Театр мистерий в Греции. Трагедия - Хорхе Анхель Ливрага

Принесение Ифигении в жертву

(из книги: Desire Raoul Rochette, Monuments inedits d'antiquite fi guree, grecque, etrusque et romaine: Cycle heroique,1833)

Деяния Эриний (их латинское имя – Фурии) считались проявлением милосердия, а их бездействие понималось бы как акт беззакония. Любовь к пострадавшему требовала наказать злодея. Так, Орест, убивая свою мать, исполняет закон. Именем того же закона Эринии требуют смерти Ореста, но в его судьбу вмешивается Отец-Зевс и переводит все в иное измерение, где автоматизм морального порядка нарушается.

23. «Агамемнон»

Действие в этой трагедии начинается лишь в третьем эписодии, когда появляется сам Агамемнон.

В начале сообщается о падении Трои и о том, как ахейцы, будучи далеко, узнали о нем в ту самую ночь, когда пламя уничтожило Илион. Со ссылкой на Гефеста (отца искусств и ремесел, покровителя огня) рассказывается, как весть передавали от одной горы к другой с помощью костров, зажигавшихся на вершинах. Такой «световой телеграф» был, по всей видимости, весьма эффективным. В римские времена его усовершенствовали, но потом он был забыт (более совершенного устройства пришлось ждать до начала XIX века). Все, что происходит дальше, вплоть до выхода на сцену Агамемнона, по большей части является психологической подготовкой к готовящимся ужасным событиям – создается особая драматическая атмосфера, в которой придется действовать героям. Принимая во внимание важность произведения, любопытно отметить небольшое число персонажей: дозорный, хор аргосских старцев, Клитемнестра, вестник, Агамемнон, Кассандра и Эгисф.

Действие в «Агамемноне» разворачивается перед дворцом Атридов в Аргосе.

Пролог

По форме это монолог, который Эсхил вложил в уста единственного персонажа, который больше не появится на сцене. Это дозорный, или часовой, он дремлет в ожидании, пока цепочка огней не донесет до него какую-нибудь весть. Происходящее с ним можно разделить на три этапа. Вначале дозорный молит богов облегчить его тяжкую службу. Затем он различает вдали огни, понимает их значение и радуется. Он призывает царицу покинуть свое ложе и запеть победную песнь. В конце речь дозорного становится неясной: он знает нечто, о чем не может говорить, и перед уходом со сцены произносит слова, исполненные духа самих Мистерий:

Молчу об остальном. Пятою тяжкоюСтал бык мне на язык. Когда б вот этот домЗаговорил, то все б сказал. Мои ж словаНесведущим темны, понятны сведущим.

Когда дозорный уходит, появляется хор из двенадцати старцев, препоясанных мечами и опирающихся на посохи. У всех на голове венцы, все в праздничных одеяниях. Они вспоминают о десятилетней осаде Трои и, тоже на «инициатическом*» языке, обращаются к богам. Например: «Кто бы ни был ты, великий бог, если по сердцу тебе имя Зевса, „Зевс“ зовись» (пер. С. Апта). Трудно представить что-либо более далекое от жестких норм формальной, экзотерической религии. Они говорят о преемственности владычества богов – одной из тем Мистерий. И здесь Эсхил едва не совершает ту же самую «оплошность», что и в «Прометее прикованном», но вовремя сдерживается и указывает лишь на то, как могут смертные болью и страданиями заслужить искупление перед Зевсом. Имеется в виду принесение в жертву дочери Агамемнона. Но, собравшись было перейти к кульминационному моменту своего рассказа, старцы говорят вполне в элевсинской манере: «Что было после – я не видал» (пер. С. Апта). Есть намек и на другие грядущие несчастья, о которых недопустимо сокрушаться.

И вот появляется Клитемнестра в окружении своих слуг. Они поют победный гимн, приносят жертвы, и в конце концов царица остается одна на берегу моря. Рассветает.

Кажется, что старцы и не слышат победной песни (в других версиях слышат и даже склоняются перед царицей) и спрашивают, почему совершаются столь щедрые жертвоприношения.

Затем они упоминают о великой войне, опустошившей земли троянцев: то была кара Зевса за то, что Парис злоупотребил гостеприимством Менелая:

С убийцы глаз не спускают боги.Эриний черных приходит сонм,И тот, кто счастья не по заслугамВкусил однажды, – повержен в прах,Унижен, сломлен, подавлен, смят.Безвестность жалкая – вот уделТого, кто славы чрезмерный грузПоднять отважился высоко:На гребнях гор, на крутых вершинахГуляют грозные громы Зевса.

Наконец, старцы узнают от Клитемнестры, о чем говорят огни костров. Однако они спрашивают, насколько достоверно известие, не обманулась ли царица. Вполне возможно, что в этом фрагменте недостает нескольких строф, а имеющиеся перепутаны или скопированы в другом порядке, ведь существуют различные варианты текста, и они если и не противоречат друг другу, то, по крайней мере, по-разному представляют события.

Хор старцев

(из книги: J. Flaxman, T. Piroli, F. Howard, Compositions fr om the Tragedies of Aeschylus, 1831)

Клитемнестра просит богов удержать ахейских воинов от бесчинств, разбоя, грабежа, осквернения алтарей, ведь иначе им будут грозить несчастья. Хор начинает понимать, что царица говорит о том, что могло бы произойти в Трое только в том случае, если бы ахейцы захватили ее (почему-то старцам трудно в это поверить). Драматизм действия помогает понять, что Клитемнестра думает об Ифигении, которая была принесена в жертву собственным отцом.

Этот отрывок в том виде, в каком он дошел до нас, местами весьма темен… Старцы говорят, что им не хватает сил и что это заставляет их идти «как во сне, который застал их в разгар дня»: «Как дети слабы, мы бредем, опираясь на посох. Мы младенцам бессильным подобны» (пер. С. Апта). Возможно, в этих словах скрыт тайный смысл: может быть, они чувствуют себя бессильными противостоять Эгисфу и предотвратить грядущую гибель Агамемнона. Клитемнестра после краткой речи хранит молчание, и это чуть позже заслуживает одобрение старцев.

Богиня Афродита представляет Елену Парису (из книги: J. Flaxman, T. Piroli, F. Howard, Compositions fr om the Tragedies of Aeschylus, 1831)

Старцы говорят, что во всяком случае возраст не мешает им возносить свои песнопения и рассказывать о чудесах. Они упоминают прорицателя Калхаса* (это имя неясного происхождения, одно из его толкований связано с медью; возможно, так называли халдейского мага, пришедшего с Востока, вероятно из Вавилонии), который предсказал событие, произошедшее, когда войска ахейцев только выступали против Трои: два орла растерзали и пожрали беременную зайчиху. Он истолковал увиденное так: два орла – это Атриды, зайчиха – Троя. Однако Мойра подтолкнет победителей к нечестивым деяниям, и они вызовут гнев Артемиды, которая к тому же питает отвращение к подобным пиршествам орлов (то ли потому, что заяц – одно из животных, посвященных Артемиде, то ли потому, что она должна предъявить некий счет Агамемнону, который оставил без внимания роковые предзнаменования и которого не остановили ни встречный ветер, ни убийства, ни месть).

Хор вновь взывает к Зевсу как к повелителю судьбы, и старцы вновь говорят ему: «Кем хочешь будь», и просят, чтобы он освободил их от тревог и беспокойства. Теперь они вспоминают о флоте, задержавшемся в Авлиде, и об указании прорицателя: только принесение в жертву самого чистого и самого любимого существа сможет разрушить враждебные чары. После мучительных сомнений, выбирая между продолжением похода и возвращением домой – ведь теперь никто не мешал ему вернуться, – Агамемнон велел убить Ифигению. Он поддался искушению, его решение – а скорее, чрезмерность, безрассудство, рожденное страстью, – пало наказанием на его голову, так же как для Париса оказалась гибельной его страсть к Елене. (Примечательно, что античные тексты не говорят о том, убежала ли Елена с Парисом по доброй воле или за этой придворной интригой стояли политические и экономические интересы: столкновение распространявшегося ахейского влияния с Троей, которая вместе со своими союзниками и флотом была ключом к Востоку. Более того, Елена была уже обещана Парису Афродитой, когда на суде он отдал богине яблоко в знак признания ее красоты и таким образом выбрал свою судьбу. Но очевидно, что за всем этим скрываются элементы Мистерий и что нельзя воспринимать текст буквально, поскольку в нем довольно много противоречий.)

Первый эписодий. Клитемнестра

Клитемнестра ликуя рассказывает хору о взятии Трои, но мало-помалу переходит к более мрачным обстоятельствам: она говорит о женщинах, которые проводили в поход могучих воинов, а теперь могут лишь обнять урны с их прахом, о том, как в Трое все юноши, чьи голоса некогда звучали с городских стен, обратились в пыль, в блуждающие тени. Она просит богов не дать ахейцам впасть в hybris, грех чрезмерности, ибо им еще предстоит длинный путь домой. Неотвратимый закон Дике не упоминается прямо, но дух его витает над всеми, а напряженная атмосфера предзнаменований готовит нас к появлению на сцене вестника. Эффект этой сцены создан мастерски, поскольку именно в тот момент, когда как звучат мольбы о благе Агамемнона, в город прибывает тот, кто несет достоверные известия о нем.