Мисс Марпл из коммуналки - Оксана Обухова

Электрический чайник стоял тут же на длинном изогнутом языке письменного стола. Ритуал чаезаваривания произвел на Алешу приятнейшее впечатление неторопливой точностью движений. Вадим Арнольдович плавно приподнимал чайничек, бережно придерживал его снизу ладонью…

О том, что потчует его пряниками светило российской науки, лейтенант Бубенцов не знал. Кэп Дулин не посвятил его в тонкости высочайшего нагоняя и благоразумно отправил к светилу по-простому, по-соседски, так сказать. Как в детстве.

А стоит заметить, Алеша еще с того самого детства привык относиться к чудаковатому соседу с насмешливой снисходительностью.

Еще мальчишкой он бегал по сугробам за странным дядькой в рубахе навыпуск и сандалиях на босу ногу и наравне со всеми крутил пальцем у виска.

Что делать. У детей в этом возрасте наиболее остро развито стадное чувство: куда вожак, туда и прочие. Заводила забрасывает снежками невозмутимого чужеродного сумасброда. И Алешин снежок летит хоть и не прицельно в спину, но в том же направлении и падает рядом с сандалиями в снег…

А ведь казалось бы… Одно из самых значительных воспоминаний детства связано именно с этим сухощавым господином, по-молодежному собравшим волосы в пучок на затылке.

Лет восемь, наверное, было Алеше тогда. Или девять… Ходил он в школу, забегал к бабе Наде, и словно магнитом тянуло его в эту комнату, заполненную чудесами со всего света. На стенах здесь висели фотографии людей и животных. Взгляд завораживали картины, где голубели горы на фоне розового неба…

– Вам нравится, Алеша? – спросил тогда Вадим Арнольдович оробевшего от впечатлений маленького гостя.

– Да, очень, – прошептал мальчишка.

– Так и должно быть. На детской палитре восприятия должны преобладать насыщенные краски. В особенности голубые и розовые, это цвета счастья.

– А эту картинку вы нарисовали?

– Что вы, Алеша! – восхитился бесхитростности гостя хозяин. – Эти горы, молодой человек, написал, прошу заметить, а не нарисовал Святослав Николаевич Рерих.

Несмотря на едва различимую нравоучительность, разговаривал Вадим Арнольдович с мальчишкой как с ровней. Совсем по-взрослому. Он первый обратился к Алеше на «вы» – а то в школе все «ты» да «ты», – говорил «молодой человек» и вообще поднимал самооценку дворового пацаненка до невиданных высот…

Но в этой комнате Алеша бывал редко. Чаще всего дверь чудаковатого соседа стояла запертой на ключ, он ездил в какие-то экспедиции, и по наивности маленький Алеша полагал, что экспедиции связаны с какими-то камнями и полезными ископаемыми. Что странный сосед отращивает бороду где-то в сибирской тайге или на Алтае, пьет заваренный над костром чай в компании таких же бородатых геологов…

И чувству уважительного почитания, по большому счету, не давала закрепиться та же баба Надя. Обычно она беззлобно посмеивалась над тихим интеллигентным соседом, пренебрежительно поругивала того за рассеянность, если, например, Вадим Арнольдович забывал выключать свет на кухне или в прихожей. Привычно пеняла ему на забывчивость, если тот запаздывал с оплатой телефонных счетов или счетов за электроэнергию.

В общем, боролись в Алеше противоречивые чувства: с одной стороны, он чувствовал, чтотакая комната не может принадлежать человеку ординарному, обычному, с другой стороны… Как можно быть таким вызывающе невнимательным к мнению окружающих! Этот нелепый седой хвостик, пригоревшее к кухонной плите, вечно сбегающее молоко, босые пальцы в морозные зимы!

Но в десять лет Алеша не стал кидать снежками в спину, покрытую только клетчатой фланелевой рубахой. Крикнул мальчишкам: «Вы сами дураки!» – и убежал домой.

Драться он не хотел. А объяснять недорослям-забиякам что-то из своих неоформившихся впечатлений еще не умел.

Он просто убежал домой. А в следующий раз, когда на улице показалась щуплая фигура странного соседа, отвлек приятелей игрой.

– Вадим Арнольдович, смотрю, у вас прибавилось фотографий на стенах…

– Ах, это… Это Тибет, Алеша. Вы смотрите на храмовые хурдэ.

Алеша действительно смотрел на снимок, где на фоне странных металлических цилиндров, испещренных письменами, стоял неузнаваемо, дочерна загорелый Вадим Арнольдович.

– Поверьте, Алеша, – улыбался собеседник, – хурдэ очень удобная форма обращения к Небесам. В эти полые цилиндры заложены молитвенные тексты. Верующие дотрагиваются до них, придают вращение и тем самым напоминают о себе Богу.

– Как здорово! – Алеша вновь чувствовал себя пацаненком, попавшим в заполненную сокровищами каморку Синдбада-морехода. Разговоры об убийстве казались едва ли не кощунственными на фоне эдаких чудес. – Хотел бы и я побывать в Тибете!

– Так в чем дело? – прихлебывая чай, интересовался путешественник Синдбад. – Покупайте туристический тур – и вперед!

– А дорого?

– Мечты обычно исполняются недешево, Алеша… Как правило – трудом.

Мгм, достойное уточнение. Сколько лет придется отдать труду скромному, «неповзрослевшему» лейтенанту для исполнения мечты? Взяток участковый пока ни от кого не получал. Предлагали, было дело. Но получать совесть не позволила.

Алеша вздохнул, вспомнил, наконец, о работе и отважился на вопрос:

– Как в камере продержались, Вадим Арнольдович?

– Занятное испытание, – усмехнулся тот. – Но, знаете ли, не скучное. Особенно тяжело было абстрагироваться от запахов. Но впрочем… медитировать можно при любых обстоятельствах.

– Могу представить, – хмыкнул Бубенцов, так как действительно представил себе соседа-йога, медитирующего на шконке в позе лотоса. Алкаши небось пообписывались от переизбытка впечатлений…

В дверь комнаты тихонько постучали.

– Войдите! – крикнул йог.

В дверь, как-то непривычно нерешительно, просунулась Надежда Прохоровна:

– Чай пьете?

– Милости прошу. – Сосед приподнялся и собрался освободить от бумаг стул в углу.

– Нет-нет, – закачала головой Надежда Прохоровна, – пила уже. – И растерянно, как-то оробев, обратилась к лейтенанту: – Алеша, можно тебя на минуточку? На два слова…

Лейтенант кивнул и вышел в коридор, прикрыв за собой дверь.

Встревоженная бабушка Губкина расширенными близорукими глазами водила по его лицу.

– Что-то случилось, баба Надя?

– Да как сказать, – пробормотала она. – Сама не понимаю. Пойдем-ка, кое-что покажу.

Надежда Прохоровна довела участкового до тумбы возле входной двери. На ней лежали скомканный пакет из ближайшего супермаркета, футляр для очков и связка ключей на колечке без брелка.

– Вот, – указала вытянутым пальцем на связку баба Надя. – Настя забыла, когда на улицу пошла.

– И что?..

– А вот что. – Надежда Прохоровна достала из кармана халата другую связку ключей, выбрала один, длинный и с широкой бородкой, положила вровень со связкой Настеньки. – Смотри. Ничего не видишь?

Алеша придирчиво исследовал связки и честно признался:

– А на что тут смотреть-то?

– Экий ты, Алешка, бестолковый! И за что тебя только девки любят? Наверное, за то, чего под кителем не видно… – припечатала бабушка Губкина раскрасневшегося воспитанника и взяла из каждой связки по ключу. – Вот смотри: они – разные.

Алеша присмотрелся более пристально – два длинных ключа действительно отличались друг от друга.

– Но похожи… – пробормотал чуть слышно.

– Вот! И я о том же! Если вровень не положишь, в жизни не отличишь!

Концы-колечки для брелков были чуть-чуть различной формы – на одном из них, в месте присоединения к стержню, внутри сидела крошечная железная капелька, и если уж придраться совсем детально, сама палочка тоже была немного тоньше и металл слегка другого цвета…

Но не присмотришься – в жизни не отличишь! Тут баба Надя абсолютно права.

– И что это значит? – чувствуя, как холодеет, замирает в груди еще недавно упругое горячее сердце, прошептал Алеша.

– А то! Настасья кому-то сделала ключ от нашей квартиры! Сделала, но когда обратно на колечко привешивала – перепутала! Они ж как близнецы, третий вровень не положишь, ни за что не догадаешься, какой тут раньше висел! Понятно?

– Так точно, – выдавили помертвевшие губы.

– «Так точно», – передразнила Губкина. – Думай вот! Кому и зачем она второй ключ изготовила?!

– Баба Надя, а может быть, это ошибка? – сопротивлялся очевидному Алексей.

– Да какое там, – отмахнулась соседка. – Вот слушай. Новый замок мы поставили два с половиной месяца назад, как раз до отъезда Арнольдовича. В коробке было три ключа. Арнольдович взял Софин и по нему сделал, видать, не один, а два ключа – второй племяннику Ромке отвез. У меня, у Клавы и у Софы остались те, что в коробке вместе с замком лежали…

– А может быть, наоборот – Вадим Арнольдович взял ключ Клавдии Тихоновны и случайно…