Загадка доктора Хауса человека и сериала - Л. Уилсон

Есть, однако, и существенные различия. Холмс легко нарушает закон: проникает в чужой дом, лжет, обещает жениться, если это нужно для того, чтобы раскрыть преступление. Законность вторична, как он это объясняет в «Конце Чарльза Огастеса Милвертона»: «Я никогда не тороплю события, и я никогда не пойду на энергичные и опасные действия, если возможны другие варианты… Поскольку это морально оправданно, мне остается только учесть вопрос личного риска. Конечно, джентльмен не должен слишком долго раздумывать в ситуации, когда дама отчаянно нуждается в его помощи». (195–196)

Конечно, Хаус тоже постоянно нарушает закон и нормы медицинской этики. Однако его мотивы гораздо более важны для поствикторианского сознания, чем обязательства джентльмена среднего класса. Холмсу доставляло удовольствие решать загадки и бороться с преступниками, но его мотивы всегда были обусловлены ценностями его эпохи, которые также во многом оправдывали его методы. Он мог притвориться кем-то и обмануть горничную, ухаживая за ней, но это, как нам объясняют, в порядке вещей, поскольку на карту поставлена честь дамы, что гораздо важнее, чем сантименты простушки-горничной. Ведь горничная, скорее всего, выйдет замуж, как только Холмс исчезнет из ее жизни.

Хаус спасает жизни. Между прочим, он спасает жизни людей, даже если знает, что они лгуны, неверные супруги, убийцы. Он делает это, потому что считает, что у всех есть право на жизнь. В серии «Приятие» (2–1) он даже берется лечить Кларенса, приговоренного к смертной казни, в то время как «положительные» герои сериала, включая Кадди, склоняются к тому, чтобы проигнорировать больного убийцу и отослать его назад в тюрьму. Доктор Кэмерон, на руках которой в тот момент была умирающая пациентка, упрекает Хауса в том, что тот пытается продлить жизнь убийцы, а не жизнь больной раком, чья смерть неминуема. Она говорит в сердцах, хотя Хаус терпеть не может такие эмоции: «Когда умирает хороший человек, эта смерть должна сказаться на всех. Кто-то должен это заметить. Кто-то должен прийти в отчаяние». Хаус будет спасать жизнь любого или, по крайней мере, попытается ее продлить, ведь пока он плачет по хорошей женщине, чтобы доказать, что он добрый, заботливый и сострадательный, умрет кто-то другой.

Это подводит нас к главному вопросу в отношении двух персонажей: почему Холмс герой, а Хаус антигерой? Нам нравится Холмс, но не нравится Хаус.

Решающим оказывается внешний фактор. Начнем с того, что Холмс — настоящий джентльмен. Он культовый образ детектива, прогуливающегося по лондонским улицам. Этого детектива мы привыкли видеть одетым по моде викторианских джентльменов среднего класса. Совсем другое — Хаус: он неопрятен, одевается как попало. Ему ничего не стоит нагрубить женщинам, с мужчинами он лишь немногим более обходителен. Если Холмс приберегает свои высокомерные замечания в адрес неразворотливых и неумелых полицейских, чтобы позже повторить их Уотсону, — Хаус беспрестанно язвит всех и вся.

Холмс, несмотря на свою неординарность, далеко не девиант, его реплики предназначаются в усладу читателям Конан Дойля. Он даже верит в Бога, повествуя об этом в «Морском договоре»: «Нигде так не нужна дедукция, как в религии. Логик может поднять ее до уровня точной науки. Мне кажется, что самой верой в Божественное провидение мы обязаны цветам. Все остальное — наши способности, наши желания, наша пища — необходимо нам в первую очередь для существования. Но роза дана нам сверх всего». Это мнение Холмса, опубликованное в 1893 году, было своеобразным бальзамом для читающей аудитории. Общество в тот период было потрясено богопротивными идеями Дарвина и Маркса. То, что эрудированный литературный герой объявлял о своей приверженности Богу, успокаивало публику, а также было готовым аргументом, которым можно было воспользоваться в споре с этими ужасными безбожниками-атеистами.

Сегодня американское общество, без сомнения, заинтересовано в вере, а атеисты являются одной из «приемлемых» мишеней общественного презрения и порицания. И тем не менее Грегори Хаус в «Трех историях» (1–21) говорит о самой жизни: «Я считаю более удобным верить, что она [жизнь] не испытание». Хаус также говорит о Боге и неверии в серии «Хаус против Бога» (2–19), но верующие могут не сомневаться: Хаус не доставит им сомнительного удовольствия лицезреть, как в трудную минуту он обращается за помощью к вере. На телевидении нам редко показывают атеистов, и хотя Хаус изображен злобным и травмированным образцовым примером атеиста, авторы никогда не ставят его на место в силу принципа dues ex machina[34]. Игра «Хаус против Бога» завершилась вничью. Чуда не произошло. И Хаус даже не получил по первое число от какого-нибудь самодовольного верующего. В уста Хауса вложено мнение, которое большинство зрителей сочтет неприятным, а он за это не наказан.

Сочувствующий Уотсон рассказывает о Холмсе, когда очередное дело раскрыто, и идет на все, дабы представить Холмса в самом выгодном свете. Даже после их размолвки из-за того, что Холмс пошел на нарушение закона и оскорбил горничную в «Конце Чарльза Огастеса Милвертона», Уотсон быстро идет на мировую. Фигура Холмса заполняет все повествовательное пространство. Мы видим мораль, закон и преступление исключительно его глазами. Только потому, что Уотсон — благодарный слушатель и партнер, такими же благодарными оказываются и читатели.

Хаусу в этом отношении не повезло. Телевидение по естественным причинам избегает повествования от первого лица. Камера объективна, она не отражает восприятие отдельного субъективного рассказчика. Поэтому нам показывают отрицательную реакцию на Хауса со стороны Кадди, Кэмерон и Уилсона и, конечно, пациентов. Несмотря на моральные недостатки разных больных — в этом они похожи на многих преступников и даже некоторых клиентов Холмса, — мы, как зрители, сочувствуем людям, испытывающим боль. Нам легче представить самих себя на больничной койке, в смятении, в страдании, старающихся не говорить лишнего о себе, чем в роли отчима, пытающего убить приемную дочь с помощью ядовитой змеи.

Это не означает, что в сериале нет ни одного ракурса, показывающего Хауса с положительной стороны. Третий сезон и появление Триттера, мстительного полицейского, который предъявил Хаусу обвинение в употреблении наркотиков, внесли лепту в изображение Хауса более человечным. Если бы все серии сезона свелись к одной — «Закон и порядок» — или к похожему фильму о полицейских, мы бы, конечно, испытали ненависть к Хаусу и ко всем высокомерным врачам, которые ищут пути обхода и даже нарушения закона для того, чтобы защитить своего замечательного друга. Мы бы все сорок минут смотрели, как Триттер настаивает на том, чтобы ему дали полномочия заморозить счета и запретить доктору Уилсону выписывать рецепты. А если бы Хауса показали, то лишь на несколько минут, чтобы мы увидели, как он ухмыляется, увиливает от прямою ответа, а затем — как его морально раздавят парой неудобных вопросов. С точки зрения Хауса и всей больницы тактика полицейского кажется агрессивной, оскорбительной, просто невероятной.

Всю серию Триттер требует, чтобы Хауса отстранили от работы, потому что он наркоман и в один прекрасный день может угробить пациента из-за своей наркозависимости и эгоцентризма. (Да разве есть врач, ни разу не потерявший больного, и разве есть судья, не поставивший под сомнение невиновность этого врача?) Но Хаус людей не убивал, хотя, бывало, облегчал уход из жизни одних и спасал других. Он спасает жизни людей, и это все, что его интересует. Уилсон и его ассистенты зачастую обвиняют Хауса в том, что он слишком зациклен на разгадывании «загадки»; в серии «Меня не реанимировать» (1–9) Уилсон даже выдумывает психологический термин для обозначения этой страсти Хауса: «комплекс Рубика». Но дело не в этом. Дело в том, что Хаус действительно берется только за те случаи, которые ему интересны. Но сколько загадок и тайн он оставляет без внимания! Он не проводит научных исследований, его не особо интересуют данные анализов, он не тратит время и не распутывает внешне мудреные проблемы здравоохранения.[35] Если бы ему было интересно просто разгадывать эти загадки, он бы не стал ломать копья, а сидел бы в лаборатории, удовлетворяя свое любопытство. А раз он этого не делает, значит, ему хочется чего-то большего.

В конечном счете Хаус любит жизнь… И ненавидит людей. Жизнь для него — не просто испытание перед уходом в загробный мир, единственное, что для него имеет значение, — это количество прожитых часов и то, как эти часы прожиты. В серии «Найти Иуду» (3–9), когда ему задали вопрос о том, как будет жить девочка после ампутации руки, он ответил: «Главное в жизни — как ты живешь».

Он любит риск, и когда дело касается спасения умирающего, он отбрасывает в сторону вежливость, фальшь и глупые правила. Он не впадает в ярость, когда выясняется, что люди лгут и обманывают; какого бы мнения он ни был о больных или о чем-либо еще, это ему не мешает их спасать. Весь смысл заключается в том, чтобы жить.