Темная сторона неба - Гейвин Лайелл

Все это было очень похоже на Микиса, это была его идея двойного блефа. Это может понравиться человеку, который для того, чтобы прикурить, стащит зажигалку у начальника полиции, вместо того чтобы попросить огня у человека на улице. Я улыбнулся своим мыслям и вскрыл четвертый ящик.

Там все это и лежало, на самом дне. Плоский ящик примерно восемнадцати дюймов в длину и нескольких дюймов в глубину. На нем было написано: "9 мм. Люгер". Я сунул отвертку под крышку, сделал небольшое усилие - и стал богатым человеком.

13

Прошло некоторое время, прежде чем я пришел в себя и сосчитал количество предметов. Их оказалось двенадцать.

Три были перстнями: массивными широкими кольцами с вправленными в них одиночными бриллиантами или рубинами.

Была там пара причудливых серег-подвесок - сплетенные из золотой проволоки сложные цветы с маленькими бриллиантиками и рядом жемчужин, заканчивавшиеся массивными золотыми колокольчиками с рубиновыми язычками. Была тут пара украшений на лоб - нанизанные на золотую проволоку жемчужины, обрамленные золотой же проволокой, и все это было украшено маленькими камнями.

Было там три ожерелья, их я рассматривал дольше всего. Каждое было сделано в виде широкого полумесяца. Два из них состояли из прозрачных матовых мелких жемчужин, усыпанных бриллиантами и рубинами, а по низу полумесяца свисали крупные камни.

Третий был иным, и он служил украшением всей коллекции. Никаких жемчугов, просто огромная, широкая блестящая масса из камней, причем среди них - никаких цирконов или шпинелей.* Сверкающая масса бриллиантов, рубинов, сапфиров была вкраплена в золотое витье по периметру, а внизу свисали бриллианты и сапфиры, каждый не меньше пятнадцати каратов, а самый большой камень, сапфир, превышал двадцать пять. Бриллианты представляли собой снежно-голубые голконды.**

* Минералы. Бесцветный циркон имитирует алмаз, а среди шпинелей есть благородные камни - хризоберилл, александрит.

** По названию алмазного месторождения Голконда, в Индии.

Но поначалу я не считал ни количество предметов, ни камни, ни караты. Я сидел и пожирал все это глазами. Я брал украшения в руки и, глубоко дыша, радовался тому, что наблюдаю такое богатство. Потом я хватал другие предметы, словно опасаясь, как бы они не уплыли от меня, если я их не буду крепко держать. Потом я взял все это в ладони, сидя прямо на полу "Дака" в окружении поломанного и ржавого оружия, и все глазел и глазел на этот блеск в своих ладонях и слышал гулкие удары крови в ушах, заглушавшие работу двигателей.

Я был богом в двухмоторном небе, и я был богат. Богат, черт побрал бы всех вас там внизу, богат!

Внезапно я в панике вскочил и бросился в кабину. "Дак" шел чуть ли не под сорок пять градусов к земле, до которой оставалось только пятьсот футов. Но вот все в порядке, приборы работают нормально, земля на месте, в пяти тысячах футов внизу, самолет делает под 130 узлов. Я сидел обмягший, пот струился у меня по лбу и попадал на солнечные очки, руки дрожали на коленях. Впереди меня ждало, как мне виделось, долгое безмятежное будущее. Я закурил.

Наверное и Моррисон, человек, который вывез драгоценности из Индии, тоже побежал в салон, как только остался один, и тоже достал их из ящиков и любовался ими. Но у него было куда больше всего, чем полюбоваться, а у меня - лишь толика того, что он умыкнул.

Его сокровища взяли на себя управление его самолетом вместо него, они и довели его до последней капли горючего. Сам он такого никогда не допустил бы.

Я взглянул на карту и часы и пришел к выводу, что я должен достичь Мехари - если я собираюсь лететь туда - через пятнадцать минут. Я проверил автопилот, подтянул шасси, которое пыталось выделывать свой старый трюк само выдвигаться в полете, проверил и подрегулировал там и сям. К тому времени, когда я снова вышел в салон, я уже снова был пилотом. Правда, богатым пилотом, открывшим для себя новое поле деятельности - промысел краденого, но прежде всего - пилотом.

Я свалил оружие обратно в ящик, завернул винты и закрепил ящики шнурами на их прежних местах. Затем маленький ящик с драгоценностями я взял в пилотскую кабину и сам ящик выбросил за борт. Затем я подключил к двигателям левый дополнительный бак и снова взялся рассматривать похищенное.

Трезво, если можно употребить это слово применительно к таким сокровищам, оглядев драгоценности, я подумал, что эти штуки ценой тысяч в триста фунтов стерлингов выглядят, как игрушки, снятые с рождественской елки. Была в них и нарочитая небрежность рисунка, и слишком очевидная симметрия, как в тесте Роршаха.* Всего четверть этих украшений и на слоне показались бы излишеством.

* Тест - выделение на глаз рисунка среди массы разноцветных пятен.

Но применительно к индийским принцам это не годилось. Сорок лет назад индийский принц не вышел бы к чаю, не одев на себя раза в два больше украшений, и по очень простой причине: о том, что он оставит дома, никто знать не будет. Индийский ювелир мог сделать с драгоценным камнем такое, что не смог бы ювелир в любом другом месте мира, но он ни на карат не снимет с камня больше того, что нужно. Он обрабатывал камень так, что он выглядел, каким и был - массивным и очевидным доказательством богатства его обладателя.

И я мог бы его понять.

По моим часам, пять минут отделяло меня от прибытия в Мехари. Я попытался снова настроиться на Уилус, но не сумел. А местность под крылом мне ничего не говорила. Я видел ничего не значащие для меня овражки, горы со спиленным верхом и пятна песка.

Я летел и смотрел. Внезапно я увидел нечто похожее на дорогу - длинную извивающуюся царапину на земле, казавшуюся ненатуральной. Она вела влево от моего курса и заканчивалась где-то вдали на полпути к горизонту.

Я повернул "Дак" в направлении этого подобия дороги. Через несколько минут полета грязь на земле стала приобретать темно-зеленый оттенок. Я не зря повернул. Внизу появилась пальмовая роща, а среди рощи - запыленные бело-желтые домики. К западу от рощи располагалась посадочная полоса с направлением с севера на юг. Она казалась чуть посветлее, чем остальная пустыня. На северном конце я увидел едва различимую белую букву "М".

Я сел в сторону севера, по ветру, чтобы оказаться подальше от поселка. Собственно, ветер был слабенький, так что особой разницы с этой точки зрения не было. И мое прибытие близко к расчетному времени говорило о том же.

Я развернулся на конце полосы правым бортом к поселку, поставил самолет на тормоза и нырнул в дверь с двумя карманами драгоценностей на триста тысяч фунтов. Даже в струе воздуха от винта для меня не составило труда быстро снять пробку с правого дополнительного бака, и ещё меньше времени потребовалось, чтобы бросить туда сокровища. Через полминуты я был снова на борту, дверь захлопнул и начал отрабатывать самый невинный вид.

И все это время большой "кольт" Юсуфа лежал в кресле на видном месте. Я на короткое время глубоко задумался - и выкинул "кольт" наружу. Вряд ли кто-нибудь начнет чистить зачем-то взлетно-посадочную полосу. "Беретта" оставался, я снова положил его в ящичек. С этим я как-нибудь выпутаюсь. Арабы считают нормальным, если человек имеет при себе пистолет. Два они могли бы принять за жадность.

Я прокатился по полосе и встал с подветренной стороны от рощи, какой бы ветер тут ни был, и заглушил двигатели. Стало внезапно очень тихо. Высокие пальмы склонились над поселком и нежно помахивали мне листьями.

Оазис составлял около трети мили в длину и почти столько же в ширину. Он действительно был похож на оазис, как и любой оазис в пустыне. За стенами был песок, крупный и мелкий, и ни одного листочка ящерице на язык, а внутри стояли толстые, зеленые и сочные пальмы, словно в гигантской цветочной вазе.

В некотором роде стена выполняла функцию удержания плодородной почву внутри оазиса, а все ненужное оставлять снаружи.

Я неторопливо, с удовольствием вылез из самолета и закурил.

Из-за угла появилась пара типов в запыленных желтых бурнусах, накидках с капюшонами. Они направлялись ко мне.

Я улыбнулся им и на арабский манер выразил свои самые лучшие пожелания.

Один из них в максимально вежливой форме, на которую был способен, не вынимая при этом сигареты изо рта, выказал само радушие и, кивнув головой, пригласил меня следовать за ними, обойдясь без всяких "пожалуйста". Я пошел.

Главные ворота с аркой в двадцать футов над ними выходили на юг. За ними я увидел песчаную улицу с одноэтажными лавочками и домами, разбросанными среди пальм и апельсиновых деревьев. Мой новый друг знаком показал мне, чтобы я подождал здесь с его товарищем, а сам ушел от нас, но не в поселение, а за его пределы, по дороге, ведущей в западном направлении. Мы стали ждать.

Напротив ворот, вне поселка, стоял новый глинобитный дом, непобеленный, с забитыми окнами и тяжелой деревянной дверью. Пока мы стояли, оттуда вышел толстячок в мятом мундире и красной феске. Он увидел меня, хотел было вернуться назад, но передумал и быстрым шагом прошел мимо нас в поселок, больше не взглянув в нашу сторону. Лицо у него было потемнее, чем обычно у арабов, а обеспокоен он был ещё больше среднего араба.