Загадка «Четырех Прудов» - Джин Уэбстер

С другой стороны, шериф, отстаивавший свою теорию о том, что Моисей убит, проявил в поисках его тела не меньшее рвение. С помощью трала обшарили реку, прочесали пещеру и прилегающий лес, но ничего не нашли. Моисей попросту исчез с лица земли, не оставив следа.

К моему разочарованию, утром новостей по-прежнему не было, – я надеялся узнать что-либо определенное, прежде чем начнется следствие. С утра пораньше я отправился верхом в Кеннисберг, чтобы посовещаться с Рэднором и получить у него информацию о том, какое они с Моисеем имеют отношение к призраку. Мое прежнее равнодушие в этом деле теперь показалось мне почти преступным: возможно, если бы я настоял тогда на его всестороннем расследовании, мой дядя был бы жив. Я вошел в камеру Рэднора, твердо решив не уходить, пока не дознаюсь правды.

Однако я столкнулся с неожиданным препятствием. Он категорически отказался обсуждать эту тему.

– Рэднор, – вскричал я наконец, – ты кого-то покрываешь? Ты знаешь, кто убил твоего отца?

– Я не больше твоего знаю, кто убил моего отца.

– Тебе известно что-то о призраке?

– Да, известно, – произнес он в отчаянии, – но это не связано ни с ограблением, ни с убийством, и я не могу об этом говорить.

Я спорил, умолял, но безрезультатно. Усевшись на койку, он обхватил голову руками и уставился в пол, упрямо не желая раскрывать рта. Я прекратил увещевания и перешел в атаку.

– Бесполезно, Арнольд, – в конце концов вымолвил он. – О призраке я не скажу ни слова, – он к этому делу не причастен.

Я снова сел и терпеливо изложил свою теорию в отношении Моисея.

– Это невозможно, – заявил он. – Я знаю Моисея всю жизнь и ни разу не слышал, чтобы он обманывал чье-либо доверие. Он любил моего отца не меньше, чем я, и если бы от этого зависела моя жизнь, я бы заявил под присягой о его верности.

– Рэд, – заклинал я, – я не только твой адвокат, я твой друг, – что бы ты ни говорил мне, это все равно как если бы ты не сказал ничего. Я должен знать правду.

Он покачал головой.

– Мне нечего сказать.

– Ты должен иметь что сказать, – воскликнул я. – Тебе нужно занять свидетельское место и сделать абсолютно открытое, честное заявление обо всем, что имеет отношение к делу. Должно выглядеть так, будто ты жаждешь найти и наказать человека, убившего твоего отца. Ты должен завоевать симпатию публики и, прежде чем взойти на кафедру, твой долг передо мной и перед самим собой сделать так, чтобы между нами не было никаких недомолвок.

Он потерянно встретился со мной взглядом.

– Должен ли я продолжать? – спросил он. – Разве я не могу отказаться давать показания… не представляю, чтобы меня наказали за неуважение к суду, – я ведь уже в тюрьме.

– Тебя могут повесить, – сказал я резко.

Он со стоном закрыл лицо руками.

– Арнольд, – взмолился он, – не заставляй меня встречаться со всеми этими людьми. Ты же видишь, в каком состоянии мои нервы, – я три ночи не спал. – Он вытянул руку, чтобы я увидел, как она дрожит. – Я не могу разговаривать… я не знаю, что говорю. Ты не понимаешь, о чем ты меня просишь.

Моя злость на его упрямство неожиданно сменилась порывом сострадания. Бедняга был почти мальчишкой! Несмотря на то, что для меня оставалось совершенно неясным, что он скрывает и зачем он это делает, все же я инстинктивно чувствовал, что причины у него благородные.

– Рэд, – промолвил я, – для твоего дела полезно быть со мною откровенным, и если состоится повторный суд перед большим жюри, то вконце ты должен будешь мне все рассказать. Сейчас же я не стану настаивать. Возможно, о привидении не будет упомянуто вовсе. Конечно, я могу не позволить тебе говорить на основании уличающих доказательств, но это последнее, к чему я хотел бы прибегнуть. Мы должны перетянуть общественное мнение на свою сторону и с этой целью ты должен дать показания. Ты должен заставить каждого присутствующего поверить, что ты не способен лгать… я в это уже верю, впрочем, как и Полли Мэзерс.

Рэднор вспыхнул, и в его глазах полыхнула молния.

– Что ты имеешь в виду?

Я повторил то, что сказала Полли, и прибавил свое собственное истолкование. Эффект был подобен удару электрическим током. Он расправил плечи, словно пытаясь избавиться от отчаяния.

– Я приложу все усилия, – пообещал он. – Бог знает, как бы я хотел знать правду, так же, как и ты… эта неуверенность – сущий ад!

В дверь постучали, и помощник шерифа сообщил, что слушание скоро начнется.

– Ты не объяснил свои действия в день убийства, – сказал я торопливо. – Я должен иметь мотив.

– Все в порядке… это вскроется. Ты только держи их подальше от привидения, а я проясню все остальное.

– Если ты сделаешь это, – произнес я с невыразимым облегчением, – то тебе не будет грозить содержание под стражей. – Поднявшись, я протянул ему руку. – Держись, мой мальчик, помни, что ты собираешься доказать свою невиновность не только ради себя, но и ради Полли.

Глава XIII

Следствие

Помещение коронерского суда было набито до отказа. Иногда встречались лица, настроенные, это я точно знал, к Рэднору дружелюбно, и, тем не менее, толпа по большей части состояла из патологических охотников за сенсацией, готовых слышать и верить в худшее.

Присутствовал окружной прокурор. Более того, когда я вошел в зал, они с коронером и Джимом Мэттисоном шепотом совещались, и у меня возникло подозрение, что это дело они сфабриковали вместе. Мысль не обнадеживала: коронер, каким бы беспристрастным он ни казался, все-таки мог оказать влияние на присяжных тем, в какую форму облекались задаваемые вопросы. Сам же я вряд ли был в том положении, чтобы изменить ход расследования: сомневаюсь, что какой-нибудь адвокат когда-либо отправлялся на следствие, располагая меньшим количеством информации, чем я.

Первым в качестве свидетеля был вызван доктор, делавший вскрытие. После того, как подробно, с ненужной, как мне показалось, тщательностью, остановились на его показаниях, были приведены факты в связи с обнаружением тела. С этого момента расследование изменило курс, перейдя на тему странного поведения Рэднора в день убийства. Для дачи свидетельских показаний были вызваны хозяин, конюший и несколько завсегдатаев Люрэйской гостиницы. Их показания практически не отличались друг от друга, и я не пытался оспаривать их истинность.

– В котором часу Рэднор Гейлорд вернулся в гостиницу? – спросил коронер у хозяина, «старины Томпкинса».

– Думаю, было где-то около трех часов дня.

– Прошу вас, опишите в точности все, что произошло.

– Ну, мы сидели на веранде, болтали о том о сем, как вдруг увидели, что по полю идет молодой Гейлорд, глядит себе под ноги, руки в карманах, быстро так идет. Он крикнул Джейку, который мыл тележку у водонапорного крана, чтобы тот седлал его лошадь да поторапливался. Потом он поднялся по ступенькам, вошел в бар и заказал бренди. И тут же, глазом не моргнув, осушил два бокала.

– А утром, когда они оставили своих лошадей, он заказывал что-нибудь выпить? – прервал его тут коронер.

– Нет, в бар он не пошел, обычно же не в его характере нас игнорировать.

По залу прокатились смешки, и коронер постучал, призывая к порядку. – Здесь не место для дешевых острот, поэтому будьте любезны ограничиться ответами на мои вопросы… Показалось ли вам, что по возвращении из пещеры мистер Гейлорд был под хмельком?

Хозяин гостиницы изучающе прикрыл правый глаз. – Нет, я не могу сказать определенно, что он был похож на человека под мухой, – проговорил он с видом знатока, – но он казался чем-то ужасно расстроенным. Он был в таком бешенстве, что мог и укусить: лицо было белым, рука дрожала, когда он поднял бокал. Трое или четверо это заметили и поинтересовались…

– Хорошо, – перебил коронер, – что он сделал потом?

– Он пошел на конюшню и отругал мальчика за медлительность. И сам так резко затянул подпругу, что кобыла бросилась вперед, а он ударил ее. Обычно, когда дело касается обращения с лошадьми, он любит поворчать, поэтому мы подумали…

Его снова остановили и попросили продолжать без размышлений.

– Так, дайте подумать, – невозмутимо сказал свидетель. – Он прыгнул в седло, охаживая бока лошади, и рванул с места, окутанный облаком пыли, и даже ни разу не оглянулся. Мы все страшно удивились, так как обычно он вполне дружелюбен, и потом мы поговорили об этом; но мы ничего такого не подумали, пока в тот вечер до нас не дошла новость об убийстве, тут мы и стали соображать, что к чему.

Здесь я выразил протест, и хозяин гостиницы был отпущен. Вызвали конюшего Джейка Хенли. Его показания, в сущности, были на ту же тему и подтверждали слова хозяина.

– Ты говоришь, что он отругал тебя за медлительность? – осведомился коронер.

Джейк с ухмылкой кивнул. – Я не помню точных слов, – на меня ругаются так часто, что брань уже не действует как должно, – но сказано было не в бровь, а в глаз.