Лекс Раут. Чернокнижник - Марина Cyржевcкая

— Понял… Голова ты, Фирд…

Голоса стали затихать, пока совсем не удалились. Я осторожно открыл глаза. На столе горела масляная лампа, значит, уже вечер. Подслушанный разговор заинтересовал мало, разве что я понял, кто обладает реальной властью в Лаоре. Не градоначальник, а толстяк Фирд. Впрочем, это ситуация как раз из разряда обычных, поговаривают, что страной за императора управляет первый императорский ловец. Гораздо больше меня занимала часть, где обсуждали мою казнь. Как-то не хотелось, чтобы пророчество старика Мора сбылось.

Я дернул цепь, испытывая ее на прочность. Увы… Прочная и крепкая, от моих рывков звенья не разлетелись и кольца из стены не вывалились. А цепь по-прежнему удерживала меня. И отведи-камнем, здесь, похоже, выложены поминальные надписи на всех стенах.

От того и ловец руками бил и хлыстом, а не силой, минерал одинаково гасит что светлую, что темную магию. Целыми на мне остались лишь сапоги, так что я даже вспомнил добрым словом возчего.

К сожалению, сколько я ни дергался, а толка от моих движений было мало. Да и дергался я слабенько, от боли лишь мычал и в красках представлял, что сделаю с толстяком, когда отсюда выберусь…

Печально, но похоже, меня все-таки казнят. Так я подумал, рассматривая площадь, забитую народом. Толстые одышливые кухарки и скромные прислужницы в белых передничках, бородатые кузнецы в кожаных фартуках и юркие воришки, промышляющие в чужих карманах. Я осматривал горожан с легким интересом, к тому же заняться все равно было нечем. Ну не разглядывать же палача и столб, возле которого меня собирались поджарить? Что я там не видел?

Площадь постепенно наполнялась, уже даже и местная элита подтянулась, уселись на крытые бархатом лавки под предусмотрительно натянутый навес. Дамочки брезгливо косились в сторону простолюдинов, прижимая к носам надушенные платочки.

Я сидел в каморке, со всех стороной обложенной отведи-камнем. Вернее, лежал, потому что сломанное ребро при попытке сесть грозило проткнуть мне что-нибудь важное. Или уже проткнуло, не знаю, об этом старался не думать. Обшаривал взглядом толпу, не обращая внимания на выкрики в мою сторону и надеясь увидеть всего одно лицо. Но не видел. И вероятность, что я смогу сплести аркан тоже была минимальной, потому что постамент тоже был сделан из отведи-камня. А язык отрежут перед тем, как вести на казнь — тоже обычная мера. Чтобы заклинание не выкрикнул или проклятие. Посмертные иной раз и сквозь отведи-камушек пробиваются и через защитные щиты светлых. Еще бы, на последнем выплеске силы можно такого наворотить! Я бы точно пожелал этому городишке провалиться на Изнанку! Вот потому-то магам перед казнью языки и отрезают. Зрелищно и результативно.

Дверь открылась, впуская жреца Богини.

— Нужно ли тебе покаяние, заплутавший? Чтобы в равновесии и гармонии покинуть наш мир?

— Я предпочел бы в нем остаться, — прохрипел я. Вслед за служителем храма вошел лысый стражник, поигрывая ножом. Ну да, сначала — покаяние, потом — долой язык.

— Очисти душу, чернокнижник, облегчи совесть… — заныл жрец.

— Да с удовольствием, — я облокотился о стену клетки. — Начну с того, что при рождении убил свою матушку. Нет, я не намеренно, вы не подумайте ничего плохого, но грешок имеет место быть, кхе… Стало быть, я вылез, а она того — каюк. Обидно, кстати. Даже поздороваться не успел. — Я откашлялся. — Водички не найдется, служитель? А то в горле пересохло, а рассказ длинный.

— Говори по основным прегрешениям, заплутавший, — важно изрек жрец. — Убил кого? Или надругался над невинной девой? Или чужое взял? А то и хуже… — служитель понизил голос, — об императоре нашем, продли Богиня его годы, плохое подумал?

— Про императора я как-то вообще не думал, — хмыкнул я. — А все остальное — да много раз!

— Ну и славненько, — повеселел жрец. — Отпускаю твои прегрешения!

— Эй, а раскаяние? — возмутился я. — Песнопение о моей душе?

— После, все после, — обрадовал служитель, торопливо качнув над моей головой маятником. — Прах твой развеют, и спою.

Я хмыкнул. Поганый городишко!

— Язык давай, — стражник подкинул на ладони нож.

— Хоть накормили бы перед казнью, — сплюнул я.

— Обойдешься, чернокнижник, — хмыкнул лысый. — Палач ругается, что после посмертного ужина слишком много отходов из казненных выходит. Некрасиво получается, дамы жалуются, что воняет. Да и зачем добрую еду переводить, все равно ж помирать! Язык высовывай, все равно же отрежу, — почти ласково добавил он.

Жрец с досадой покачал головой и отошел в сторону, не желая пачкать моей кровью свой балахон. Я снова дернул силу. Внутри огнем вспыхнула боль, но привычного покалывания в пальцах я так и не ощутил.

— Язык давай, — обозлился стражник. Похоже, подходить ко мне близко он все-таки опасался. Мой смерч на жителей городка произвел неизгладимое впечатление. Я ссутулился, исподлобья наблюдая приближение лысого. Конечно, он мог позвать напарников, но, видимо, гордость не позволяла. Засмеют же потом, стоит взглянуть на избитого и еле дышащего меня. Я даже глаза закатил, изображая умирающего. И пытаясь скрыть ладони, что уже вытащил из отверстий колодки. Наверное, выглядел я погано, потому что стражник решился: метнулся ко мне, замахиваясь клинком, я же перекатился в сторону и изо всех сил пнул его в зад. И, не обращая внимания на боль, прыгнул ему на спину и зубами вцепился в шею. Кожа у него была, как у кабана, еле прокусил. Мои клыки, к сожалению, не способны оторвать голову или в один прием перегрызть горло, зато у них есть другое ценное качество — жертва теряет волю. Страж повалился на пол, словно безвольная кукла, и попытался меня обнять. Я отпрыгнул, схватил нож, что он выпустил из рук. Лысый придурок игриво улыбался и недвусмысленно расстегивал свои штаны. Я скривился, наблюдая побочное действие укуса инкуба. И перерезал стражнику горло, когда он попытался признаться мне в большой любви и грязно меня отыметь. Повернулся к жрецу, который тихо верещал в углу. От лысого мне было мало толка, и от его убийства я почти не получил силы, лишь немного жизненной энергии. Если бы я провел ритуал, то смог бы собрать ее почти всю, а так ее хватило лишь на небольшое исцеление. Смерть жреца даст мне еще немного.

Но этот хряк в белом балахоне просто преступно не желал отправляться к своей Богине. И самое хреновое, что он собирался заорать на всю площадь, так что мне пришлось метнуть в него нож, чтобы он хотя бы заткнулся. Кстати, сделать замах кистью не так-то просто. А самое обидное — такой способ убийства ни дал мне ни капли жизненной силы, и это так меня расстроило, что я не удержался от увесистого пинка по объемистому заду мертвого служителя. Небольшое забранное решеткой окошко, в которое я недавно обозревал площадь, потемнело, похоже, в него кто-то заглянул. Значит, мне стоит убраться отсюда как можно скорее. Выдернув нож из тела жреца, я поковылял к двери. Но выйти не успел, стоило мне ее распахнуть, как я нос к носу столкнулся с десятком вооруженных стражей. Первого я даже успел порезать, пользуясь своим неожиданным появлением, но остальные просто задавили меня количеством, кожаными непробиваемыми кирасами и увесистыми дубинками.