Месть валькирий - Дмитрий Емец

– Общая, да не очень! – сказал Меф, открывая ее, чтобы пролистать.

И он знал, о чем говорил.

Дорогой читатель, я рискую твоей жизнью и твоим душевным здоровьем, давая тебе возможность взглянуть на дневник Мефа Буслаева. Нет, не тот дневник, с которым он некогда ходил в школу. Тот дневник видели многие, и удивить он мог лишь скверным почерком и небрежностью, с которой велся. Было ли это демонстративным вызовом классной руководительнице или следствием роковой невнимательности – никто из тех, кто помнил Мефа по школе, не рискнул бы определить. Так, например, в последнем его школьном ноябре, по мнению Мефа, было сорок семь дней, ибо после 30-го шло 31-е, затем тридцать второе и далее вплоть до 47-го. Ноябрь так разросся, что в декабре у Мефа получилось только 13 дней, что он упорно и отражал во всех тетрадях, отставая от исчисления всего класса и доводя учителей до состояния боевого бешенства.

Однако мы попытаемся заглянуть совсем в другой дневник. В тот дневник, что совершенно открыто лежит на тумбочке на втором этаже резиденции мрака. С виду это обычная тетрадь с заурядной гоночной машиной на обложке, тетрадь, родных сестер которой легко найти в любом магазине канцелярских товаров. Но лишь с виду... Любой опытный маг или страж, взглянув на тетрадь истинным зрением, сразу сообразил бы, что случится с тем, кто попытается сунуть сюда свой нос без спросу...

Как-то в отсутствие Мефа Тухломон решил для общего образования пролистать его дневничок. Вооружившись пикой с бронзовым наконечником, которая, по его представлению, нейтрализовала любую защитную магию, комиссионер рискнул приблизиться и попытался столкнуть тетрадь с тумбочки. Что-то полыхнуло с яркостью, испугавшей даже много чего повидавшего на своем веку Тухломона. Пика вспыхнула и перестала существовать, у самого же комиссионера рука расплавилась почти до локтя, и ему, ойкая, срочно пришлось бежать за добавочным пластилином.

Тетрадь же как ни в чем не бывало продолжала лежать на тумбочке.

– Бронзовый наконечник! И это только по слову, без защитных рун! Мама, что будет с ним через три года?! – повторял Тухломон, в ужасе обращаясь к несуществующей маме.

Мефодий рассеянно переворачивал страницы. Тетрадь была начата года два назад, когда он не служил еще мраку, и велась нерегулярно, от случая к случаю. Первые страницы Меф с чистой совестью пропустил. Они были, на его сегодняшний взгляд туповаты и касались в основном подробных описаний, что он делал днем, кто, как и когда его достал и какой из этого следует вывод. Вывод следовал в основном один и тот же, и перечитывать его сейчас у Мефа не было никакого желания.

Затем был провал в несколько месяцев – в эти месяцы он только попал к Арею и учился в гимназии Глумовича. Все это время дневник преспокойно валялся в одном из ящиков стола в квартире Зозо. Потом, с начала осени, уже после Лысой Горы, вновь следовал большой блок. Записи касались в основном его чувства к Даф, с которым он тогда боролся и в котором упорно не собирался себе признаваться.

«1 се. С этим надо что-то делать. Мне надоело, что она все время разная. То ласковая, а то по три дня ни разу в мою сторону не посмотрит, словно я вещь какая-то. Мне все эти фокусы надоели. С завтрашнего дня прекращаю разговаривать с Даф.

3 се. Я не разговариваю с Даф. Я не хочу никого любить. МНЕ НИКТО НЕ НУЖЕН! Хотя... Нет, все-таки никто!

5 се. Случайно сказал Даф «привет!». Грызу себя за бесхарактерность.

6 сент. Она надо мной смеется. Так дольше продолжаться не может.

7 с. Оказывается, может.

8 се. Мы оба, и я в особенности, ведем себя глупо. Жизнь дана людям не для того, чтобы портить ее друг другу. Если только для этого, то она изначально лишена смысла. Хотя можно ли нас с Даф назвать людьми? Она светлый страж, я наследник мрака. Разве можно себе представить пару нелепее?

9 се. Вылазка светлых стражей под Мурманском. Им удалось отбить у нас партию эйдосов, которую перевозили в Тартар. Все три сопровождавших груз темных стража погибли. Кроме того, утратило сущность около десятка сунувшихся комиссионеров. Арей в бешенстве. Нападение, по всей видимости, осуществлено валькириями. Арей утверждает, что у златокрылых совсем другой почерк.

10 се. Сегодня около трех часов рубились с Ареем на бамбуковых мечах. За это время Арей «убил» меня около восьмидесяти раз. Мне же всего однажды удалось «подрубить» ему ногу и трижды почти поразить его в корпус. «Почти», потому что в реальном бою моя голова укатилась бы. Но и это неплохой результат. Во всяком случае, я не задыхался, как Раньше после получаса рубки. Арей великодушно говорит, что руки у меня толковые, но для хорошего удара им не помешало бы добавить силы.

Даф спокойно наблюдала, как мы тренируемся, что-то беззвучно наигрывая на флейте. К тому, что я с ней не разговариваю, она относится как-то несерьезно. Пару раз я замечал, что она улыбается.

11 се. Даф! Хочешь ты того или нет – все равно завоюю. Хотя бы из упрямства, но завоюю. Имей это в виду. И это все, что мне хочется сегодня написать.

12 се. В пику Даф начинаю приручать Депресняка. Он вроде неплохо ко мне относится, но как-то временами. Я никогда не знаю, когда к нему можно прикоснуться, а когда нельзя. Зато еду, которую я приношу, лопает с удовольствием. Правда, мне надоело покупать и разбивать градусники, чтобы раздобыть для него ртути. От молока его, как оказалось, тошнит.

15 с. Ага! Вот она, ахиллесова пята Даф! Ей не правится, что я вожусь с ее котом. Несколько раз она подхватывала его под живот и утаскивала у меня из-под носа. На меня она смотрит с досадой. От ненависти до любви – один шаг. А от досады, интересно, сколько?

17 се. Погладил котика, что называется!!! Три шрама на руке обеспечены. Но я не отступлю. Как только Улита заговорит рану, попробую снова.

22 сент. Еще один шрам, уже на другой руке, но прогресс есть. Депресняк позволил мне коснуться его носа и продержать так около трех секунд. Потом Чимоданов увидел, что я трогаю кота, испугался и завопил. Я не успел отдернуть руку. Даф кинулась заговаривать мне царапину, действительно глубокую. Руки у нее немного дрожали, хотя крови она не боится. Странные существа девушки! Чем меньше ты о них думаешь – тем больше они думают о тебе.

27 се. Приручение Депресняка идет полным ходом, Он с большим интересом обнюхивает бинты на моей руке. Вид у него при этом озадаченный, точно он недоумевает, откуда это могло взяться. Даф первой нарушила молчание, заявив, чтобы я не трогал больше ее кота. И как раз в этот момент Депресняк потерся спиной о мою ногу! Немая сцена! Улита, была тут же, увидела лицо Даф и так хохотала, что под ней сломался стул. 11 о. С Даф у нас все хорошо. Странное дело, почему-то, когда все хорошо, в дневник ничего не записываешь. Не тянет как-то его вести. Если и дальше так пойдет, то дневник получится однобоким. Человек со стороны, заглянув в эту тетрадь, решит, что у меня в жизни все было плохо. Если выживет, конечно. Ну все, надоело!..»