Отёсовцы - Василий Игнатьевич Валов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Чашку самогону староста пропустил без задержки.
— Ну так, тезка, выезжай давай, — строго сказал потом хозяину.
За Ивана ответил Елисей:
— Вон конь-то наготове стоит… Сейчас и выедут.
Хоть и верно, что за воротами во дворе стоял запряженный конь, но, судя по гостям Бастрыкова, Ваня смекал: что-то здесь нечисто. Однако не стал допытываться.
«Только бы из села выпроводить», — подумал он.
Высунулся в окно и кузнец.
— Ну, служба, — сказал он старосте, — говорят тебе, поедет — и кончено…
— Ладно, — буркнул Ваня и отошел от окна.
— Только куда поедут-то! — услышал Ваня вслед себе голос наследника Ивана.
«Куда хошь, — подумал Ваня, — только бы из села вон…»
Потом сельское начальство направилось к Петрякову.
Петряков уже отметил праздник, был навеселе. Сидел он, как малый, посреди избы, прямо на полу.
— А-а-а, — протянул он навстречу Ване, — начальник пришел… Ну что, ваше бродь, прикажете плясать?
Староста, точно не слыша хозяина, строго сказал:
— Бастрыков выезжает вон…
Будто самому себе, Петряков говорил:
— Стало быть, без меня меня женили…
Тут в избу вошла супруга с бутылкой самогона.
— Милости просим, Ваня, — поклонилась она.
— Ого-го! — загудел Семен, зарясь на бутылку. — Живем, Ванька-встанька!
Петряков поднялся на ноги, потянул старосту к столу.
Мы ругали старосту,
Не боялись а́ресту… —
зычно, как под гармошку, орал хозяин.
Потом потащил к столу десятского.
Мы ругали сотского
За фунт мяса скотского…
Тина-тина, тина-на…
При этом еще приплясывал Петряков.
Эх, пей, веселись,
На хорошенькой женись!
Выпив степенно чашку хмельного, Ваня спросил хозяина:
— Как, Семен, добром поедешь иль доведется веревками скрутить?
— Так что никуда я не собираюсь, — навалясь на Ваню, сказал хозяин.
— Ну ладно, неча мешкать… Давай, давай, Сёма!
Хозяин опять затянул частуху:
Мы ругали старосту,
Не боялись а́ресту.
Ваня вышел из-за стола.
— Ну, пей, Сёма, пей: спьяна легче…
Хозяйка все будто не понимала суть.
— Ты что, Вань, в сам деле хочешь его отправить?
Ваня даже не глянул на хозяйку.
— Мир, Семен, решил, — сказал он строго, — давай-давай… Ежели чего, так с Бастрыковым поедешь… Можешь не запрягать своего коня…
Семен Петряков поднялся с места.
Нам не надо музыки,
У нас свои языки… —
затопал он ногами и пустился плясать.
— Баба, бей в заслонку! — кричал на жену.
Староста подал знак десятским:
— Хватай!
Андрон схватил Петрякова сзади, другой десятский, Шифров-пензяк, сбоку.
— Покоряйся! — командовал староста. — Хоть раз за мир ответь… Придется для сохранности связать, — сказал он десятским.
Местом сбора заложников Ваня назначил волость.
Первым подъехал туда заложник Иван Николаевич Морозов.
Сидел он в ходке своем барином, точно в гости собрался.
У волости слез с ходка, взошел на крылец.
— Что мир решил, то буква для нас, — поклонился он миру. — Наше дело спокон веков — подчиняться.
Опять, точно на сходку, со всех сторон села стеклись к волости мужики, бабы, старики, старухи и малы ребятишки.
Вышли из волости староста и Карпей Иванович. Карпей остановился на крыльце.
— Ну, мужики, — сказал он дрогнувшим голосом, — прощевайте. Не поминайте лихом!
— Пошел, пошел! — подталкивал его сзади староста. — Вон где солнце-то… За просрочку я должон отвечать.
Тут с пензенского края показалась еще телега — ехал на ней Иван Бастрыков. На его телеге лежал связанный Петряков.
Как только подъехали вблизь к волости, Петряков поднял крик:
— Караул! На расстрел везут!
Андрон шел позади телеги как стражник — высокий такой, исполнительный.
Подъехал к волости и Маврин Трофим на своей кляче. Рыжуха его, точно обрадовалась народу, заржала пискляво.
— Но, ты, Ерихон! — стегнул ее Маврин и к волости подкатил карьером.
Больше всего дивились люди Морозову: так скоро сбился он на решение мира. Ведь, может, на смерть едет.
— Он и там откупится, — злобился дед Арсень.
Староста вышел чуть вперед.
— А ну, тронулись, давай! — скомандовал он громко. — Документ у Ивана Николаевича…
— На расстрел! — дико орал Семен с Бастрыковой телеги.
Кроме Петрякова, все заложники пошли пешком. Даже Морозов слез с телеги.
— Смерть, она всех уравняет, — говорил он, стараясь шагать в ногу с Мавриным.
Весь народ тронулся за заложниками. Коней гнали впереди ребята.
Как только отошли от волости, гармонист растянул двухрядку. И не марш заиграл, не подгорную, а затянул «вальц». Названьем «вальц» — «На сопках Маньчжурии».
Точно похоронную подпевали девки-молодайки:
Плачет отец, плачет и мать,
Плачет жена молода-а-а-я.
Плачет вся Русь, как один человек,
Злой рок судьбы проклиная.
На выезде из села Морозов зафурил назад, через весь народ, медный пятак. Мужики кинулись за пятаком, подняли.
— Решка! — крикнули враз.
Печальное решил народ:
— Крышка заложникам.
У реки припрудились все. Паромщик Махонька вышел встречь народу из избушки своей и оглядывал удивленно народ. Лысина его воском отливала на солнышке.
— Давай, Махонька, паром! — закричали разом ребятишки.
С пьяных глаз Махонька признавал своих и не признавал.
Строго окликнул его староста:
— Чего это, Махонька, бельмы-то вытаращил? Давай заводи коней!
Пока устанавливали подводы на пароме, заложники прощались с родней и мирянами.
— Ну, с богом! — кричал Ваня.
Заложники пошли на паром. А на пароме Махонька воевал с ребятишками. Набилось тех человек двадцать.
— Кышь отселя на берег!
Ребята перебегали с места на место, но не сходили с парома.
— Да мы тебе поможем! — кричали они Махоньке.
Староста торопил:
— Вали, отчаливай давай! — приказывал он паромщику.
— Ну, коли взялись, помогайте, — сказал Махонька ребятам.
По команде Махоньки ребята дружно перехватывали канат. Паром медленно отчалил от берега. Заложники поснимали шапки, стали кланяться:
— Прощевайте!
Алешка был тоже на пароме. Стоял он с Минькой Бастрыковым обособленно, говорил с ним по секрету:
— Значит, ты передашь Елене Михайловне, что я уехал на время… Понял?
— Понял, — отвечал ему Минька как начальнику. — А надолго ли это?
— Ну, дня на три, может, — отвечал Алешка.
Потом он показал на Федьку:
— Ты его не допускай до команды, самостоятельно командуй до моего приезда.
— Ладно, ладно, — кивал Минька головой.
В то время на другой стороне парома Федька Морозов стращал ребят:
— Не посмотрят на вас, что маленькие… Всех под расстрел спровадят, ежели будете с отесовцами.
Паром пошел быстрее.
На левом берегу все еще стояли ардашевцы, махали заложникам картузами.
Как только причалили к берегу, все ребята выкатились с парома. Алешка отвел надежных в сторону и, прощаясь, сказал:
— Командование оставляю Бастрыкову…
Минька послушно наклонил голову.
— Подчиняться во всем ему! Понятно?
— Понятно, — отвечали разом ребята.
