Среди сыпучих песков и отрубленных голов - Вильгельм Гартевельд

В том же году Гартевельд при содействии известного дирижера А. Эйхенвальда организовал ансамбль для исполнения каторжных песен и отправился в турне по России. Концерты, которые именовались «Песни каторги и воли» и предварялись лекцией Гартевельда, пользовались феноменальной популярностью; экзотический, овеянный духом человеческих страданий и политической фронды музыкальный материал привлекал слушателей из самых различных слоев общества.

«На тех же подмостках, где несколько часов назад цинично и тупо кривлялся на потеху „почтенной публике“ пошлый фарс, стоит В. Н. Гартевельд, одухотворенный необычными для культурного европейца переживаниями „мира отверженных“, и с трогательной для русского интеллигента наивностью делится с внимательной аудиторией своими впечатлениями: „Я буду счастлив, если вы увидите по этим песням, что люди, сочинившие их, такие же люди, как и вы“. Театр полон. Властно и мрачно вторгается „отверженный мир“ в царство своего „нарядного, сытого и свободного“ собрата: „Я всем чужой! Я отплачу!“… Пусть вместо свирелей — фисгармония, вместо стука кирок — пианино, вместо каторжан и бродяг — хор московской оперы и солисты, но их голосами поет сама каторга!.. Чуткие музыканты В. Н. Гартевельд и А. А. Эйхенвальд оставили ее песни во всей их мрачной жизненной неприкосновенности. Сохранен даже каторжный аккомпанемент в „Кандальном марше“. Этот марш — откровение каторжного мира. Впечатление от марша — незабываемое, исключительное. Впрочем, маршу предшествуют еще 9 каторжных песен, оставляющие сильное впечатление, особенно в „Зачем я мальчик уродился“, в „Похоронах“ и в „Ой, ты, тундра“ в исполнении г-на Ошустовича (тенор) и известного в Казани г-на Сергеева (сильный и сочный бас). Потом идут хоровые песни: древняя, как мир, „молитва ламаитов“ (по-санскритски), „заклинание шаманов“ (по-бурятски), киргизская „весенняя песня“ и первая в музыкальной литературе песня вымирающих айносов (по-айносски). Кончается необыкновенный концерт польским „Кыбелем“ (песня повстанцев-каторжан)» — так описывала «Казанская газета» (10 июля 1909) один из концертов Гартевельда, состоявшийся в Казани 7 июля 1909 г.

«Незабываемое, исключительное» впечатление производили эти концерты и на искушенную московскую публику. «Ужасающая жизненная правдивость, своеобразность, чисто русская поэзия этих песен, несмотря на громадные расстояния, отделяющее место их склада от нас, будирует наши чувства и безумным ураганом врывается в нашу безмятежную жизнь, <…> нарушив покой, силится отомстить за надломленную поруганную душу, напоминая нам о царстве горя и необъятной тоски» — писал музыкант-этнограф А. Маслов («Музыка и жизнь», № 3, 1910).

В глазах властей концерты Гартевельда носили отчетливо оппозиционный характер: каторга после поражения «первой русской революции» 1905–1906 гг. была переполнена «политическими». 2 сентября 1909 г. Департамент полиции издал циркуляр за подписью директора департамента Н. Зуева; в циркуляре, направленном губернаторам и градоначальникам, указывалось, что особенным успехом на концертах Гартевельда пользуется «Кандальный марш» в сопровождении звона кандалов.

«Вследствие сего, — говорилось в документе, — и принимая во внимание, что подобное исполнение означенного марша, внося нежелательное возбуждение в общественную среду, может вместе с тем вызывать сочувствие к преступным элементам, подвергшимся за свою деятельность законному возмездию, имею честь, согласно приказанию Господина Министра внутренних дел, уведомить Ваше превосходительство, что дальнейшее исполнение помянутого „Кандального марша“ на концертах не должно быть допускаемо».

Летом 1910 г. Гартевельд подготовил представление в декорациях и костюмах «Песни каторжан в лицах», которое было анонсировано на эстраде московского сада «Эрмитаж», но спектакль был запрещен за несколько дней до премьеры.

Тем временем у шведско-русского композитора появились подражатели: предприимчивые музыкальные деятели быстро осознали весь потенциал нового жанра «каторжной песни», которому через несколько десятилетий предстояло расцвести в городском фольклоре, а затем в бардовской песне и так называемом «шансоне». На сценах кафе-шантанов стали появляться «квартеты сибирских бродяг», солисты-исполнители каторжных песен и т. п. Дошло до того, что Гартевельд, как сообщала «Петербургская газета» в мае 1909 года, «обратился к московскому градоначальнику с просьбой запретить исполнение этих песен в разных увеселительных садах, находя, что эти песни „скорби и печали“ не к месту в таких заведениях. Просьба Гартевельда градоначальником удовлетворена».

Роль Гартевельда в популяризации и распространении песенного фольклора сибирской каторги переоценить трудно: в отличие от своих предшественников, он впервые записал не только слова, но и мелодии каторжных и тюремных песен; благодаря ему, в музыкальную культуру вошли «Славное море, священный Байкал», «По диким степям Забайкалья» и другие шедевры.

Вместе с тем, нельзя не заметить, что сами тексты песен у Гартевельда порой являются усеченными и «испорченными»; процесс исчезновения песенных текстов из памяти каторги можно проследить, сравнив их с записями С. Максимова и Н. Ядринцева.

В 1911 г. Гартевельд опубликовал в журнале «Русское богатство» ряд очерков о своих сибирских впечатлениях, озаглавленных «В стране возмездия». В 1912 г. вышла книга «Каторга и бродяги Сибири» (второе изд. 1913). Одновременно книгоиздательством В. Антика «Польза» в Москве в знаменитой серии «Универсальная библиотека» был издан сборник «Песни каторги», включивший 57 песен (переиздан нашим издательством в 2012 г.).

Не забыл Гартевельд и о столетней годовщине Отечественной войны, пышно отмечавшейся в 1912 г. В Москве была издана его книжка «1812 год в песнях: Собрание текстов 33 русских и французских песен эпохи нашествия Наполеона 1-го на Россию в 1812 г.», а в петербургском музыкальном издательстве Ю. Циммермана вышел монтаж для голоса, хора и фортепиано «1812 год: 35 русских и французских песен, маршей, танцев и пр. эпохи вторжения Наполеона I в Россию в 1812 году».

Тонко чувствовавший спрос аудитории Гартевельд организовал также «Исторические концерты», в которых исполнялись собранные им песни, в залах Благородного собрания Петербурга и Москвы, а затем и в провинции.

В 1913 г. Гартевельд отправился в путешествие по Туркестану, в результате которого его обширная библиография (учитывая записи и собственные сочинения композитора, она начитывает около 200 изданий) пополнилась книгой «Среди сыпучих песков и отрубленных голов: Путевые очерки Туркестана». Продолжал он и публиковать критические статьи в периодике. Стоит упомянуть, что в 1910-е гг. некоторой известностью в артистических кругах Петербурга пользовались сыновья композитора: Георгий, также композитор, написавший десятки романсов на стихи поэтов Серебряного века, и Михаил, автор трех поэтических книг, изданных в 1913–1916 гг.

В 1919 г. В. Н. Гартевельд эмигрировал и после недолгого пребывания в Константинополе, вернулся летом 1920 г. в Швецию. Здесь он выступал с лекциями, концертами, публиковал мемуарные очерки, собранные в книге «Черное и красное: Трагикомические истории из жизни старой и новой России» (1925).

Но не это прославило его имя на родине. В 1920 г. Гартевельд опубликовал в Швеции сразу ставший знаменитым «Марш Карла XII», восстановленный им по записям начала XVIII в. якобы найденным в Полтавском городском архиве. Как было доказано в 1970-е гг. вся история была не более чем… мистификацией: великолепный марш шведского короля был основан на некоем «Марше московского ополчения», который Гартевельд включил в свой юбилейный монтаж 1912 г. Этот последний Гартевельд представил как свою «запись», но не являлся ли «марш ополченцев» очередной мистификацией изобретательного композитора?

В. Н. Гартевельд умер в Стокгольме 1 октября 1927 г.

1913

Примечания

1

Поэтическое олицетворение русских под именем «Барана-Бойца» (КОР) встречается в других памятниках народного творчества туркмен (Здесь и далее постраничные прим. авт.).

2

Племя «Ходма-Сеид» считает себя выходцами из Аравии и потомками аравийского пророка. Среди различных туркменских племен, населяющих Закаспийскую область, это племя составляет как бы духовную касту, и текинцы (да и прочие туркменские племена также) никогда не вступают в кровное родство с представителями этого племени, равно также и последние никогда не вступают в браки с женщинами других племен и родов.