Вкус жизни (сборник) - Владимир Гой

Солнце припекало все сильнее и над белым песком стояло марево. Многие поднялись, вытряхнули свои подстилки и ушли, но он продолжал лежать, не двигаясь с места, погруженный в свои видения. Перед ним из тумана памяти вынырнула Москва, Вахтанговское училище, его друзья-собутыльники, покорившие многие сцены страны или ставшие популярными киноактерами, совместные вечеринки с будущими звездами, скоротечные романы. Ему казалось, что он участвует в каком-то спектакле, его запекшиеся от зноя губы шевелились, читая призрачные монологи перед призрачной публикой.

Вдруг он почувствовал, что кто-то тронул его за плечо. Он сразу открыл глаза и сел. Над ним стояла незнакомая бабулька с открытой бутылкой минеральной воды: «Милок, тебе не плохо, уж очень ты стонал?» – и протянула ему воду. Он сделал большой глоток, прокашлялся и чуть осипшим голосом сказал: «Спасибо, уже полегче». Еще немного посидел на берегу, посмотрел на воду, потом поднялся, отряхнул штаны, заправил в них клетчатую рубаху, поднял на плечо сумку с пустыми бутылками и побрел дальше по пляжу, заглядывая в каждый мусорник.

Сухарь

Если в прекрасном расположении духа встретить ее на улице и спросить из приличия: «Как дела?» – то она в ответ обломает любое радужное настроение в одну секунду: «Хуже не бывает». Ее трагическое выражение лица, с которым она смотрит на своего собеседника, заставляет того задуматься о своем здоровье, о тайных недоброжелателях или в крайнем случае о том, что же такого он натворил в последнее время. Но это было обычной женской маской, которую они надевают, придумывая себе некую роль. А вообще-то она была довольна своей жизнью: любимая работа, внимание мужчин, некоторым из которых даже нравился такой «трагизм», и они спешили ее пожалеть.

Когда их представили друг другу, он был слегка под хмельком, и первый вопрос, который он ей задал, шокировал Соню: «Почему такое выражение лица, у вас кто-то умер?» Если бы он ей не понравился, она бы его поставила на место так, что он бы запомнил их встречу надолго. Но она просто ответила: «Вы знаете, я просто очень устала после работы». – «Извините, глупая шутка».

Никому из ее знакомых не удавалось увидеть Соню в хорошем подпитии. Она ходила со своим фужером красного вина целый вечер и, казалось, просто обмакивала в него губы.

Новый знакомый был ее полной противоположностью: если он за что-то брался, то доводил это дело до конца. И прежде чем их представить, его старый друг и коллега Гарик предупредил: «Юра, учти, эта женщина отдает сухарем, и у тебя ничего не получится».

Набросок ее лица на бумажной салфетке приятно удивил Соню, а еще больше ей понравились его слова: «Я рисую только тех, к кому неравнодушен».

Они расположились в большом зале возле камина. Он предложил выпить за знакомство до дна, чуть поколебавшись, она согласилась. Танцор из Юрия был никудышный, но сейчас он потащил Соню танцевать и выписывал ногами замысловатые кренделя. Потом зазвучала тихая, спокойная музыка, и он топтался на месте, слегка прижимая ее к себе. Они еще много пили за знакомство, ее маска потихоньку сползла, и за ней оказалась очень даже милая женщина.

В уборной возле писсуаров под журчание бьющих струй Гарик с уверенностью повторил Юрию: «У тебя ничего не выйдет, она сухарь». Тот спорить не стал.

Вечер был близок к завершению, все были довольны, пьяны, и хотелось продолжения.

В час ночи в городе открыты в основном только дискотеки, где трясется наполовину обкуренная молодежь под звуки рока, хэви-метала и другой современной музыки. Юрию этого не надо было, и они закатились в какую-то ночную чайную.

На следующий день на собрании правления Юрий был, как всегда, вовремя, но помятое лицо слегка выдавало ночные приключения.

После собрания они сели за стол в кабинете у Юрия и секретарша принесла им две чашки чая и бутылку минералки – она понимала их состояние, потому что тоже была на вчерашней вечеринке.

«Ну что, обломал о сухарь зубы?» – съехидничал Гарик.

Юрий опять, как и вчера, промолчал, потом взял из вазы сухарик и размочил его в чае.

Затмение

Вечерняя газета своим интервью со знаменитым магом и звездочетом Бобой устроила в мире небывалый переполох. По его утверждению, через десять дней после затмения, которое произойдет десятого января тысяча девятьсот девяносто девятого года, наступит конец света, и посему он считает, что времени для покаяния осталось крайне мало и грешникам следует поторопиться.

Вначале, как это всегда и бывает, к этому отнеслись со всеобщим недоверием, избрав эту тему предметом насмешек и фельетонов в дешевых газетах. Но тут в вечерней газете появилась еще одна статья – профессора Коршунова, в которой со ссылками на предсказания великого провидца Нострадамуса рассказывалось о великих бедствиях, пришедших на землю после появления на небосклоне кометы; правда, это случится не сразу, а по прошествии нескольких лет. Все тут же вспомнили о комете Галлея, которая недавно пролетела около Земли, махнув на прощанье своим длинным хвостом. Ученые мужи в дураках остаться побоялись и в свете новых веяний заявили: «Все может быть».

Новоявленные предсказатели вовсе не хотели отстать от нового бума о конце света, и почти каждый второй так или иначе соглашался с теорией о подобном завершении земного существования, правда, со сроками его наступления многие были не согласны. Некоторые говорили: ровно через десять дней после затмения, другие считали: через девять дней и двенадцать часов. Но это были уже чисто профессиональные заморочки корифеев звездного неба и магов-самоучек.

Ефим Борисович никакого отношения к магии не имел, так, иногда почитывал на последней странице газеты свой гороскоп на следующую неделю, но независимо от прогноза звезд был всегда спокоен, потому что знал: если в одной газете следующая неделя для него не совсем удачная, то можно обязательно найти другую, в которой будет все наоборот – удача, деньги и большая любовь. Последнее волновало его меньше всего, пятьдесят восемь лет давали о себе знать. Но, в любом случае, это был цветущий мужчина в полном расцвете сил. Во времена развитого социализма он был настоящим строителем коммунистического общества и, работая прорабом в спецстрое № 26, все-таки сумел воплотить идею вождя в своей семье. У них с женой было все поровну и всего много.

Новый режим он встретил довольно осторожно, не был ни за, ни против, со всем соглашался, качая в знак согласия, но имея при этом свое четкое мнение. Вековые гонения на евреев выработали в его генах удивительное чувство осторожности; он знал одно: если у новой власти что-то не пойдет, есть старый проверенный метод – найти козлов отпущения.

Ларик евреем не был. В его жилах текла, а вернее сказать, бурлила кровь евро-азиатского континента, этакая гремучая смесь всех наций – от далекого Чингисхана до более близких соседей великой страны. Но в паспорте синим по белому было начертано: русский, и он, как и остальная Россия, был с этим вполне согласен. Когда в его родной Латвии появились статьи, хулящие русскоязычное население, он сразу направился в паспортный стол, пытаясь поменять надпись в паспорте в графе «национальность». Конечно, лучшим вариантом было бы стать вечно гонимым, но в связи со своей внешностью ну в лучшем случае можно было рассчитывать на смесь татарина с латышом. Через неделю у него на руках был паспорт, в котором горделиво было выведено: татлат.

Новое правительство приняло законодательство, согласно которому национальность устанавливается по национальности родителей и складывается из трех первых букв. На свет в огромном количестве стали появляться новые нации: русбел, беллат, латчеч, укрлат, моллат, чуклат, латрус. Первыми по закону ставились буквы в зависимости от того, кто кого покрывал. Народ веселился от души: если укрлатка выходила замуж за латыша, то у них рождался латукрлат. В России к этому отнеслись с должным пониманием вопроса, и через месяц у них появились в немалом количестве азррусы, русчуки, чечрусы и многие другие. Лондонская «Таймс» писала: «Вот она, истинная демократия – только в свободной стране могут рождаться новые нации!».

Ефим Борисович оставался евреем, его мало волновали чуклаты и русчуки, но сообщения прессы о возможном конце света все-таки дали о себе знать, и он стал понемногу нервничать. По ночам, вставая помочиться, нет-нет да и глянет в темноту за окном: все ли там спокойно? – постоит, посмотрит, подумает и пойдет ляжет. Но сон ни в какую не приходит, а мысли так и жужжат роем в голове: «Вот так собираешь латик к латику, а тут раз – и все, может, плюнуть на все, поехать на какой курорт да и повеселиться там до самого этого числа.» А внутренний голос ему напомнил: «В синагоге что-то давно не был». И, протянув руку, он потеребил Сарино плечо: «Сара, а не пойти ли мне завтра в синагогу?» Ее сон пропал в один миг, и она стала усиленно интересоваться, как он себя чувствует, и не пойти ли ему завтра вместо синагоги к врачу. Ефим Борисович посмотрел на нее с сожалением, повернулся на правый бок и, не сказав больше ни слова, заснул.