Гладиатрикс - Рассел Уитфилд

Эйрианвен какое-то время молчала.

— Не знаю, — проговорила она затем. — Тянет меня к ней, вот и все. В чем тут дело, сама не пойму.

— Может, тебе в постель ее затащить? Глядишь, все и выяснится, — рассмеялась амазонка. — Нет, ты только вообрази!.. Она же сухая, как зубочистка! Ни кожи, ни рожи!

Она вытерла с глаз невольные слезы и тут только заметила, что Эйрианвен не смеялась.

— Эй, подруга, ты что?

— Не удивлюсь, Сорина, если окажется, что ты попала в самую точку, — ответила силурийка. — Лисандра, скорее всего, смертельно обидится, если заговорить с ней о постельных утехах. Вот только высмеивать ее мне почему-то не хочется. Как-то это нехорошо.

Сорина захихикала.

— Да ты, милая, не иначе влюбилась!

— Еще чего! — быстро, даже слишком, ответила Эйрианвен.

Она поразмыслила о чем-то и тихо проговорила:

— Но в ней все же есть нечто, Сорина. Я чувствую. Я это знаю…

У дакийки разом пропала охота веселиться. Отец Эйрианвен был друидом. Бритты считали его святым человеком. Видимо, что-то из его способностей передалось дочери по наследству. Сорина ничуть не сомневалась в том, что ее подруге досталась некая толика волшебства.

— Я вижу, что наши жизненные пути некоторым образом связаны, — странно далеким голосом продолжала силурийка. — Мой, твой и ее. Рука Морриган переплела их.

Сорина услышала имя темной богини судьбы и невольно сотворила знак, отвращающий зло. Эйрианвен же моргнула и как будто вернулась к реальности.

— Судьбе не прикажешь, Сорина, — проговорила она, выбираясь из бассейна. — Она будет творить свою всевышнюю волю. Нам остается лишь распознавать ее и подчиняться. Слушай, пойдем-ка поищем чего-нибудь пожевать!

Сорина рассеянно кивнула, продолжая размышлять о Морриган, богине темной судьбы. Дочь друида не стала бы заговаривать о подобном, если бы ее на мгновение не осенила прозорливость и не будь она так молода.

«Ох уж эти юные! — сказала себе амазонка. — Им и сама судьба нипочем. Они готовы бросать вызов даже богам. Веселая сила молодости переполняет их тела. Но весна слишком быстро превращается в осень. Юнцам только предстоит это понять».

Безукоризненное тело Эйрианвен, вытиравшейся полотенцем, служило великолепным тому подтверждением. Сорина сильным рывком выскочила из воды, и в ее мыслях воцарилась привычная угрюмая трезвость.

IX

Кажется, еще ни разу в жизни Лисандре не было до такой степени плохо!

Она проснулась в своем закоулке, лежа лицом вниз на полу. Ее щеки и волосы покрывала корка засохшей блевотины. Лисандра не могла вспомнить, когда и каким образом она сюда добралась. Сил у нее хватило только на то, чтобы с горем пополам взобраться на лежанку, где она и провалялась еще несколько часов, не в силах пошевельнуться. Ее живот будто протух сверху донизу, руки тряслись, а голова… О-о-о, голова словно послужила наковальней Гефесту, богу кузнецов.

В мыслях Лисандры царила такая же помойка, как и в желудке. Все это в целом, похоже, наглядно свидетельствовало о том, что называться спартанкой ей было более не по чину. Или спартанцы не славились строгой умеренностью, отвергавшей крепкие напитки и обильную пищу? Было ли спартанке позволено по-свински напиваться в компании варваров?..

И эта драка с Сориной!..

Лисандра, с детства постигавшая искусство панкратиона, эллинского способа боя без оружия, не сумела одолеть… эту старуху. Ну да, она была выпивши. Ну да, она не ждала нападения. Все так. Только жестокая правда состояла в том, что она не одержала победы и тем навлекла позор на сестер, на свое спартанское происхождение, на себя саму.

Она утратила путь.

Лисандра уже успела понять, что Афина отвернула от нее свой лик. Судьба предначертала ей умереть в рабстве — ничтожную и постыдную смерть на арене, на глазах у слюнявой, орущей толпы. Чего доброго, ей будет отказано даже в праве пасть с мечом в руках. Вдруг она не удовлетворит запредельных требований Тита и ее продадут из луда в какой-нибудь дом разврата?

Солнце уже приближалось к полуденной черте, когда Лисандра худо-бедно собралась с силами и начала подумывать о том, чтобы выбраться наружу. В любом случае день следовало начинать с приведения в порядок себя самой и своего жилища.

Лисандра оттирала вонючий пол и помимо воли размышляла о том, не это ли занятие и составляло долю, уготованную ей свыше?

Потом прозвучал колокол, звавший к послеполуденной трапезе, и женщины отправились за своими порциями бурой ячневой каши. Лисандра села за стол с какой-то малознакомой эллинкой. Меньше всего ей хотелось попасться на глаза Сорине либо Эйрианвен.

Эйрианвен — оттого, что вчера она попрала закон гостеприимства, затеяв спор с подругой, пригласившей ее. Сорине — потому, что та побила ее один на один. Да, побила. Пусть никто никого и не положил на лопатки, но молодая спартанка видела истину. Это осознание изумило и глубоко огорчило ее. Никогда прежде ей не случалось вот так внутренне признавать чье-либо превосходство над собой.

Она вернулась к себе, даже не доев кашу, закрыла дверь и решила не выходить больше до самого завтрашнего утра, когда вступит в силу обычный распорядок. Ей не хотелось никого видеть, не хотелось ни с кем говорить.

Рассвет окрашивал небо в розовые тона. Ученицы гладиаторской школы выходили на площадку, и над ней поднималась пыль, тонкая, как туман. Девушки, попавшие сюда недавно, с нескрываемым любопытством обозревали свою часть учебной площадки, претерпевшую разительные изменения. Повсюду были правильными рядами расставлены соломенные чучела, виднелись деревянные перекладины, с которых свисали мешки с песком. В сторонке была устроена длинная «улица», с обеих сторон увешанная такими мешками.

Но самым главным были стойки с учебными деревянными мечами, немым и зловещим свидетельством ужесточения занятий, обещанного Титом.

Сам Центурион вскоре появился. Его, по обыкновению, сопровождали Нестасен и Катувольк. Каждый из них нес шест и ведерко. Мужчины сложили принесенное наземь.

Тит дождался, чтобы девушки должным образом рассмотрели все новшества на площадке, и взял слово:

— Все вы знаете, что такое ставка и какой она высокой бывает!

Раннее утро будто делало его скрипучий голос особенно отрывистым и резким.

— Ваша надежда на свободу теперь прямо зависит от того, насколько хорошо вы будете учиться!

Он обвел глазами шеренгу переминающихся рабынь.

Нестасен сделал шаг вперед и рявкнул:

— Лисандра, ко мне!

Спартанка дернула губой и покосилась на Хильдрет, с которой стояла рядом. Рыжеволосая германка ответила едва заметной улыбкой сочувствия.