Сцены частной и общественной жизни животных - Коллектив авторов

Все было напрасно; мой секундант отсчитал двадцать пять шагов, причем я очень пожалел, что имею дело с Бульдогом, а не c длинноногим Борзым псом, и зарядил пистолеты.

– Умеете ли вы обращаться с этим оружием? – спросил меня Пес.

– К несчастью, да, – отвечал я. – Но Бог свидетель, я никогда ни в кого не целился и никого не ранил.

Теперь нам предстояло тянуть жребий, чтобы определить, кому стрелять первому; Пес на мгновение отвернулся, а затем протянул мне обе передние лапы; одну из них он успел облизать[194].

Едва сознавая, что делаю, я выбрал первую попавшуюся; благодарение Небесам, я угадал!

– Смелее! говорю вам: смелее! – твердил мой секундант, – и цельтесь как следует; я ненавижу этого Петуха.

«Если он его ненавидит, – думал я, – отчего ему не занять мое место? я бы ему это с радостью позволил».

Противник мой с важным видом встал напротив меня.

– Увы! – крикнул я ему, – мы здесь уже целую вечность; неужели вы до сих пор гневаетесь? Обнимемся и забудем прошлое. Уверяю вас, даже Люди иногда поступают точно так же.

В ответ он принялся страшно сквернословить: «Черт! дьявол! стреляйте наконец! И цельтесь точнее; если вы промахнетесь, то, клянусь, я-то уж не промахнусь».

Такая грубость меня возмутила; кровь бросилась мне в голову. Я в правоту свою поверил[195].

– Держите меня крепче, – сказал я своему секунданту. – Вы видели: я сделал все, что мог, чтобы помешать этой дуэли.

Бык отошел на несколько шагов и три раза ударил о землю копытом. По этому сигналу я нажал на курок, выстрел грянул, и мы упали оба: я от волнения, а Петух от пули. Он пал жертвой собственной упрямства. Смерть его была засвидетельствована Пиявкой, присутствовавшей при нашем поединке.

– Браво! – вскричал Пес, поднимая меня с земли. – Вы оказали мне большую услугу. Проклятый Петух жил со мной на одной ферме; он ложился спать с Курами, а с утра пораньше принимался голосить и не давал никому покоя. Тому, кто не стремится созерцать восход солнца, такой сосед не нужен.

– Я об этом не подумал, – подхватил Бык, – как бы там ни было, благодаря бравому Зайцу мы теперь можем спать сколько душе угодно. Вообще вы поступили, как настоящий француз, – обратился он ко мне, – ведь противник ваш, подозреваю, принадлежал раньше английскому посланнику, который и научил его боевым приемам. Не знаю, воспитание ли тому виной, но никогда еще ни один Петух не ввязывался так безрассудно в любую свару.

Кто знает толк в еде, достоин вечной славы

Я с грустью бросил взгляд на труп моего противника, лежавший в траве.

– Отчего не смог ты услышать это безжалостное надгробное слово, пока был еще жив? тогда ты узнал бы, чего стоит репутация бретера, которою ты так гордился и за которую заплатил жизнью.

– Да падет кровь этого несчастного Петуха на ваши головы! – сказал я Быку и Псу. – Ведь вы могли помешать нашему роковому поединку. Что до меня, я неповинен в этом убийстве: я ненавижу убивать; смерть всегда казалась мне чудовищной!

В великой печали продолжил я свой путь в Рамбуйе. Перед глазами у меня все время стоял окровавленный труп моего противника. Впрочем, чем дальше я уходил, тем менее яркой становилась эта мрачная картина. Зрелище мирной сельской жизни исцеляет самые страшные душевные раны, а когда я добрался до Рамбуйе и очутился в моем возлюбленном лесу, воспоминания детства заставили меня позабыть обо всех горестях. Через несколько месяцев после возвращения в родные края я познал счастье отцовства, а вскоре стал дедом. Остальное вы знаете сами, дражайшие дети; теперь ступайте играть. Мой рассказ окончен.

При этих словах старца слушатели, уже давно не издававшие ни единого звука, пробудились. Малыши не заставили себя просить дважды; история дедушки показалась им хотя и очень интересной, но немного затянутой; они были рады немного размяться.

– Госпожа Сорока, – спросил меня младший Зайчонок, протирая глаза, – неужели все, что дедушка рассказал, правда?

– А как же! – отвечала я. – Дедушка – это вроде Господа Бога, он не может ни ошибаться, ни врать.

Глава шестаяЧто такое счастье? Заключение, извлеченное из «Исповеди» Блаженного Августина

– Любезная Сорока, – обратился ко мне мой старый друг, – воротившись в родные края, я бросил хладнокровный взгляд на земную юдоль и при всем моем беспристрастии затрудняюсь высказать вам свое мнение о ней. Утверждать что-либо наверняка было бы чересчур смело. Подозреваю, что мы никогда не узнаем, какие познания потребны нам для счастья. Впрочем, так ли необходимо быть счастливым?

Одни лишь Люди, у которых эта странная тяга к счастью развита до безумия, всерьез убеждены в своей способности разрешить проблему счастья к собственному удовольствию. Их философы, чье ремесло как раз и заключается в поисках ответа на этот вопрос, искали его безуспешно, поскольку продолжают поиски по сей день. – Одни, преисполненные сознания собственного величия, простодушно отождествляют счастье с любовью к самим себе; другие, более скромные, поднимают очи горе и просят счастья у Бога, как будто Бог им чем-то обязан. Третьи говорят Человеку, будь он даже беден и отвержен, как Иов: «Не отказывай себе ни в чем», – и сами подают пример, поскольку имеют для этого возможности; четвертые проповедуют, что счастье – в воздержании, но сами воздерживаться не хотят. Самые упорные до последнего часа продолжают надеяться, что будут счастливы… завтра; большинство же соглашается с Шекспиром в том, что лучше им было вовсе не родиться на свет[196].

Что же из всего этого следует? только одно: что на земле счастья нет, что это слово совершенно напрасно присутствует во всех языках и что бессмысленно искать то, чего ни одно живое существо не находит и без чего, в сущности, легко обойтись, раз весь мир, худо ли, хорошо ли, без этого обходится[197].

Что же до меня, я сомневаюсь и в том, что следует возблагодарить Господа, сотворившего нас Животными, и в том, что с точки зрения благополучия разница между Зайцем и Человеком так уж велика.

Конечно, Человек неспособен к счастью; ему присущи инстинкты столь извращенные, что, случается, брат идет войной на брата (а если братья дерутся, разве перестают они от этого быть братьями?). Что есть у Человека? тюрьмы, суды, болезни да жалкая тонюсенькая кожа, которую легко оцарапать до крови даже шипом розы. У него есть бедность, эта язва, неведомая Зайцам, ибо они все равны перед солнцем и чабрецом, меж тем среди Людей, как сказал еще Гомер, находятся такие, которые бродят по плодоносной земле, прося подаянья[198].

Но предпочтительнее ли участь Зайца? Стоит мне подумать о том, что равные права обретаются лишь при равных силах и что честному Зайцу, даже если он увернулся от Людей, собак и пуль, все равно нелегко жить на свете, я с уверенностью заявляю, что счастье недостижимо. Раз все кругом вопрошают, где же счастье, значит, его нет нигде; как сказано у Блаженного Августина, даже если зла не существует, существует по крайней мере страх зла, а этот страх и есть зло[199]. Итак, цель наша не в том, чтобы достигнуть счастья, но в том, чтобы избегнуть зла…

Вот теперь, любезная Сорока, я сказал все, что хотел.

Благодарю вас за внимание, с каким вы меня выслушали. Умение слушать – великое умение. До сих пор Сороки, пожалуй, не числили его среди своих главных достоинств, – заметил он мне не без лукавства. – Сохраните эту рукопись, я доверяю ее вам; когда эти малыши повзрослеют, а я отправлюсь в мир иной, – что не замедлит случиться, – обнародуйте ее. Замогильные записки нынче в моде[200]; в наше время у покойников нет отбоя от почитателей, так что живым очень выгодно превращаться в мертвых.

И вот, Господа, эти записки перед вами. Признаюсь, я нарушила волю автора: он жив, и тем не менее я их обнародовала. Надеюсь, друг мой простит мне, что я заставила его прославиться при жизни, и скромность не помешает ему вкусить первые плоды той славы, на которую вправе претендовать всякий честный Зверь, поведавший миру историю своих бедствий.

Прошу вас, господа Коршуны, Ястребы и прочие поэты, слагающие стихи лишь на могилах, обойдитесь с моим другом так же благосклонно, как если бы он уже перешел в мир иной!

За госпожой Сорокой записал П. – Ж. Сталь

ЗАПИСКИ КРОКОДИЛА[201]

Вступительная заметка господ Павиана и Попугая, главных редакторов

Вы, конечно, спросите у нас, любезные подписчики, каким образом мы раздобыли нижеследующее сочинение; ведь до сих пор Крокодилы крайне редко занимались звероописанием. Крокодил – существо, не склонное брататься с другими представителями животного мира и отличающееся не столько блестящим интеллектом, сколько чрезвычайной прожорливостью. Животным так же удивительно узнать, что Крокодил сочинил Записки, как было бы удивительно Людям услышать, что один из тех бездельников, которые избрали своим девизом: «Потребление – все, производство – ничто», выпустил в свет книгу. Крокодилы едят, но не пишут.