Любовь колдовская... - Александр Рибенек

Мохов нахмурился.

— Значится так, товарищи… Любой, кто попытается устроить самосуд, будет арестован, и я самолично прослежу, чтоб его осудили за убийство безо всяческого снисхождения! А зараз, товарищи, расходитесь по домам, иначе я вынужден буду задержать вас за то, что вы мешаете следствию установить истинную картину случившегося.

Родня убитых еще пошумела некоторое время, но, в конце концов, покинула двор Фроловых. Помятый часовой вернулся на свое прежнее место. Только тогда Мохов с Иваном, да и остальные сотрудники ГПУ, смогли вернуться к тому, чем собирались заняться до этого происшествия…

— Вот видишь, — обратился к нему Мохов, — ежели их оставить здесь, родня убитых точно устроит над ними самосуд. Ежели они не при чем, через пару ден я их отпущу. К тому времени слишком горячие головы поостынут…

Они вошли в конюшню и остановились в нерешительности. Мохов решал, с чего начать, а Иван вообще не знал, как это делается. Наконец, начальник районного ГПУ приступил к действиям…

Сначала он обошел всю конюшню и внимательно осмотрел пол, стены и потолок. В одном месте Мохов остановился и принялся внимательно разглядывать половицы. Он даже присел на корточки и потрогал доски пальцами.

— Дай-ка мне ломик, — попросил он Ивана поднимаясь.

Тот выполнил просьбу, с интересом наблюдая за действиями своего приятеля. А Мохов тем временем подцепил половицы ломиком и снял их.

Под досками показалась глубокая ниша, в которой Иван заметил какой-то ящик и сверток. Вдвоем они извлекли найденные предметы наружу и открыли. В ящике были патроны и гранаты без запалов. Сами запалы были аккуратно сложены отдельно. В свертке оказались две винтовки и шашка в потертых ножнах. Кроме того, они еще обнаружили несколько дисков к ручному пулемету, который бросил Фролов при бегстве. Оружие было тщательно смазано и упаковано.

— Н-да! — только и произнес Мохов, глядя на этот арсенал. — Ваш Фролов серьезно подготовился. Давай-ка пошуруем по всему базу, может, ишо чего накопаем…

Они перевернули все вверх дном, но ничего, кроме ям, в которых кулак прятал зерно не нашли. Обыск в доме тоже ничего не дал. Сотрудники ГПУ составили акт, изъяли все ценности и оружие, найденное у Фролова. Титу сразу могли предъявить несколько обвинений: укрывание хлеба, хранение оружия, убийство, вооруженное сопротивление. Если бы Фролова поймали, ему грозила бы высшая мера наказания. Слишком серьезным было то, что он натворил…

Закончив с делами, Мохов уехал, увозя с собой трупы милиционеров, семью Фроловых, а заодно и Грачева. Он сказал Ивану, что не верит в то, что Грачев не был у Давыдова. Скорее всего, это была хитро продуманная ловушка, в которую попались милиционеры. Мохов поклялся, что вытрясет из этого человека правду, чего бы это ему не стоило…

Оставшись один, Иван стал прокручивать в уме события этого дня. Он вспомнил свое таинственное избавление от неминуемой, казалось, смерти. Поначалу ему показалось, что какая-то неведомая сила отбросила его в сторону, спасая от пуль. Но потом, проанализировав свои ощущения, Иван понял, что на самом деле это его тело, повинуясь неведомому импульсу, заставило его упасть на землю. Во второй раз за последнее время ему удавалось обмануть костлявую, и оба раза присутствовало еще нечто, что можно было бы назвать помощью свыше.

Иван не верил ни в Бога, ни в дьявола. Тем труднее ему было объяснить эти странные события. Все это было так загадочно, так непонятно для него, что, в конце концов, он отказался думать дальше на эту тему и переключился на те дела, которые ему еще предстояло сделать. До конца дня нужно было успеть многое: распределить людей, которые будут караулить Фролова у его хаты и хаты Куркова. Причем, выбирать надо было не кого попало, а только тех, кто действительно был способен всю ночь напролет просидеть в засаде и ничем не выдать своего местоположения. Пока точно он мог назвать себя, Атаманчукова, Беспалова и еще трех казаков из его команды. Остальные были хороши лишь в бою, но абсолютно не годились для такого рода занятий…

Было еще одно обстоятельство, которое тяготило его. Сегодня он так и не смог попасть на бюро райкома, события этого дня начисто перечеркнули такую возможность. Мохов рассказывал, в какой ярости был Трофимов, узнав, что Иван не явился. Он уговорил товарищей подождать еще с часок, но когда и через час тот, кого ждали, не пришел, решили провести заседание бюро без него. Спасло Ивана то, что в этот момент к Мохову прискакал от него гонец. Заседание бюро отложили на следующий день, но тучи над его головой еще более сгустились. Он понимал, что в связи со смертью Давыдова его позиции пошатнулись. Кроме Мохова больше никого, способного поддержать его на бюро, не было…

Иван вздохнул. Сегодня у него опять не получалось попасть на свидание с Аленой. Конечно, он видел ее несколько раз, но это вряд ли можно было назвать общением. Впрочем, Иван сильно и не расстраивался. Почему-то с каждым днем его тяга к этой девушке ослабевала. Причины этого он не понимал и, честно говоря, даже не старался понять, хотя его это и тяготило. Но не более того…

Вернувшись домой, Дарья рассказала о результатах поездки матери. Было хорошо заметно, что Аксинья сильно обеспокоена. Причина этого крылась в предположении дочери о прошлом отца. Аксинья что-то знала. Что-то такое, о чем не хотела говорить Дарье.

— То, что было когда-то, поросло быльем, Даша, — сказала мать. — Поверь мне, твой отец — честный человек. В те годы сам черт бы не разобрал, на чьей стороне правда. Степан понял это слишком поздно…

Когда Дарья сказала ей о том, что работников не будет, она сильно расстроилась.

— Это плохо, дочка. Самим нам не вытянуть такое хозяйство. Мы не смогем вспахать и засеять озимые на тех площадях, которые взял под них отец… Знаешь, что? Сходи-ка ты к Мишке, попробуй уговорить его. Сули любые деньги, лишь бы он согласился…

Дарья пошла к бывшему работнику с неохотой. Она прекрасно понимала, что шансы на его возвращение невелики. Так оно и получилось. Михаил наотрез отказался возвращаться к Гришиным. Не помогли и уговоры его матери.

— Нет, Дарья, — сказал парень. — Опосля того, что я видал той ночью в вашем доме…

— Но бабушка умерла! — возразила Дарья. — Тебе нечего бояться!

Михаил покачал головой.

— Нет, не пойду, хоть режьте. Уж лучше я буду горбатиться на Фроловых или Курковых. У них, по крайней мере, спокойнее…

Дарья уже знала, что произошло с Фроловым. Мать рассказала ей, когда она вернулась из станицы. Бедная женщина надеялась, что теперь-то отца могут отпустить. Но Дарья знала, что до этого еще далеко. Фролов должен был сам сознаться. И она готова была продолжить начатое, чтобы довести дело до конца…

Было уже темно, когда в окошко Гришиных кто-то постучал. На стук выглянула Дарья и увидела Яшку Рыжего. Как обычно, во всем виде парня (в одежде, манере стоять, в его чуть нагловатой улыбке) проскальзывала его «кобелиная» натура.

— Чего тебе? — строго спросила девушка.

— Дарья, выдь на-час, дело есть.

Она закрыла окно, но на крыльцо вышла.

— Чего тебе?

Яшка пристально посмотрел на нее.

— Слыхал я, Дарья, вам работник нужон?

— Ну, нужон.

— Возьмите меня.

Девушка удивленно посмотрела на парня, пытаясь понять, шутит он или говорит серьезно.

— Ты что, всерьез?

— Серьезнее некуда.

Дарья покачала головой.

— Спасибо, конечно, за заботу, но тебя мы не возьмем.

Улыбка сползла с лица Яшки.

— Это ишо почему?

— Мы лучше сами будем корячиться, чем наймем такого кобеля, как ты, Яшка. Работник ты аховый, больше по бабам специалист, — ответила Дарья. — Так что иди, откуда пришел.

Яшка нахмурился.

— Это как же понимать? Обидеть меня хочешь?

— Ты могешь обижаться только на самого себя, — улыбнулась девушка.

— А, может, я без ума от тебя?

— В самом деле?

— Да! — Яшка сделал несколько шагов в ее сторону. — Я не могу без тебя, Дарья! Люблю тебя одну! А остальные…

— Стой там, где стоишь, — предупредила Дарья, видя, как он приближается к ней. — Стой, а не то хуже будет…

Но Яшка быстро преодолел то небольшое расстояние, которое разделяло их, и обнял девушку. Его мокрые, противные губы жадно ловили ее, но девушка отворачивалась, не в силах вырваться из цепких объятий. Он рассчитывал на тот эффект, который обычно действовал безошибочно на его жертвы. Однако Дарья вела себя непохоже на остальных. Она не кричала, не вырывалась, лишь только не давала себя поцеловать.

И вдруг Яшка с ужасом обнаружил, что держит в объятиях огромного черного паука. Множество маленьких глаз смотрели на него, изо рта, который он так старался поймать своими губами, стекала липкая ядовитая слюна. Закричав, парень оттолкнул эту мерзость в сторону и скатился по ступенькам крыльца.