Взгляд на жизнь с другой стороны. Ближе к вечеру - Дан Борисов

Когда сейф опустел, картина стала еще более впечатляющей. Весь бильярдный стол был закрыт горкой денег в полметра толщиной, но зрители уже попривыкли. Все деньги пересчитали, упаковали в мешки и опломбировали. После этого Оболенский, сидя со мной на диване в котором лежали два ружья, показал мне еще одну накладную и спросил:

- А что это за патроны у вас по складу проходят?

- Патроны? - я подумал и кликнул девочек, - Принесите мне одну бобину пряжи. Вот видите, пряжа намотана на такую картонную штучку - она и называется патрон.

- А что такие дорогие эти патроны?

- Всё кусается, и пряжа дорогая и патроны, поэтому и колготки наши дорогие.

На этом вопросы ко мне кончились, и мы поехали в банк сдавать деньги. Я там был, чтобы расписаться в ведомости, а от ОБХСС деньги сдавал лейтенантик, тоже, в принципе, неплохой парень, и мне его в тот момент было жалко, потому что одну из уже просчитанных пачек еще в кабинете я сунул себе в карман.

Когда выяснилась недостача тысячи рублей, лейтенантик стал бледно-зелёным. Взятки брать ему было еще не по чину, а зарплата у него была меньше двухсот рублей. Что теперь ему, полгода не есть не пить? Я выдержал паузу, чтобы хоть как-то расквитаться за маски-шоу. Ситуация начинала становиться неприличной, и я отозвал парня в сторону, дал ему недостающую тысячу, но взял с него слово, что он мне будет должен морально. Парень с радостью согласился, он потом сдал мне «крота».

Вечером, включив дома телевизор, первое, что я увидел это репортаж о том, как наши доблестные органы внутренних дел провели блестящую операцию в кооперативе (таком-то). Снимали они, видимо, пока Оболенский держал меня в кабинете. Я увидел своё здание снаружи, склад, комнату ОТК, в коридоре промелькнул испуганный Деревянный -наш вечно пьяный плотник и сторож. Маленький и сухой, как мумия, почти такого же цвета. В телевизоре он был еще смешней, чем в жизни. Никто почти не знал его настоящего имени, все так и звали «Деревянный».

Запах алкогольного перегара от него шел всё время, как от того чиновника из Ревизора -мама в детстве уронила. Его любимое слово было - «звиздомс», правда, в несколько более грубом варианте. На него нельзя было обижаться. Спрашиваешь его, например, очень строго:

- Деревянный, ты куда дел свой топор и рубанок?

- Так э. звиздомс, - жмет плечами и трясет головой, - Звиздомс, покупать надо.

Передача быстро закончилась и совсем не разозлила меня. Я только подумал - хорошо, что Оболенский не очень внимательно прочитал последнюю накладную (про патроны) и не заглянул за диван, а то бы меня еще и в террористы зачислили на время. Оружие и патроны там были самые настоящие.

Они колупались с моими бумагами еще долго, таскали на допросы руководителей трикотажки, у тех оказалось всё в порядке, ничего у них не воровали. А я с самого начала понял, что они ищут. Трепло Зуб всем подряд бахвалился, что ворует эластик на трикотажке, особенно выпивши, а трезвым он тогда уже бывал редко. Но в то время основной запас эластика на складе уже был вполне законным, полученным через КБО, а на Зубовом ворованном вся маркировка была уничтожена. Ничего они не нашли.

Зуба, правда, потом поймали на том же самом, на воровстве эластика, только уже не с трикотажки, а с Клинского химкомбината, арестовали и судили по девяносто третьей прим, но это было гораздо позже, когда он у нас уже не работал. Статья, кстати, страшная - по ней расстреляли директора Елисеевского магазина и не только его, но Зубу дали года три, два из которых он просидел под следствием.

Еще один привет от государства мне принес мой одноклассник Андрюша. В главе о школе я его назвал Комиком по созвучию с фамилией и потому, что после смерти отца он совершенно перестал улыбаться.

В один прекрасный вечер у меня дома звонок в дверь. Открываю - стоит Комик в военной форме с погонами старшего лейтенанта и кривит рот, пытаясь изобразить улыбку. Мы с ним посидели на кухне, распили бутылочку, поговорили. Выяснилось, что он после артиллерийского училища служил где-то далеко от Москвы, потом воевал в Афгане, а сейчас работает в офицерском отделе нашего военкомата.

Почему он до сих пор старлей он так и не объяснил. По выслуге лет, тем более что на войне год за три, да с орденом Красной звезды, он должен был бы быть не меньше, чем майором. Но из Комика и так слова не вытянешь, а тут вопрос скользкий. Только уже уходя, он выложил мне повестку на сборы.

Офицерские сборы тогда были обычным делом. Проводились они у нас на военной кафедре. Неделю нужно было слушать лекции и рисовать карты, потом сдать зачет по стрельбе и дело с концом. Это было даже весело, встретить друзей, развеяться.

На следующий день я пришел в военкомат за направлением. Начальник третьего отдела мне объявляет, что они тут же, прям сию минуту отправляют представление о присвоении мне очередного воинского звания капитан-инженер, после чего я должен отбыть на трехмесячные сборы в город Чернобыль. Ого?

Я вышел на улицу покурить и начал быстро прикидывать все за и против. По душе, я послужить не против, но, во-первых, за три месяца Зуб со своими пьянками угробит всё дело, и я вернусь к разбитому корыту; во-вторых, с моей специальностью и капитанскими погонами наиболее вероятная должность в Чернобыле это начальник пункта дезактивации спецодежды. Иными словами, ни разу не входя в зону, я за три месяца получу такую дозу радиации, что мало не покажется. А почему они, собственно, тянут людей из запаса? Им что кадровых мало? Значит, эти тыловые крысы отказываются, а я должен ехать, здоровье терять? Вот хрен им!

Я поднялся вместе с начальником отдела к военкому и категорически отказался. Развернулся и ушел, оставив там даже свой военный билет. Конечно, я понимал, что отказ от военных сборов это дезертирство и могут быть последствия, но успокаивало то, что я нигде не расписывался, даже в получении повестки. Недели через две Комик принес мне военный билет домой, а я с тех пор больше ни разу не был в военкомате.

10. Восток - дело тонкое

Примерно в то же время Зубовский водитель Буча привез мне двух киргизов. У меня тогда появилась идея делать охотничьи куртки. Это была сложная афера, потому что нужны, на самом деле, были ружья, но чтобы вытащить свою маржу, необходимо было вставить в сделку свою продукцию. А для охотничьих курток нужны были овечьи шкуры.

И тут появились киргизы, кондовые, с гор, сказали, что у них в совхозе эти шкуры девать некуда. Я взял их координаты и пообещался приехать. Со мной увязался и Буча, как знаток Средней Азии (он был оттуда родом). Вообще-то, этот Буча был большая сволочь и водитель неважнецкий. Я не помню, где Зуб его выкопал, но он очень гордился, что его шофер - инструктор по вождению. Зуб не знал, что инструктору самому не обязательно хорошо водить машину и разбираться в ней, чаще, кто сам делать чего-то не умеет, учит этому других.

Это был среднего роста и возраста человек с жидкими, но очень кудрявыми волосами и наглым взглядом. Бучей я его здесь назвал за один анекдотический случай с ним в автошколе. У него училась вождению студентка откуда-то из Южной Америки. Однажды она явилась на занятия, а его долго не могла найти, ходила по школе и спрашивала других инструкторов, где найти «Коколя-Буча», по-русски она говорила с трудом. Никто не мог понять, что за Коколя-Буча? Пока самый умный не догадался - это ж . - хохол ебучий!

Я тогда первый раз попал на Восток и не знаю, что бы я делал без этого обормота. Началось с того, что в аэропорту города Ош, нас никто не встретил. Не лететь же обратно? Дали таксисту адрес, и он повез. Поселков с названием Кызылсу оказалось два и мы, конечно, сначала приехали не в тот. Таксист оказался на удивление спокойным, по сравнению с московскими, зашли с ним в чайхану, перекусили маленько и поехали дальше в горы.

В нужный нам Кызылсу добрались только к вечеру. Это был горный кишлак на перекрестке грунтовых дорог в предгорьях Тянь-Шаня. Глушь неимоверная. Таксист подвез нас к совхозной конторе. Директор совхоза встретил нас, как родных. Он учился в Москве, в Тимирязевской академии. Каких-то теток он послал готовить еду, выставил на стол чай и водку. Водкой назвать это было тяжело - это была местная арака, редкая гадость, но не отказывать же хозяевам.

Восточное гостеприимство нелегкая штука, никогда не знаешь, что будет дальше, что подадут на стол, куда поведут. При полнейшем радушии хозяев чувствуешь себя всё время несвободным. Уже за пловом директор нам сообщил, что Талай (я его буду звать сокращенно, хотя по-киргизски это не очень благозвучно, означает - заяц), который нам был нужен, сейчас в командировке и будет через три дня. Сам он не стал обсуждать со мной дело, потому что начинали разговор не с ним. Талай работал здесь экспедитором и по совхозной иерархии был начальством. По их табели о рангах после директора шли: зоотехник, кладовщик, экспедитор, потом уже все прочие. Нас определили на постой к кладовщику.