Разведывательная служба Третьего рейха. Секретные операции нацистской внешней разведки - Вальтер Шелленберг
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я представился Гиммлеру и Вольфу в первый же день. На второй день я сделал свой первый доклад Гиммлеру в 11 часов. Признаюсь, я немного нервничал и чувствовал себя неловко. Он сидел так, что я не мог видеть его глаз за бликующим пенсне, а его лицо оставалось непроницаемой маской. В конце доклада я получил короткое разрешение идти.
Каждый день происходило то же самое. Я не знал, соглашается ли он с мнением, которое я высказывал, правильно ли я все делаю, да и вообще интересно ли ему то, что я говорю. Однако через несколько дней я понял, что именно такова и была его цель: он хотел, чтобы я сам разобрался во всем.
С каждым днем мне становилось все более ясно, что мое назначение сюда имело цель, совершенно отличную от той, которую озвучил Гейдрих. Я проходил плановую и тщательную проверку, и это испытание, казалось, особенно забавляет Гиммлера.
Этот человек, Гиммлер, которого я видел теперь каждый день, был после Гитлера самым могущественным человеком в рейхе, и все же, описывая его архетип, я видел в нем не кого иного, как немецкого школьного учителя. Никакая иная улыбка не могла бы быть более подходящей. Он был похож на школьного учителя, который оценивал сделанные уроки своих учеников с въедливой точностью и за каждый ответ хотел бы ставить оценку в классный журнал. Вся его личность выражала бюрократическую точность, трудолюбие и лояльность. Однако судить Гиммлера только по этому старательно сохраненному фасаду было бы ошибочным, и в этом мне пришлось позже убедиться.
Тем временем «специальный поезд Генриха» привез нас в Бреслау, а оттуда мы поехали дальше в направлении Катовице и в Польшу. Прежняя сдержанность моих новых коллег ушла, я постепенно завоевал их доверие, и к этому времени меня уже встречали дружеским «привет!» всякий раз, когда я входил в «рабочий вагон».
Треск пишущих машинок и громкие голоса диктующих создавали почти невыносимый шум даже тогда, когда поезд стоял, но становился совершенно нестерпимым при шуме колес. Так что я сделал себе рабочий стол с помощью ящика, покрытого одеялом, в просторном спальном вагоне, который был мне отведен. Здесь я спокойно мог заниматься своей работой.
Служба информации и связи в специальных поездах функционировала с поразительной эффективностью. У нас была телеграфная и радиоаппаратура, а на каждой остановке мы могли немедленно связаться с административным офисом в рейхе.
Я регулярно делал Гиммлеру доклады. Сначала он проявлял нетерпение к их продолжительности, хотя я был максимально краток. Затем я придумал тактику, когда высказывал рекомендацию или просьбу в начале, а затем коротко излагал соответствующие детали. Гиммлер одобрил такую форму докладов, но через группенфюрера Вольфа — что характерно, не высказывая ни похвалы, ни критики напрямую кому-либо конкретно.
Позднее я понял эту особенность поведения Гиммлера. В каком-то смысле это была трусость: нет, он не боялся хвалить или осуждать; временами он мог быть довольно жестким. Но выражать какое-либо мнение шло вразрез с его натурой; безопасней было, если виноватым был кто-то другой. Если со временем оказывалось, что какая-то критика была неправильной или вина — не по адресу, всегда можно было найти совершившего ошибку подчиненного. Это создавало для Гиммлера атмосферу отчужденности, он был выше обычных конфликтов. И это делало его последним арбитром. И лишь когда он проявлял эти же черты, принимая важные политические решения, я понял, как это опасно.
Я продолжал делать свои доклады в такой форме, пытаясь максимально укорачивать их. И фактически сам Гиммлер теперь начал удлинять наше общение, задавая вопросы и поощряя дискуссии, и я понял, что, делая это, он преследует определенную цель. Он хотел проверить общий уровень моего образования, изучить мою подноготную и одновременно продемонстрировать широту своих собственных интересов и знаний. У меня было ощущение, что я снова стою перед старым директором своей школы.
Один случай навсегда останется в моей памяти. В то время мы находились в районе Позена. Поезд фюрера и «специальный поезд Генриха» стояли недалеко друг от друга. В 11.30 Гиммлер должен был прийти к Гитлеру для «обсуждения общей ситуации». Я закончил делать ему доклад, и, когда он уже надевал свою шинель, пришел его драгоценный Вольф. «Рейхсфюрер СС должен поторопиться», — сказал он, бросив в мою сторону упрекающий взгляд.
Поезд стоял на открытых железнодорожных путях, и нижняя ступенька вагона находилась на некотором расстоянии от земли. Чтобы заполнить это пространство, начальник поезда поставил ящик под дверью вагона. Когда Гиммлер шагнул вниз, близоруко вглядываясь через пенсне, я увидел, что его ступня провалилась сквозь верхнюю стенку ящика, и он упал головой вперед на землю, а пенсне, перчатки и фуражка со вздернутой тульей полетели при этом в разные стороны. Не без труда удалось вытащить его ноги из ящика; его шинель и фуражка были вычищены, а пенсне возвращено на место. Затем вся группа ушла, окутанная темным облаком неудовольствия разгневанного руководителя СС. За обедом Вольф сказал, что это я во всем виноват, так как задержал рейхсфюрера настолько, что он уже опаздывал и был в состоянии нервной спешки, и что и он сам, и рейхсфюрер мною крайне недовольны.
После обеда Гиммлер спросил меня, достаточно ли у меня работы, чтобы занять себя. Я ответил, что, как правило, в конце дня и по вечерам у меня бывает немного свободного времени.
«Тогда, пожалуйста, подготовьте для меня очень короткие сообщения по следующим темам: милиция или народное ополчение; будут ли массовые армии иметь решающее значение в войнах будущего, или решающие действия будут осуществлять небольшие специальные подразделения сухопутных вооруженных сил, ВВС и флота; военная традиция или милитаризм; ваши собственные мысли о новой организации Департамента контрразведки».
У меня было такое чувство, что я сдаю экзамены. Безусловно, у меня теперь было достаточно работы. А также были еще поездки в прифронтовую зону, на которые меня приглашали и которые я не хотел пропускать, а также специальные поручения почти каждый день.
Я проводил в поезде фюрера как можно больше времени, выясняя все, что только мог, о том, что там происходит. Было увлекательно находиться за пультом управления
