Невеста (СИ) - Анге Лина

Я закрыла глаза и помолилась — не ритуальной мольбой к кому-то из богов, а просто всем сердцем захотела, чтоб все сложилась так, как надо. Когда я открыла глаза, мне почудилось, что солнце особенно ярко вспыхнуло на небосводе, будто принимая мою просьбу.

Ожидание было мучительным, и я стояла, заламывая руки, ждала, когда же меня позовут войти. Я знала, что там сейчас чествуют мою маму и родителей Сокола, что снова произносятся обрядовые речи и обещания, что жрец также исполняет ритуал положения даров богам — яств, монет, особых предметов — и произносит молитвы.

Я не видела ничего вокруг, сама обратившись в слух — и ждала, когда же смогу выйти перед всеми, увидеть своего возлюбленного, взять за руку, впервые поцеловать при всех, не страшась, что прогневаю богов или предков.

Приветственные крики и гомон возвестили о том, что со всеми положенными ритуалами покончено — сейчас начнется самая основная и долгожданная часть — появление молодых. Первым должен будет выйти Сокол.

И правда, спустя несколько томительных мгновений я услышала, как зычный голос жреца зовет моего жениха. По правилам он не должен был появиться сразу, и эти мгновения, пока жрец, а за ним и все собравшиеся несколько раз повторили имя моего возлюбленного, показались мне мучительно долгими. Но потом раздались приветственные возгласы, хлопки, выкрики — значит, Сокол все-таки появился, и теперь жители деревни приветствуют его.

Сейчас моя мама должна будет подарить ему вышитую мной рубашку, облачить в нее и отвести к алтарю на другом конце шатра, мимо всех гостей к жрецу, который оденет на жениха свадебный венок, а затем придет и мой черед.

Но внезапно снова раздались крики. Они мне показались отнюдь не радостными, в отличие от предыдущих. Послышались мужские голоса, незнакомые, грозные. Они говорили что-то быстро, и то ли от волнения, то ли от все нарастающего гула голосов, я никак не могла понять, о чем толкуют эти мужчины.

Я приникла с натянутому полотну — стене шатра — пытаясь узнать, что же там происходит. Может быть, это часть ритуала, о которой мне не известно?

— Именем Великого Князя Сила, приказываю, — раздалось из шатра так громко, что перекрыло шум и недовольные возгласы людей, — всем мужчинам старше пятнадцати лет от роду и моложе шестидесяти отбыть немедленно в Солнцеград для защиты княжества от врага…

Голос продолжал что-то говорить, но его слова потонули в разноголосой какофонии: я услышала возмущенные выкрики мужчин, вскрики женщин и даже плач. У меня самой в ушах застучало так громко, что несколько секунд я вообще ничего не слышала, кроме этого стука. Послышались гавкающие команды незнакомых мужских голосов, женские вопли, а после я услышала звуки ударов. Я узнала голос жреца, сбивчиво толкующего про незавершенный свадебный обряд, про волю богов, про уважение к предкам. Но незнакомый мужской голос отвечал сурово и непреклонно, с насмешкой, с издевкой.

Я поняла, что я не могу больше ждать снаружи, пока внутри происходит что-то непоправимое. Я откинула ткань и вбежала в шатер. Я увидела жителей деревни, сгрудившихся в другом конце шатра и солдат с оголенными мечами и копьями, выставленными вперед. Жреца, склоненного в просительном жесте перед высоким мужчиной — вероятно, тем самым, что зачитывал княжий приказ. Солдаты одного за другим буквально выволакивали парней и мужчин из общей массы жителей и выводили из шатра. Солдат было около двадцати, значительно меньше жителей деревни, но они справлялись со своей задачей быстро и сноровисто.

Когда пришел черед дяди Ветра, он не позволил себя волочь, как скотину, оттолкнул солдата, схватившего его за плечо, и когда к нему кинулись, выставляя вперед мечи, еще двое, он остановил их:

— Сам пойду, — зло сказал он и вышел из шатра. Его жена упала на колени и завыла, прижимая к груди младшего ребенка, родившегося только в начале этой весны.

Я наблюдала за всем этим, как во сне — оторопело, недвижимо, с ужасом понимая, что ничего не могу сделать. Я увидела Сокола, который едва ли не единственный из всех мужчин пока что находился в шатре и с возгласом отчаянья бросилась к нему.

Солдаты обернулись в мою сторону, выставляя оружие, будто я могла им как-то навредить. Я услышала слова жреца:

— Позвольте завершить обряд, богами заклинаю.

Главный из солдат прищурился на меня и спросил:

— Это, что ли, невеста? — его губы скривились в усмешке, — слишком хороша, чтоб становиться вдовой так рано.

Его слова щелкнули по мне, как пощечина — я отшатнулась.

— Мы идем на войну, и вернутся не все, уж лучше дождись своего жениха, чем наденешь черный платок даже без первой брачной ночи, — он подмигнул мне, и я не поняла, чего было больше в его взгляде — насмешки или горечи. Солдат скомандовал своим подчиненным уводить Сокола, и они без промедления вывели моего жениха из шатра. Командир окинул пространство вокруг цепким глазом, замер на жреце, — а ты, ничего, крепкий, хоть и престарелый. Может, тоже пойдешь свою землю защищать? Я договорюсь, чтоб тебя в войсковые жрецы приняли.

Наш жрец истово замотал головой, чем вызвал смех у солдат.

— Ладно, — хмыкнул старший, — будешь здесь женщин и детей защищать, не ровен час и сюда вражье племя дойдет.

Он и другие солдаты вышли, получив приказ прочесать окрестности и деревню — вдруг, не всех мужчин удалось «призвать». Когда они вышли из шатра, я в растерянности повернулась к оставшимся гостям — женщинам, детям и нескольким старикам — и увидела испуганных потерянных людей, для которых только что небо упало на землю. Я поняла, что только что, возможно, в последний раз видела Сокола и не успела даже обнять его.

Видимо, осознание чего-то подобного пришло не только ко мне, потому что разом все женщины заголосили, горько и протяжно, а потом бросились вон из шатра. Немногие женщины, чьих мужей или сыновей не забрали в войско тоже потянулись к выходу — в шатре, где еще несколько минут назад было весело и торжественно, сейчас стало по-особенному тоскливо и горько. Жрец, неловко потоптавшись, потушил свечи на алтаре и тоже вышел.

Я осталась стоять внутри, а в голове билась фраза, сказанная Калиной на гадании: «Первая карта — справедливость. Тебе воздастся по заслугам. Боги вознаградят или накажут, как пожелают. Им виднее. Ты не должна пенять им, их слово верное. Скорее всего ты не поймешь их замысла, но должна принять».

Я вспомнила свою кровь на рубашке от укола иглой — дурную примету, и поняла, что именно в этой рубашке сейчас ушел от меня мой возлюбленный. В голове промелькнули все дурные поступки, которые я совершала за свою жизнь, а особенно поцелуи и прочие запретные шалости, которые я позволяла себе с Соколом — теперь я расплачиваюсь за них. Как я боялась наказания и знала, чувствовала, что оно неизбежно, а оно все равно стало внезапным и таким болезненным.

Я ощутила, что чьи-то руки легли мне на плечи — разумеется, это мама подошла меня утешить. Она молчала, ведь, пожалуй, в мире не существовало и никогда не будет существовать слов, которыми можно заполнить пустоту, когда кого-то теряешь. Теперь, как никогда раньше, я осознала тяжесть утраты, которая легла на плечи мамы, когда умер мой отец.

Но слез почему-то не было. Я всхлипнула, чтобы себя раззадорить, но глаза оставались сухими. Наоборот, вместо страдания и отчаяния, которые должны были сейчас заполнять мой разум, я ощутила решительность и злость. Вместо того, чтобы, как и остальные расстающиеся с мужьями и любимыми женщины, броситься вдогонку за конвоируемыми в слезах и панике, я стояла, и перед моим мысленным взором возникал план того, как я должна действовать, чтобы вернуть возлюбленного и быть с ним.

«Ты не поймешь их замысла, но должна принять»…

Как бы не так! Мне все понятно. Это и есть то испытание, про которое говорила ведьма, и я преодолею его. Я не позволю никому вставать между мной и моей любовью.

Видимо, на моем лице отразилась вся эта решительность, ведь мама с удивлением посмотрела на меня: