит на сером валуне… ммм, нет, по-прежнему слишком просто, нужно что-нибудь в духе «раскосых скул» и «таинственных кошачьих глаз»…

Она замолчала, застигнутая врасплох своею собственной игрой.

Как трудно было описать черноглазого дьявола с прекрасным лицом, наблюдавшего за ней иронично и терпеливо. Это было терпение хищника, подкрадывающегося к своей добыче. Это лицо было слишком хорошо ей знакомо, ее мать рисовала его по памяти тысячи раз, пока оно, если не сам человек, не стало преследовать Элеонору в еженощных кошмарах, мучивших ее с самого детства…