Обманувшая смерть - Анна Малышева

– Да уж если бы я до нее добрался, то, наверное, выгнал бы из флигеля, не посмотрел бы ни на ее деньги, ни на титул! – пожал плечами Илларион. – Вам ведь служу, кто она для меня? Только решил сперва доложить…

– Ты правильно поступил, голубчик!

Внезапно переменившийся тон князя заставил Иллариона изумленно раскрыть глаза. Илья Романович говорил мягко, в голосе его звучала признательность:

– Ты поступил осмотрительно и не поставил меня в неловкое положение перед родственницей! – продолжал между тем князь, с беспокойством оглядывая свои манжеты и поправляя в них криво сидевшие коралловые запонки, исполненные в виде тузов червей. – Не сомневайся, я тебя за это награжу! Поди, поди, голубчик, прикажи, чтобы мне принесли чаю…

Илларион, молча дивясь и предчувствуя какую-то хитрую интригу со стороны своего хозяина, вышел. Оставшись наедине со своим отражением в зеркале, Белозерский торжествующе хлопнул в ладоши. Ему ответило звонкое эхо, отразившееся от расписанного купидонами потолка.

Напившись чаю, нарядившись с помощью молча недоумевавшего Иллариона в свежую визитку, Белозерский отправился во флигель. Прежде всего, он вошел в комнату к сыну.

Князь, совсем позабывший о Борисе в прошлые сутки, был рад уже тому, что найдет его живым. Но он никак не ожидал увидеть его сидящим за столом, с пером в руке, среди листов скомканной и исписанной бумаги. Архип, оправлявший постель, обернулся на скрип открывшейся двери и с трудом выпрямился:

– А вот и батюшка!

Борис при виде отца вскочил со стула, и, скомкав очередной листок бумаги, бросил его в угол. Он все утро писал письмо к Майтрейи, и каждый новый вариант казался ему хуже предыдущего.

– Мы хотели устроить вам сюрприз, – сообщил он отцу, – нынче я должен был в мундире на коне проехаться под вашими окнами, чтобы вы были совершенно покойны насчет моего состояния. Еще ночью я чувствовал слабость, но проснулся совсем здоровым!

– Считай, что сюрприз удался, – растроганно произнес князь и крепко обнял сына. – Я ведь уже не надеялся застать тебя живым, мой мальчик! Ты бредил и не приходил в сознание. Что же случилось? Чудо? Ведь от этой заразы люди дохнут как мухи!

– Чудо, отец… – Борис сделал паузу, многозначительно переглянувшись с Архипом. – Но у этого чуда есть имя… Если бы не доктор…

– Этот юнец? – пожал плечами Илья Романович. – Что ж, я верю только своим глазам, а они сообщают мне, что ты теперь здоров. Так что поверю я и в вашего чудо-доктора, хотя, по правде говоря, он совсем не вызвал у меня доверия. Лицо у него такое… – Князь прищелкнул пальцами, подыскивая определение. – Не располагающее к себе, странное какое-то. И видно, что чрезвычайно высокого о себе мнения! Впрочем, раз он вылечил тебя, мой дорогой мальчик, какое мне дело до его лица!

– Если бы не этот доктор, вы сейчас заказывали бы мне гроб! – пылко заметил Борис. – Его искусство достойно восхищения!

– Да я и восхищен, положим, но где же он сам? – усмехнулся князь. – Надо его вознаградить.

– Вызван к другому больному, батюшка, – вставил словечко старик, с трепетом слушавший беседу отца и сына. – Тут… Недалече!

– Отец, я должен вам начистоту признаться, – решившись, произнес Борис, – что доктор, спасший мне жизнь, не кто иной, как ваш сын Глеб, мой родной брат. Это перст судьбы, иначе не скажешь… Никто другой не смог бы меня вылечить!

Во время непродолжительной паузы на лице Ильи Романовича не отразилось ровным счетом ничего. Только от старого слуги не укрылось, что правое веко барина нервно задрожало.

– Вот, значит, как? – Князь взял со стола чашку с горячим чаем, предназначавшуюся Борису, громко отхлебнул из нее и произнес с нескрываемым презрением: – Значит, в нашем роду появился доктор Белозерский… Теперь у нас в гербе будут клистирная трубка и микстура!

– По-моему, это похвально, отец, когда дворянин имеет какое-то дельное занятие, – не уступал Борис. – Не всем же быть офицерами или помещиками.

– Ну да, ну да… – иронически закивал Илья Романович. – Все в духе новейшего времени, по моде… Тем более у него все равно нет ни гроша.

– Он зарабатывает деньги собственным трудом, – вспыхнул Борис, – и это не может не вызывать уважения!

– За твое лечение он, очевидно, тоже возьмет деньги, – с ухмылкой предположил князь. – Любопытно услышать, сколько он потребует!

Архип перекрестился. Борис, видя, что его аргументы не действуют на отца, замолчал. На бледном лице князя играли молнии. Новость о возвращении Глеба почти затмила радость от выздоровления любимого сына. Впрочем, Глеба Илья Романович вовсе не считал сыном и все эти годы просто старался не думать о нем. И вот ненавистный отпрыск, заполучивший его фамилию лишь в результате обмана, вернулся, спас жизнь Борису, и князь не мог его вышвырнуть из дома… Теперь он был ему обязан.

– Глеб сейчас, вероятно, наверху? – внезапно сменив тон с издевательского на серьезный, спросил князь. – У больной девицы Маргариты Назэр?

Борис, которого осведомленность отца застигла врасплох, утвердительно кивнул. Илья Романович резко развернулся и стал подниматься по лестнице на второй этаж.

– Погодите, отец! – воскликнул Борис, покачнувшись от неожиданно охватившей его слабости. – Я должен кое-что вам сказать… Я хочу признаться, что…

– Ну, так говори! – остановился князь. – Видно, сегодня мне весь день придется выслушивать признания!

– Там… в той комнате… эта девушка очень больна сейчас… ее никак нельзя беспокоить! – запинаясь, выпалил драгунский офицер, и лицо его залилось стыдливым румянцем, как в детстве. – И она мне безмерно, бесконечно дорога! Не тревожьте ее, заклинаю вас памятью покойной матери!

Князь помедлил минуту, что-то обдумывая, разглядывая носки своих сафьяновых сапог, затем поднял глаза, принявшие загадочное выражение… Его бледные губы вздрогнули. Это должно было означать улыбку.

– Мальчик мой! – с глубоким чувством произнес он. – Как ты мог подумать, что я иду туда затем, чтобы кого-то обеспокоить? Я лишь хочу приветствовать наших дорогих гостей…

Когда под его торопливыми шагами заскрипели ступени ведущей наверх лестницы, потрясенный Архип перекрестился вторично.

То утро было для Майтрейи тяжелым. Глеб, еще не дождавшись рассвета, пришел наверх и неотлучно оставался рядом. Лечение ядами возымело действие – жар у принцессы спал. Но при этом ее какое-то время сильно лихорадило, а потом она вдруг замерла, не подавая признаков жизни. Доктор исколол ей обе руки, едва отыскивая вену, вливая раствор, который должен был вернуть Майтрейи в этот мир. Однако она как будто пребывала в глубоком обмороке. Это страшно беспокоило Елену, да и Глеб признавал состояние девушки крайне тяжелым. Его пугало то обстоятельство, что пульс время от времени исчезал, не прощупывался вовсе, словно сердце дало сбой. Между тем он влил ей уже более литра раствора.