Последний день Америки - Сергей Зверев

Невольно поднимаю голову и смотрю вверх, представляя размеры атомной махины… Ее впечатляющие размеры я помню безо всяких подсказок и справочников. Длина – сто пятнадцать, ширина – десять с половиной метров, а водоизмещение – почти восемь тысяч тонн. Это вам не прогулочный «трамвайчик» и даже не речной круизный лайнер. Если бы корпус «Барракуды» был прозрачным, пропуская небольшое количество солнечного света с поверхности, то висящая надо мной «Вирджиния» полностью заслонила бы его.

Поежившись от неприятного ощущения, я вдруг заметил, как изменилась одна из цифр координат на мониторе. На всякий случай я повторно проверил показания приборов. Двигатель не работал, вал гребного винта не вращался, глубина оставалась прежней.

– В чем дело? – прошептал я. И вдруг вспомнил о течении. – Господи, я совсем о нем забыл! Ведь где-то здесь Северное Пассатное течение, пересекающее океан с востока на запад, преобразуется во Флоридское течение и дает начало знаменитому Гольфстриму. Последний плавно подворачивает на северо-восток, омывая американское побережье со скоростью около десяти километров в час. Стало быть, я потихоньку дрейфую в нужную мне сторону.

Это оказалось неплохим открытием. Оставался последний вопрос: дрейфует ли вместе со мной «Вирджиния» или, находясь ближе к поверхности, она менее подвержена влиянию морских течений? Это надо выяснить; я поудобнее уселся в кресле и принялся забрасывать систему слежения запросами о координатах американской подлодки…

«Вирджиния» дрейфовала с той же скоростью, что и «Барракуда». Во всяком случае, после получаса наблюдения за ее координатами, я не ощутил каких-либо изменений относительно моей подлодки.

«Значит, скорость и направление течения на наших глубинах полностью совпадают», – подвел я итог. И принялся просчитывать дальнейшие действия.

Точка, где пропавшая в 1984 году подлодка проекта 945 произвела сброс первого ядерного заряда, находится неподалеку от восточного побережья Флориды – напротив города Орландо. Это не просто город. Это агломерация, состоящая из множества населенных пунктов. На побережье – Палм-Бей, Коко, Тайтусвилл и Нью Смирна Бич. На некотором удалении от береговой черты – Пайн-Касл, Орландо, Уинтер Парк, Альамонте Спрингс… Плотность довольно большая, народу живет много. Сброс, согласно разработанному плану, был осуществлен в сорока милях от берега на глубине двухсот восьмидесяти метров. Я не успел дойти до точки сброса восемьдесят миль. И глубина в том месте, где я сейчас нахожусь, – восемьсот семьдесят метров; шельфовая плита плавно поднимается по направлению к полуострову Флорида.

Схватив карту, выполняю простые расчеты и получаю результат: скорость дрейфа почти равна малошумной скорости моей подлодки. То есть если не предпринимать резких телодвижений, то приблизительно через сутки я окажусь практически там, куда шел несколько долгих недель, – в сорока милях от побережья близ города Орландо.

Аппетит пропал, спать не хотелось. Фильмы с музыкой тоже исключались. Не до них – на моей башке висели огромные наушники, с помощью которых я вслушивался в звуки океана. А заодно читал с монитора подробное техническое описание подводных лодок класса «Вирджиния».

«Впервые в мировой практике на субмарине не используется традиционный перископ, – бубнил я, почесывая волосатую грудь. – Вместо него используется многофункциональная телескопическая мачта, установленная вне прочного корпуса. В мачту вмонтирована телекамера, передающая по волоконно-оптическому кабелю изображение на экраны Центрального поста. Также на мачте имеются антенны радиоэлектронной разведки и связи, датчик инфракрасного наблюдения и инфракрасный лазер, использующийся в качестве точного дальномера…»

Но эти тонкости были цветочками. Через час «увлекательного» чтения я дошел до перечня разведывательного оборудования. И вот тогда явно почувствовал дискомфорт.

– «… Для обнаружения мин, кабелей связи, сверхмалых диверсионных и разведывательных подлодок экипаж «Вирджинии» может использовать необитаемые автоматические аппараты с временем автономной работы до восемнадцати часов и разрешающей способностью сонаров до десяти сантиметров», – закончил я абзац и, откинувшись на спинку кресла, снова посмотрел вверх.

Из прочитанных строчек следовало, что, возможно уже в этот момент от американской субмарины отделяется этакая умная железяка, ощетинившаяся видеокамерами, плавно разматывает кабель и подбирается к моей «Барракуде».

«Нет, я обязательно услышал бы характерные для автономного аппарата звуки», – вздохнул я и принялся читать дальше.

«… Для выхода водолазов или боевых пловцов за рубкой расположен специальный отсек – шлюзовая камера, через которую единовременно могут выйти на поверхность до девяти человек».

Этот абзац убил последний оптимизм в моем сознании. И хотя выход пловцов на такой глубине представлялся чем-то из области научной фантастики, руки сами потянулись к органам управления…

Благодаря Пирогову Петру Степановичу – гению инженерной мысли – моя малютка тоже была сгустком инноваций. В системе ее управления имелась одна необычная фишка: для погружения в непосредственной близости от противника, воздух из балластных систем уходил за борт через специальные «жабры» – тысячи тончайших капилляров. Благодаря этому он не «гремел» пузырями, а растворялся в морской воде, не выдавая моего присутствия.

«На шестисот пятидесяти метрах более часа испытывать прочность не рекомендую – за титановые листы капсулы я ручаюсь головой, а вот насчет текучести сварных швов есть некоторые сомнения», – вспоминаю я наставления главного конструктора.

– Знаю-знаю, – бубню я, увеличивая глубину.

Шестьсот двадцать пять метров – полет нормальный. В отсеке по-прежнему тихо. Цифры отсчета времени бесшумно меняются в правом верхнем углу главного монитора. И только в моем воображении эта смена сопровождается громкими щелчками.

Щелк, щелк, щелк… Шестьсот пятьдесят метров. Нужная глубина достигнута. Центральный компьютер закрывает клапаны. Подлодка снова замирает на месте.

Что теперь? Ждать.

Минут через пятнадцать в наушниках раздался странный звук, который я не сразу идентифицировал. Звук был коротким и походил на двойной проворот ключа в старом амбарном замке.

«Что это могло быть?» – подумал я.

На помощь своевременно пришла система оповещения.

«От объекта отделился предмет водоизмещением около четверти тонны», – сказала тетка тоном трамвайного кондуктора.

«Все, нам трындец, – согласился я. И уточнил: – Американцы выпустили необитаемый автоматический аппарат. Интересно… какой длины у него кабель для телеуправления? И вообще… на какой дистанции он способен работать от субмарины?»

Еще раз запрашиваю систему о глубине «Вирджинии». Получаю ответ:

«Объект застопорил ход и остается на глубине трехсот метров».

Стало быть, между нами триста пятьдесят метров, – рисую на полях карты поверхность, контуры американской субмарины, а ниже крохотный овал «Барракуды». – Не факт, что кабель имеет такую внушительную длину. Скорее всего метров двести – двести пятьдесят. Но автономный аппарат наверняка оборудован мощными осветительными приборами. Водичка вдали от берега чистая, прозрачная. Значит, он засечет меня на некотором расстоянии и передаст картинку на борт «Вирджинии». А ей достать «Барракуду» – дело пятнадцати минут: сдать самым малым назад на полмили и выпустить торпеду.

Что мне противопоставить американцам? У меня на борту ничего, кроме одного двухсредного автомата калибра 5,45 мм и пары надежных ножей…

Глубина – шестьсот семьдесят пять метров. Да, десять минут назад я решил опуститься еще ниже. На всякий случай.

«Семьсот метров – предельная глубина и предназначена только для кратковременного пребывания. Нырнул на пять-семь минут и возвращайся на меньшую глубину. Иначе уже не всплывешь никогда…» Эти заключительные и самые важные фразы Петра Степановича я тоже хорошо запомнил. И, тем не менее, решил нырнуть на семьсот метров…

– Внимание! Предельная глубина погружения – семьсот метров, – столь же бесстрастно известил в наушниках голос тетки. И повторил, слегка разбавив интонацию истеричными нотками: – Внимание! Подводная лодка достигла предельной глубины погружения!..

Словно в подтверждение ее слов из кормового отсека донесся угрожающий скрип металла. Настолько громкий, что толстые наушники его почти не погасили.

– Черт, – нервно оглянулся я назад.

Звук чрезвычайно напрягает. Во-первых, он напоминает о пределе прочности титановой конструкции. А, во-вторых, отчетливый скрип могли услышать акустики из команды американской субмарины.

Затаив дыхание, слежу за цифрами на мониторе…

Жуткий скрип еще с полчаса оглашал внутренности «Барракуды», а также всю округу в радиусе миль двести. Титановая конструкция скрипела не постоянно, а время от времени – с интервалом от нескольких секунд до шести-семи минут. Да-да, вы не ослышались – я превысил время нахождения на предельной глубине и проторчал на семистах метрах целых полчаса.