Пастырь Вселенной - Дмитрий Абеляшев

– Если ты не бросишь оружие, я застрелю царицу. Слышишь? Я. Застрелю. Царицу. Сейчас.

Инструктор знала, что в такой ситуации пытаться и убить Рината было делом весьма рискованным – пальцы умирающего скорее всего сожмутся, и он успеет таки застрелить этого симпатичного и неглупого ученого. К тому же Лайне очень не хотелось убивать человека, даже дикаря, пусть замороченного пленной царицей? Он не был врагом, тем более во время поединка она коснулась его сознания, а убить того, чья душа раскидывалась пред тобою, как сказочная страна с хрустальными городами, тяжело вдвойне. Это она знала теперь и на практике.

Ринат злобно ощерился и под молящим, слезливым взором королевы сквирлов отбросил автомат в сторону, не ослабляя болевого залома. Владимир мучился от боли в суставе, наслаждаясь тем, что при помощи Лайны все еще жив. Он бился головой о дно машины, на предельной скорости несшейся по ухабам, и хорошо видел изящные фигуры бронированных сквирлов, неотрывно скакавших за автомобилем.

Лайна чуть отвела свою лазерную винтовку в сторону от головы царицы, но этой пути было довольно для великолепного глазомера Рината. Не отпуская руки Владимира, он выбросил десантный нож из своего левого рукава, в этот же миг коснувшись им правого плеча Лайны. Лезвие беззвучно вспороло куртку и безжалостно рассекло плоть. Безумие лишь обострило восприятие Рината, и он безошибочно нанес удар так, чтобы Лайна разжала кисть, выпустив оружие. Инструктор ощутила, как нож пропарывает ей мышцу плеча, а затем тупо ударяется острием о кость. Это ощущение было принципиально новым и очень неприятным. Внезапно Лайна почувствовала, что непроизвольно переносит свое сознание через острие кинжала, которым была пронзена, в энергетические структуры души своего мучителя. Это было неудивительно – один раз состоявшийся контакт сознаний в последующем может происходить почти спонтанно. Лайна увидела картину помутневших хрустальных городов Рината, словно подернутых густым, белесым, чужеродным туманом. Она даже не видела, что в этот момент особым спецназовским приемом Ринат на мгновение отпустил Владимира, но лишь затем, чтобы потом сплести ноги вокруг его шеи в железное кольцо, не смертельное пока – Володина голова просто наполнилась тонкими колокольчиками преднаркозного звона, – Ринату нужно было всего лишь высвободить правую руку. Ему было не впервой одолевать двух и более вооруженных противников. Поймав выпавшую из руки Лайны лазерную винтовку, он начал медленно поднимать ее в направлении головы инструктора. Силлурианку непременно надо было убить, хоть она и женщина, – вот и несравненная божественная королева считала так же. Ведь это она, Лайна, была виновата во всех бедах этой несчастной, нежной, царственной, горячо им любимой владычицы сквирлов, да и не только сквирлов...

Лайна чувствовала, что теперь в сознании Рината царствует могучая, неодолимая, всесокрушающая, чужеродная сила. Лайна пыталась бороться с ней, но куда там – по руслам теперь текла белесая слизь, которой были наполнены сосуды царицы. Но живой, настоящий, знакомый ей и, по сути, беззлобный Ринат томился и взывал о помощи, осажденный во всех хрустальных строениях своих городов, и, он, так же как и Лайна, обречен теперь был на поражение. И вода в руслах, и туман – все было чужим и отвратительным, склизким и холодным... Ринат, с лицом, подернутым тенью внутренних терзаний, поднял-таки лазерную винтовку и, чтоб наверняка, двинул дуло в сторону лба Лайны.

Внезапно инструктор ощутила, что внутри Рината происходит нечто действительно ужасное. Белесый туман и липкая слизь рек потекли куда-то восвояси, а чудесные хрустальные замки просели, вдребезги разбиваясь, заиграли напоследок какими-то сказочными, неведомыми гранями и затем превратились в стеклянную пыль, в мертвый песок, в пустыню... И русла рек, высыхая и осыпаясь, обернулись теми же бесприютными, выжженными, растрескавшимися разломами, над которыми теперь гуляли лишь суховея да пыльные бури... Сквозь леса и парки прошли ураганные смерчи, вырывая с корнем все живое на своем пути. Победила не королева, не Лайна и уж тем более не Ринат – это была: победа чего-то мрачного, вечного, жестокого и неумолимого. Это была победа самой смерти. Лайна почувствовала, как в ужасе перед необъяснимым умиранием такого разного, чудесного мира человеческой души стремительно возвращается обратно. Сфокусировав взгляд, она увидела, что смотрит прямо в маленькое пулевое отверстие у Рината во лбу, как раз туда, откуда, исковерканная металлом пули, разбегалась, исчезая, жизнь.

Безвольная рука Рината еще сжимала ее лазерную винтовку, от выстрела которой ей суждено было погибнуть, если бы не... Лайна подняла взгляд и увидела улыбающееся ей вполоборота лицо Зубцова. Это он убил Ринита. Из пистолета, вытащенного им из кобуры на поясе у шофера. Лайна почувствовала, что плачет. Она оплакивала Рината, так как видела трагедию и гибель его личности с самого начала; и радовалась, что осталась жива – оттого-то в слезах этих было столько щемящей благодарности... И даже потому плакала сейчас Лайна, что поняла: она согласна, чтобы полковник не теперь, а в безоблачно-мирном “потом” стал ее мужем. Умом она понимала, что, возможно, он убил Рината не только и, возможно, не столько из-за нее, но то ли слепое сердце механически связало цепочку событий, наивно веря, что после означает вследствие, то ли видело оно нечто, скрытое от глаз. Так или иначе, Лайна почувствовала, что не одинока во Вселенной. Еще эти капельки влаги кричали о той боли, что лишь сейчас запульсировала в полную силу на дне раны, следы которой теперь навсегда останутся на плече девушки. Да и вообще о чем речь – это всего-то была пара слезинок, по одной с каждой стороны, но такие они были концентрированные, эти слезы, что, казалось, упади они вниз – могли бы пол у автомобиля проесть получше всякой кислоты.

А с машиной и без того творилось неладное – автомобиль несся на полной скорости, сквирлы даже чуть поотстали, а сил у их предводительницы, растратившей все свои психические резервы для покорения Рината, хватало лишь на крик, но бензобак у фургона был пробит. Лайна же, не теряя времени, села за пулемет, и бронебойные пули полетели прямо в лошадиных сквирлов, ломая броню и нанося им тяжелые, не смертельные, впрочем, на таком внушительном расстоянии ранения. Владимир выкарабкался из ватного, расслабленного зажима, сохранявшегося доселе ногами мертвого Рината, и с тревогой, через плечо Зубцова, посмотрел на чутко подрагивающую зеленую стрелочку.

– Нам не доехать до лагеря, – первым сказал он страшные слова, которые давно уже вертелись на окраинах полковничьего сознания, да тот не впускал их внутрь, уж такой безнадегой веяло от этой правды, что, казалось, ее лучше и не знать. Да и зачем – чем ближе они к лагерю, тем вроде бы больше шансов у них имелось на спасение. Разумеется, это было самообманом – какая разница, где сдохнуть – в 50 километрах от лагеря, где они находились теперь, или в двадцати, куда они в лучшем случае дотянут на остатках бензина... Но когда куда-то едешь, остается надежда, пусть и бессмысленная. Связи не было – рация молчала. Лайна попыталась было ее включить, но напрасно. А брать с собой мобильник в бой у спецназовцев, видите ли, считалось дурной приметой. Тем более этот глухой закуток и не обслуживался никем из операторов.

И тут Владимир понял, что настал тот момент, ради которого полковник интуитивно и пригласил его с собой. Лайна, для острастки, издалека стреляла по скачущим тварям, – патронов все равно не хватило бы на серьезную оборону автомобиля, когда бензин кончится. Зубцов мастерски, но, увы, почти бесцельно вел машину, теряющую топливо, в сторону лагеря. Володя же с третьей попытки окинул взглядом топографическую; карту местности, безжалостно скакавшую в руках, и в радиусе теоретически достижимых для них 25 километров обнаружил нечто, являвшееся, возможно, их ключом к спасению. Потом ему вспомнилась история про крысолова и волшебную дудочку. Еще Владимир подумал, что голубой цвет, овальное пятно которого на карте и привлекло его внимание, – это цвет надежды. И тогда он сказал, скомандовал почти – имел право – бездумно сжимавшему руль Зубцову:

– Поворачиваем направо!

– Это еще почему? – с раздражением снаружи и с надеждой в глубине голоса – надеждой, впрочем, не большей, чем у утопающего в адрес соломинки, отозвался полковник, перекрывая голосом грохот пулемета, такого послушного и меткого в руках Лайны.

– Там озеро. Если мы найдем катер или лодку хотя бы, мы сможем укрыться на середине. Сквирлы – неважные пловцы, а эта штука, – Володя ткнул пальцем в карту, – километра два в диаметре, не меньше.

– Он дело говорит, – оживилась Лайна. – Рискнем!

– Молодец, Володя, – по-командирски, с вернувшимся гонором подытожил полковник. – Не зря я тебя с собой взял. И ты, Лайна, молодец, – добавил он после паузы, прерываемой краткими, истерическими воплями пулемета, и начал широкий поворот, так, чтобы сквирлам, черными тенями скачущим позади, не удалось выйти наперерез автомобилю. – Такого умницу мне спасла. Ценю обоих.