Малышкина и Карлос. Магические врата - Елена Старкова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Только хуже будет, – вздохнул Малышкин. – Ну к чему такие сложности, подойди и попроси прощения, она тоже извинится, вот и все!
– Только пойдем вместе. Я без тебя боюсь…
Они взялись за руки и пошли искать маму. Корделия стояла на балконе и что-то раскладывала на парапете.
– Вон она, – махнул рукой Малышкин в ее сторону, – опять ворон котлетами кормит, нервы успокаивает, весь холодильник им перетаскала… Давай к ней…
Алиса вышла на балкон.
– Мама…
Корделия даже не повернула головы. Алиса подвинулась к ней поближе и взяла за руку.
– Прости меня, мам… – тихонько попросила Алиса.
Та обернулась, и Алиса с удивлением увидела, что Корделия плачет. Нос у нее некрасиво распух и покраснел. Она порывисто обняла Алису и прижала ее к себе.
– Ты совершенно невозможная! – как всегда недовольным тоном сказала Корделия, но это уже не имело значения.
У Алисы защипало в носу, и она тоже расплакалась. Как хорошо было стоять вот так, обнявшись с мамой, и чувствовать, как тебя любят.
– Ты меня тоже извини, – сказала Корделия. – Не знаю, что на меня нашло. – Она достала из кармана халата медальон с Гермесом, который Алисе удалось незаметно вернуть на место, и надела дочери на шею. – Это тебе. Носи не снимая и смотри не потеряй. Это наша семейная реликвия. Мне его вручила твоя прабабка Корделия Пратт, когда мне было почти столько же лет, сколько тебе сейчас.
Алиса прижала медальон ладонью к груди и почувствовала, как он легонько завибрировал. Длилось это всего секунду-две…
Потом Владимир Владимирович варил пельмени из пачки – любимое блюдо Малышкиных. Это был настоящий ритуал, священнодействие, и процедура эта всегда доверялась только ему, потому что он лучше всех умел посолить воду, а еще знал, сколько надо добавить листиков лаврового листа и горошин перца. Пельмени получались вкусные, совсем как домашние. Уловив запах из кастрюли, Алиса почувствовала, как сильно она проголодалась.
Скоро родители стали собираться на работу, а Алиса побрела в комнату, плюхнулась на постель и уснула сразу, как только закрыла глаза.
А родители все спорили на кухне, как правильно надо воспитывать подростка.
– Мне кажется, самое время обратиться к психологу, – заявила Корделия. – Алиса становится неуправляемой.
– А мне так не кажется! Оставь дочь в покое! – Проявил неожиданно твердость Малышкин. – Алиса совершенно нормальная девочка, в ее возрасте такие эскапады вполне обычное дело! Разве мы сами не заставляли наших родителей нервничать и пить валерьянку?
– Знаешь что, Володя? По-моему, больше всего психолог нужен именно тебе! – снова взвилась Корделия…
Завладев перстнем, Грызлов тут же нацепил его на палец и нырнул во тьму подземных лабиринтов. Бежал он очень долго, наугад ориентируясь по запахам, успел запыхаться, но, кроме громкого сопения, ничего особенного с ним не происходило. Он даже испугался, что артефакт не действует или это вообще не тот перстень. Но вскоре он ощутил приятное пощипывание и покалывание по всему телу, на брюшке стала снова отрастать густая шерстка, исчезли противные кошачьи когти, хвост из тонкого превратился в толстенький и стал гораздо короче.
Грызлов дрожащими пальцами ощупал свою мордочку и обнаружил милую его сердцу бородку и кустистые длинные брови. Радостно вздохнув, домовой остановился и попытался определить, где находится. С этим трудностей не возникло, поскольку в темноте он видел еще лучше, чем при свете дня, а московские катакомбы знал лучше любой метростроевской крысы.
Он находился в знаменитой Кирпичной трубе, ведущей из Лефортова в бывшее царское село Измайлово. То есть довольно далеко от Сухаревки и компании друзей, которых он неизвестно зачем бросил в самый ответственный момент. Впрочем, Разлая Макдональдовича так достали тупые издевки Швыра и обидные оговорки Юли, что он нисколько не жалел о своем поступке. Еще немного, и он вернется к Алисе победителем во всей красе своего прежнего экстерьера. Поэтому Грызлов решил не суетиться без дела, а присесть и подождать завершения трансформации, что он, не откладывая в долгий ящик, тут же и сделал. Через некоторое время сильное возбуждение, как и положено, перешло у него в свою противоположность: он умудрился задремать, а потом и крепко заснуть.
Очнулся Грызлов от того, что у него затекли лапы. К тому же он почувствовал, что не может пошевелиться! А когда проснулся окончательно, то понял, что безнадежно застрял в кирпичной трубе. Он вырос, раздулся, да как – буквально до размеров быка-рекордиста… Вот так поздоровел!
С трудом повернувшись, домовой встал на четыре лапы, но ни вперед, ни назад ему продвинуться не удалось. Грызлов пытался лечь, сесть, выдвинуть вперед то правое, то левое плечо, ползти вперед: все бесполезно. Он крепко засел в коридоре – как пробка в бутылке.
Кое-как домовой подтянул к морде лапу, украшенную перстнем, и попытался снять его зубами. Не тут то было! Перстень сидел как приклеенный и не сдвинулся ни на миллиметр.
Грызлов тоскливо завыл, пытаясь привлечь к себе внимание. Но в коридоре было темно, даже обычная в этих местах нечисть куда-то подевалась. Прошло много времени, а Грызлов все не переставал убиваться и ругать себя за легкомыслие. «И зачем только я убежал с этим перстнем? – думал он. – Ведь можно было спокойно при всех надеть его на палец. Никто бы слова не сказал!»
Неожиданно впереди послышался шум крыльев. Грызлов напряг зрение и увидел летучую мышь. Мышь приземлилась в сажени от него, сложила кожаные крылья и учтиво поздоровалась по-старинному:
– Исполать тебе, детинушка.
Только тут Грызлов разобрался, что это и не мышь вовсе, тем более летучая, а небольших размеров человекообразный птеродактиль на длинных тощих ножках.
– Ты кто такой будешь? – удивленно спросил домовой.
– Я Оссуарий, хранитель перстня. Ты с меня его давеча стащил, помнишь, в кабинете господина графа? Теперь жалеешь, поди, разбойник?
– Я больше не буду, – жалобно заныл Грызлов. – Только помоги мне его снять, все отдам, чего нет.
– Не могу, не потому что не хочу, а просто не дано мне. Придется ждать, пока кто-нибудь не придет из старших магов.
– Да уж, – печально заметил Грызлов, – здесь под землей прохожих магов видимо-невидимо, просто яблоку упасть негде!
Карлос все так же плыл по кругу в черном тумане, стараясь держаться подальше от стенок воронки. Полное отсутствие событий действовало на ум отупляюще, ему казалось, что еще немного, и он сойдет с ума. Единственное разнообразие – тоскливый вой, доносившийся временами откуда-то из глубины подземелий. Самое интересное, что внешние звуки беспрепятственно проникали в воронку, а из нее – ну никак. Кокон Велиара действовал по принципу «всех впускать, никого не выпускать». Вой был таким щемящим сердце, таким жалобным, что у Карлоса стало еще тоскливее на душе. Этот звук почему-то вызывал у него в памяти образ оборотня…
На последнем курсе Академии магических наук он едва не срезался на оборотнях, и получение золотой медали было под вопросом. Профессор Крутицына и так слишком строго спрашивала с него, а когда на экзамене он честно выдал ей все, что знал о вервольфах, строгая дама уже хотела поставить ему самый низкий балл, но передумала, только сказала:
– Запомните, молодой человек, вервольфы, или вурдалаки, это только малая часть оборотней. Некоторые из них легко превращаются в собак, в летучих мышей, немногим удается обернуться свиньей, эти особо опасны, куда страшнее волков. А есть еще одна категория. Они легко перекидываются в других людей!
Профессор Крутицына взмахнула рукой, на мгновение заслонив лицо, а когда открыла его, Карлос едва не вскрикнул от удивления – на него в упор смотрел он сам! Те же длинные смоляные кудри, смелый взгляд золотисто-карих глаз и вертикальные складки на щеках, придающие лицу мужественное выражение.
– Вот так, молодой человек, – сказала Крутицына, возвращая свой облик, – и советую никогда не забывать об этом, если вам дорога жизнь…
Карлос вспомнил, как первый раз оказался в потаенном зале Магического совета, когда получал диплом об окончании Академии. Да, такое не забывается… Круглый зал был небольшой, но очень высокий, по правде говоря, потолка просто не было видно, и создавалось впечатление, что он находился на дне гигантского колодца. Посреди зала стоял огромный круглый стол, высеченный из цельной глыбы черного лабрадора. Он был отполирован так безукоризненно, что напоминал темное зеркало. Вокруг стола стояли стулья с высокими спинками, три черных и три белых. На черных стульях разместились черные маги.
Самой заметной из них была Медея, старуха с большим крючковатым носом на очень бледном лице, чем-то похожая на седую орлицу. Ее проницательные темно-желтые глаза горели опасным огнем, изуродованные артритом пальцы сжимали простую, грубо отесанную палку, похожую на посох чабана.
