Сороковник. Части 1-4 - Вероника Горбачева

Изучаю заново вдоль и поперёк и статьи, и иллюстрации, но не нахожу ничего нового. Тогда совершаю налёт на шкаф с мифологической тематикой и отбираю всё, в чём хоть как-то упоминается о братьях-воспитанниках Макоши. Гора книг на столе принимает угрожающий вид, но тщетно, всё, что я нахожу — бесчисленные повторения уже известных фактов. Подводя итог поискам, можно вывести единую мысль: да, есть красивая легенда о хозяевах подземных глубин и межмирья, да, вроде как существовали такие звери, и ещё недавно встречались… а может, не они, а только похожие. Но открывающиеся возможности…

Меня интересует единственная возможность, с помощью которой я хочу перенестись домой. Домой! И как же я сейчас понимаю Николаса! Я не видела своих девочек две недели и уже истосковалась, а он не был дома пятнадцать лет. И…

… он даже не знал, пока не считал моё кольцо — живы ли ещё родители. Невольно прикладываю руку к сердцу. Пятнадцать лет! Это же — полжизни…

Я устала. Глаза пощипывает и жжёт. И очень хочется перекочевать с кресла на уютный диван в центре библиотеки, подпихнуть одну подушку под голову, обняться с другой и хоть немного кимарнуть. Местное время близится часам к четырём дня, а по моим внутренним часам — к четырём ночи: я ведь живу ещё по другому временному поясу и потому сейчас засыпаю на ходу. Но привычка убирать за собой берёт верх. Одну за другой я возвращаю книги в недра шкафа, пока, наконец, не остаются на столе две самых первых, что заготовил для нас Ник. И ещё одна. Кажется, я её даже не просмотрела, она тоненькая и всё время заваливалась другими.

После этакой горы, что я одолела, думаю, добью и эту. Только вот прилягу на чуть-чуть. Совсем на минуточку…

Глава 8

Ещё не проснувшись толком, по сладостной истоме, что сопутствует долгому и благополучному сну, я понимаю: одной минутой дело не обошлось. Хороша гостья, что заваливается спать, где попало, хоть бы никто не застукал…

Первое, что вижу, приоткрыв глаза — свет где-то за спинкой дивана: очевидно, от включённой кем-то настольной лампы. Сумерки, однако… А ещё вижу, что прикрыта теплым клетчатым пледом, и сей факт меня не только не смущает, но и веселит — почему-то всем в последнее время нравится меня укрывать. Ну, ничего не попишешь, попалась, так попалась.

Оказывается, я так и заснула в обнимку с подушкой, на которой сейчас пристроился Рикки. Шустрый ящерок уже распробовал всю прелесть свободы, и, сдаётся, что совсем скоро возникнут у нас трудности с его маскировкой. Судя по прочитанному, одомашненный кидрик — да и кидрик вообще — необыкновенная редкость в этом мире, как, впрочем, и в покинутом мною, поэтому придётся прятать фамильяра от излишне любопытных глаз. Рик, забыв о своей уникальности, безмятежно дрыхнет, и на бархате цвета бордо смотрится в своей переливающейся гранёной чешуе изысканно и немного ненатурально, словно вышивка стеклярусом и стразами. Он так блаженно посапывает, что жалко будить.

Хочу сменить позу, но локоть упирается во что-то твёрдое. Изогнув руку под немыслимым углом, кое-как извлекаю из-под себя ту самую книжечку, с которой заснула. Продолжить, что ли? Свет хоть и рассеянный, но для чтения годится. Приоткрываю книгу правой рукой; левая так и остаётся под подушкой, и шевелить ею не рискую, чтобы не потревожить малыша, но вот неловко поворачиваюсь — и книга летит на пол. Ах ты ж!

Одновременно с этим хлопает входная дверь. Чувствуется, наддали ею от души, потому что грохот доносится даже сквозь плотно прикрытые библиотечные двери, а ведь звукоизоляция в доме такая, что уличных шумов не слышно абсолютно! Мой питомец, вздрогнув, приоткрывает один глаз, просачивается сквозь подушку и сворачивается у меня на левом запястье, приятно щекоча шелковистой шкуркой. Мол, просьба не беспокоить, я и тут досплю.

Так бесцеремонно, с подобным громом может ввалиться только хозяин. Вот как начнёт меня искать — а я тут разлёживаюсь… Ну-ка, подъём! Сую книжку в шкаф, на ходу проверяю — ничего не расстегнулось, не потерялось, не примялось во сне? Вроде бы, в порядке, можно и на выход.

Картина, которую я застаю в холле, неописуема и загадочна.

Николас в своём прекрасном белом костюме расслабленно восседает на банкетке, вытянув ноги, прислонившись спиной к стене и заложив руки за голову. Этакий усталый ковбой. Сходство довершается надвинутой на лицо шляпой. Ему, видите ли, хочется подремать после тяжёлого дня, а кому-то вздумалось зажечь эту люстру, что так и светит в глаза, вот и приходится мучиться, закрываться, а к себе в комнату ковбой не хочет, здесь отдыхать гораздо удобнее…

Кажется, я догадываюсь, в чём дело. И версия эта мне не нравятся.

Слышу где-то сзади глубокий вздох и оборачиваюсь. Константин, застыв на лестнице живым воплощением скорби, взирает на хозяина с состраданием. Брови трагически заломлены… сейчас выступит с каким-нибудь монологом, приличествующем случаю.

— И часто он так? — шёпотом интересуюсь.

— Поверьте, не часто, сударыня — замогильным голосом отвечает дворецкий. — Иногда если с друзьями на какой-нибудь вечеринке может себе позволить расслабиться, но чтобы так вот…

— Я всё слышу! — внезапно заявляет Николас из-под шляпы. Стаскивает её и небрежно закидывает в сторону гардеробной, и в этот момент до жути напоминает своего младшего братца, отшвыривающего шляпу через весь стол. — Константин, дружище не умничай. У меня сегодня как раз законный повод…

— Напиться? — спрашиваю скептически.

Он переводит на меня взгляд. А головы не поворачивает, как будто уже похмельем мучается.

— Хуже, родственница. Надраться. Ссставишь мне кмпанию?

Только по небольшой заторможенности речи и посветлевшим глазам можно определить, что он не просто подшофе, тёпленький или навеселе — не-ет, он загружен достаточно сильно. А я ни разу ещё до этого не сталкивалась с пьяными некромантами и не знаю, чего от них ожидать в таком состоянии. Вдруг они становятся чересчур обидчивыми или агрессивными? И начинают крушить всё подряд?

Тяжко застонав, он медленно поднимается. Прикрыв глаза, стоит минуту неподвижно, словно прислушиваясь к себе, потом махнув рукой в неопределённом направлении, круто разворачивается в сторону дальнего коридорчика. И идёт почти твёрдо, по линеечке.

— Куда это он? — спрашиваю.

— На кухню, — безнадёжно отвечает дворецкий. — Продолжать. Вы, сударыня, к нему лучше не подходите, он в таком состоянии весьма опасен.

Невольно ёжусь. Сбываются мои подозрения.

— Буянить начинает?

— Хуже. Душу изливать. Сударыня, я вас, конечно, предупредил, но если вы вдруг поддадитесь состраданию и решитесь его отвлечь — просто отвлечь, перевести внимание на что-то другое, нежели очередная рюмочка — у вас есть шанс увести его оттуда раньше, чем наступит утро.