Испанская новелла Золотого века - Луис Пинедо

Согласился Ричард; дали они друг другу честное слово, что сохранят услышанное в тайне, и начал так британский принц:

— Знай же, Танкред: поклялась мне Брандиана, что не будет у нее иного супруга и повелителя, кроме меня, и в подтверждение сняла с руки вот это кольцо; а понеже отец ее воспротивится, дала мне слово бежать со мною в Британию.

На что Танкред ответствовал:

— Коль скоро мнишь ты себя уверенным в своем праве, должен я тебе такое сообщить, отчего ты меня сочтешь не в пример более удачливым, а именно: каждой божьей ночью сплю я с Брандианой.

Услыша такие слова, сказал Ричард, что поверить в это не может. Молвил тогда Танкред:

— Ты, значит, более веришь женскому слову? Так погоди немного и следующей ночью увидишь собственными глазами.

Условились они, пошел Танкред к Фебее и говорит ей:

— О возлюбленная моя и владычица моего сердца! Был бы я рад, ежели бы ты соизволила, ради того, чтобы выбросил я из головы мечты о Брандиане, оказать мне неизреченную милость: следующей ночью, когда я приду к тебе, а я уж выберу времечко попозднее, облачись в платье принцессы, сделай прическу, как у нее, и, встречая меня, подражай ей в голосе и движениях; так, вообразив, что ты — это она, я, может быть, утолю свое безумное желание.

Охотно согласившись, помчалась Фебея исполнять уговор, а Танкред напомнил Ричарду об условленном: тот, на случай если с ним что-нибудь приключится и потребуется защитить его жизнь, известил своего брата Дульсида и указал место, где должно ему стоять в дозоре.

И вот очутились оба соперника на заднем дворе, куда выходили принцессины окна; оставив Ричарда в потайном месте, дабы тот воочию убедился в истинности его речей, подал Танкред условленный знак, и на галерее показалась Фебея в изящнейшем белом платье из тонкой ткани с золотою отделкой, с парчовыми вставками и в токе, расшитой золотыми нитями — словом, в том самом наряде, какой Брандиана носила все эти дни. Явилась лестница; Танкред поднялся наверх и Фебея крепко обняла его; Танкред же, по обыкновению целуя ее, сказал громко, так, чтобы Ричард слышал:

— О принцесса и госпожа моя, хватит ли жизни всей, дабы воздать вашей светлости за счастие, каковое вы мне даруете?

Поверив словам Танкреда и скудному свету луны, решил Ричард, что эта Брандиана; выхватил он меч из ножен, упер рукояткой в землю, дабы пронзить себе грудь, но тут подоспел Дульсид и схватил его за руку со словами:

— Что это, брат мой? Разум ты потерял, коли из-за женщины такое творишь? Или не знаешь, как ветрены все они и непостоянны? И коль скоро убедился ты воочию во лживости ее и притворстве, обрати против нее свое оружие либо же перед ее отцом открой сию великую низость.

Отвечал Ричард:

— Брат мой, не приведи мне Господь увидеть в беде и невзгоде ту, кого я столь сильно любил; однако же решил я внять твоему совету: идем отсюда, и пускай достаются женщины тому, кто их достоин.

Ушли они, но Ричард, который истинно был влюблен, все увиденное запечатлел в сердце и душе и на другое утро поднялся рано, еще до света, удалился на полмили от города, к морю, взобрался на одну из прибрежных скал и оттуда кликнул находившегося поблизости пастуха, которому и сказал:

— Братец, не откажи в просьбе, пойди ко двору короля Калимеда и сообщи всем, что Ричард (то есть я) сам себя жизни лишил оттого, что Брандиана верность ему не сумела соблюсти.

И едва лишь произнес он эти слова, как бросился в море; пастух же поспешил ко двору.

Но, оказавшись в воде, Ричард сразу же в содеянном раскаялся. А поскольку умел он хорошо плавать, то выбрался на берег прямо у аббатства Санта-Флор, где приютили его монахи, коим он сказал, что спасся вплавь с корабля, неподалеку отсюда потерпевшего крушение.

Дульсид же, который, проснувшись поутру, брата нигде найти не мог, впал в такое отчаяние, что нельзя было глядеть на него без сострадания и великого ужаса; король с королевой, сильно любившие Ричарда, тоже в тоске пребывали, равно как и вся придворная знать, а более всех Брандиана, хотя она виду и не показывала.

В разгар этих забот и треволнений явился ко двору пастух и рассказал, как Ричард утопился из любви к Брандиане, — он, дескать, это своими глазами видел. Дульсид, получив столь печальную весть и считая, что по вине Брандианы брат его принял смерть, облачился в простые доспехи, без герба или же девиза, и, войдя в покои, где сидел король, королева и Брандиана в окружении придворных, возгласил следующее:

— Знайте, ваше королевское величество, что смерть брата моего Ричарда приключилась по вине дочери вашей Брандианы: видели мы с ним, как миловалась она с каким-то рыцарем из тех, что при вашем дворе служат; с каким именно — ночью, в темноте я не разглядел хорошенько, а брат его имени назвать не пожелал, но истинность слов моих готов я подтвердить в бою с оружием в руках.

Слова Дульсида привели всех присутствующих в такое смущение, что они лишь переглядывались между собою, не зная, что ему и отвечать; один король наконец изрек:

— Вот что, рыцарь, раз уж выдвинули вы такое обвинение, я готов даже и против собственной дочери обратить закон, для подобных случаев предусмотренный. Идите и не тревожьтесь: для разрешения сего дела отныне назначены судьями Танкред, сын герцога Альбанского, и граф Фламандский; и если по истечении месяца не явится рыцарь вступиться за мою дочь, постигнет ее кара, какой она заслуживает.

И велел король объявить, что тот, кто победит Дульсида, получит принцессу в жены. Такую огласку получила эта история, что вести о ней в короткое время дошли до самых дальних краев, но, поскольку был Дульсид необычайно силен и отважен, не нашлось рыцаря, который дерзнул бы сразиться с ним.

Ричард, бывший тогда в монастыре Санта-Флор, тоже обо всем узнал, ибо монах Ахиллей, дядя Брандианы, сильно горевал, видя, какая беда с племянницей приключилась. Попросил Ричард Ахиллея достать оружие и коня; раз, мол, не нашлось рыцаря, который взял бы это на себя, должен он сам, с Божьей помощью, побороть Дульсида. С великой охотою отозвался Ахиллей на его просьбу и щедро снабдил всем требуемым.

Распрощался Ричард с монахами и, наказав, чтобы поминали его в молитвах, двинулся в путь; и нельзя не привести здесь слов, какие он, сам с собою споря, то и дело сдерживая коня, произносил:

— Не думаю, чтобы в целом свете сыскался такой, как я, неразумный рыцарь, который столь опрометчиво, не размышляя нимало, взвалил бы на себя столь тяжкое бремя. Что все это значит, Ричард? Что ты делаешь? Куда едешь? Во сне ты или наяву? В своем ли ты уме или же лишился рассудка? Еще и еще раз должен ты все обдумать и взвесить: ведь если вступишь ты в этот бой, то, чтобы выручить Брандиану, должен будешь побороть или убить родного брата; но если, к несчастию моему, — а как ни прикинь, все несчастие выходит, — Дульсид меня поборет или же убьет? Оба мы с Брандианой станем тогда добычей жестокой смерти.

Наконец, справедливо признав, что все зло пошло лишь оттого, что брат вмешался в его дела, решился Ричард продолжать назначенный путь. И въехал он на ристалище, где на помосте, обитом черною тканью, каждодневно восседали король, судьи, принцесса Брандиана, тоже в черном с головы до пят, и Дульсид в полном вооружении. Предстал Ричард перед судьями и заявил, что желает защитить честь принцессы Брандианы; отвели судьи место для поединка, и вступили рыцари в бой, да так, что в первом же столкновении переломились оба копья, а конь Дульсида опрокинулся наземь. Очень тому обрадовались все, кто там был: думали они, что сейчас спешится и чужеземный рыцарь; однако же Ричард обождал, покуда коня подымут — братская любовь ему велела противника щадить. Встал на ноги Дульсидов конь; рыцари обнажили мечи и дрались столь стойко и отважно, что народ глядел на них в изумлении. Так долго длилась битва и так равны были силы соперников, что лишь ночь их развела, и каждый ушел к себе для отдыха и сна.

Тем временем Фебея, припомнив давешний обман, поняла, что Танкред послужил причиною бесчестия Брандианы, и дабы спасти двух рыцарей, которые безо всякой вины бились насмерть, втайне направилась прямо в аббатство Санта-Флор, где, преклонив колена перед монахом Ахиллеем, подробно изложила ему все, как было, попросив только, чтобы брат монаха, король Калимед, их (Танкреда и ее) помиловал, а с Танкреда стребовал приданое, какое рыцарь ей посулил. Пообещал ей это монах и велел из монастыря никуда не отлучаться, а сам, видя, какой оборот принимает дело, поспешил ко двору и брату своему Калимеду поведал, что дочь его невинна, а причина великого сего беспокойства — козни Танкреда и Фебеи, но все же просил пощадить их и даровать им жизнь. Смилостивился король, однако же, дабы клеветникам воздать по заслугам и восстановить честь дочери, велел взять под стражу Танкреда и Фебею, с тем чтобы после, в особо назначенный день каждый из них взведен был бы на эшафот и прилюдно бы в своем грехе покаялся и в лжесвидетельстве признался. Затем послал он за чужеземным рыцарем, что вступился за Брандиану.