Леди Мармелад - Марион Леннокс

— Почему вы согласились выйти замуж за его высочество?

Вопрос был задан молодой женщиной, и Джессика решила, что ей следует самодовольно улыбнуться.

— Его высочеству была нужна невеста, — с невинным видом начала она. — Я сделала доброе дело. — Джессика улыбнулась Раулю. — Знаете, решиться было не так уж легко. Принцу Раулю тридцать пять лет, он невероятно красив, любит свою мать и племянника, он врач… представляю, как роскошно он смотрится в белом халате! О! Кажется, я не упомянула, что его высочество богат. Я пожалела его и вышла за него замуж. Из сострадания.

Ее слова были встречены смехом.

— Какой туалет был на вас во время бракосочетания?

— Тот, что сейчас. — Джессика взглянула на джинсы, покрытые шерстью и комочками грязи.

— И альпака там были?

— Нет, у меня не было подружек, — пояснила она, и все снова рассмеялись. Джессика заглянула в фургон и поморщилась. — Рауль…

— Да, дорогая?

— То, чего ты боялся… свершилось… в фургоне.

Он растерянно заглянул внутрь.

— О боже…

Агрессивное любопытство репортеров сменилось неподдельным удовольствием. Они являются свидетелями семейной сцены!

Рауль открыл дверь и осторожно вытащил альпака. Держа его на вытянутой руке, он сунул его ближайшему репортеру.

— Эй, он мне не нужен! — запротестовал тот, и Рауль ухмыльнулся.

— Считайте, что это мой первый королевский приказ. Унесите его отсюда.

Сопровождаемый смехом, репортер отнес провинившегося альпака на обочину.

— Ты сама объяснишь Джорджио, почему его фургон в таком состоянии! — в притворной ярости сказал Рауль Джессике, и она хихикнула.

— Да, дорогой.

Репортеры были в восторге.

— Завтра вы уезжаете. Сохраните ли вы навсегда узы брака, которые связали вас с его высочеством? — спросила неугомонная женщина-репортер.

— Я никогда больше не выйду замуж, — ответила Джессика, решительно вздернув подбородок.

— Позвольте нам сфотографировать вас вместе, — попросил кто-то, и, встретившись взглядом с Раулем, она кивнула.

Вручив Бальтазара Раулю, Джессика взяла на руки второго альпака, беспомощно стоявшего у дороги, и, повернувшись к репортерам, улыбнулась.

— Ну, вот. Снимайте, сколько хотите. Перед вами королевская семья.

Улыбающийся Рауль свободной рукой обнял ее за талию, и Джессика почувствовала… почувствовала…

Смущение?

У него такая теплая, сильная рука. А улыбка…

Я должна уехать как можно скорее, решила она.

— Просто удивительно, как вы обвели их вокруг пальца, — признался Рауль, когда дворцовые ворота наконец закрылись за ними. Он опустил альпака на траву.

— Идиотизм! — откликнулась Джессика.

— Ничего подобного. Теперь пресса на нашей стороне. Народ узнает, что мой брак означает свободные выборы и постепенный переход к демократии.

— Каким образом? — с любопытством спросила Джессика.

— Как регент я могу распустить парламент и внести предложение об изменении конституции.

— Вы обладаете такой властью? Будучи всего лишь регентом?

— Всего лишь? В течение следующих восемнадцати лет я буду действующим правителем.

— Но потом вы уйдете в отставку.

— Эта мысль поможет мне сохранить рассудок. В пятьдесят три года я стану свободным.

— Вы возвратитесь в Сомали?

— Возможно.

— Знаете, — осторожно сказала Джессика, — мне только что пришло в голову… Я была замужем. У меня был сын. Но вы… Если вы останетесь здесь на восемнадцать лет, разве вам не понадобится жена?

— У меня уже есть жена.

— Нет, я имею в виду настоящую жену.

— Но это вы.

Она растерянно улыбнулась.

— Вы понимаете, что я имею в виду. Теперь вам будет трудно перейти к следующей тысяче женщин.

— К следующей тысяче?

— Вы сказали, что у вас была тысяча женщин, — напомнила Джессика.

— Ах, да, — тихо проговорил Рауль. — Я забыл.

— Поэтому, если вам понадобится развод…

— Нет. Я не хочу разводиться.

Странное заявление, подумала она.

— Надо накормить этих животных, — нарушил напряженное молчание Рауль.

— Да, конечно. Вы пока найдите место, куда их поместить на ночь, а я поищу бутылочки.

Так как по приказанию Марселя слуги покинули замок, Джессике пришлось самой искать в кухне бутылочки. Наполнив их теплым молоком, она пошла в конюшню.

Там был длинный просторный проход, по обе стороны которого находились денники, но все они были пусты, кроме одного. Заглянув внутрь, она увидела Рауля, который набросал на пол сена и сидел на корточках, держа на каждом колене по альпака.

На мгновение у Джессики перехватило дыхание. Рослый красивый мужчина, принц, врач… сидит в конюшне с трогательными пушистыми малышами; в его черных волосах запутались травинки.

— Наконец-то! — Голос Рауля вернул ее к действительности. Улыбнувшись, она села рядом с ним.

— Я не знаю, как мы будем кормить их, — сказала Джессика.

— Надо всунуть соску им в рот и посмотреть, что из этого выйдет.

— О! — восхитилась она. — Вот что значит медицинское образование!

— Это еще что, леди! — откликнулся он. — Ну-ка, давайте попробуем.

У них получилось. Опустошив бутылочки, маленькие альпака заснули.

Рауль поднялся и протянул Джессике руку.

— Вечером я приведу Эдуара посмотреть на них, — сказал он, помогая ей подняться. — Надо сказать остальным, кого мы привезли. — Однако Рауль не сдвинулся с места.

— Конечно.

— Джесс, я хочу поблагодарить вас.

— Не нужно, — прошептала она.

— Без вас…

— Без меня вы нашли бы кого-нибудь другого.

— Никогда, — мягко возразил Рауль, держа ее за руки. Глядя Джессике в глаза, он притянул ее к себе, и она не успела опомниться, как Рауль поцеловал ее.

Джессика поняла, что не может противиться. Раскрываясь ему навстречу, она чувствовала, что это самый естественный, самый чудесный поступок в ее жизни.

Словно после долгих странствий она нашла свой дом.

Рауль — ее вторая половина. Они идеально подходят друг другу, потому что он утоляет голод, о существовании которого она даже не подозревала.

После двух лет страданий и горя Джессика не верила, что рассеется серый туман, в котором она жила.

Ее ждет новая жизнь. Ждет Рауль.

Она наслаждалась ощущениями, которые он дарил ей. Погрузив пальцы в его густые волосы, Джессика углубила поцелуй, чувствуя, как страсть пьянит ее, вызывая желание раствориться в Рауле.

Она ощущала чистое удовольствие, мучительную потребность испить из живительного источника, возрождающего ее к жизни.