Гражданин Галактики - Роберт Хайнлайн

— Кип, ты о чем?

— О теории относительности, разумеется. Слышала про такую?

— Ах, это! Конечно. Но здесь она не подходит. Такие поездки не занимают времени. Ну, минут пятнадцать на выход из атмосферы Плутона, потом примерно столько же на посадку здесь. А остальное — тьфу! Ноль.

— Но на световой скорости так не получится.

— Нет, Кип, — она нахмурилась, потом лицо ее осветилось. — Сколько времени прошло с того момента, как ты поставил маяк, до того, как они нас спасли?

— Хм, — это меня сразило. Папа не умер! У мамы даже седых волос не появится. — Около часа.

— Чуть больше. Если бы корабль стоял наготове, было бы меньше… Тогда, наверное, они нашли бы тебя в туннеле, а не я. Сообщение дошло мгновенно. Полчаса готовили корабль. Мамми была вне себя. Никогда бы не подумала, что она на это способна. Видишь ли, корабль должен постоянно быть готов к старту.

— В любое время, когда он ей понадобится?

— В любое время, постоянно. Мамми важная птица. Еще полчаса на маневры в атмосфере — и все. В реальном времени. Никаких фокусов с теорией относительности.

Я попытался привыкнуть к этой мысли. За час они покрывают двадцать семь световых лет — и еще получают нагоняй за потерянное время. Этак соседи по кладбищу дадут доктору Эйнштейну прозвище «Пропеллер», когда он начнет переворачиваться в гробу!

— Но как это может быть?

— Кип, ты знаком с геометрией? Не с Евклидовой, конечно, а с настоящей геометрией.

— Мм… Баловался с открытыми и замкнутыми искривленными пространствами, прочел популярные книги доктора Белла. Но, пожалуй, я бы не сказал, что знаю геометрию.

— Ну, по крайней мере, ты не станешь цепляться за идею, что прямая — кратчайший путь между точками. — Она сделала движение, будто обеими руками выжимала грейпфрут. — Потому что это не так. Кип, все соприкасается. Вселенную можно засунуть в ведро. Можно и в наперсток, если сложить ее так, чтобы совпадали конфигурации атомов.

Я увидел головокружительную картинку, на которой вселенная умещалась в чайной чашке. Теснились, упаковываясь, протоны и электроны — и переставали быть теми жиденькими математическими привидениями, на которые, говорят, похожи даже атомы урана. Получалось что-то вроде «первичного атома», которым некоторые космогонисты объясняли расширение вселенной.{105} А может, она и то, и другое — и упакованная, и расширяющаяся? Как парадокс «волны и частицы». Волна — это не частица, а частица не волна — однако все на свете представляет собой и то и другое. Если вы в это верите, вы поверите во все что угодно, — а если нет, то и не пытайтесь. Даже в самих себя поверить не пробуйте, потому что и вы одновременно состоите из волн и частиц.

— Сколько измерений? — пролепетал я.

— А сколько дашь?

— Я? Ну, может, двадцать. К четырем основным по четыре дополнительных, чтобы по углам не жало.

— С двадцати все только начинается. Я не знаю, Кип; оказалось, и я геометрии не знаю. Только думала, что знаю. Так что я их принялась трясти.

— Мамми?

— Ее? Да что ты, нет! Она не знает геометрии. Необходимый минимум, чтобы провести корабль сквозь складки пространства.

— Только-то?

Мне нужно было остановиться на разрисовывании ногтей и не позволять папе соблазнить меня дальнейшим образованием. Это бесконечно — чем больше узнаешь, тем больше нужно узнавать.

— Чибис, ты знала, для чего этот маяк, да?

— Я? — Она невинно потупилась. — Ну… да.

— Ты знала, что мы полетим на Вегу.

— Ну… если бы маяк сработал. Если бы мы его вовремя включили.

— Так вот, главный вопрос. Почему ты молчала?

— Ну… — Чибис явно собиралась совсем отвинтить пуговицу. — Я не знала, насколько ты разбираешься в математике… И… к тому же ты мог начать строить из себя этакого «старшим-лучше-знать». Ведь ты бы мне не поверил?

— Я говорил Орвиллу, я говорил Уилбуру, а теперь я говорю тебе: эта штука никогда не сможет взлететь.{106} Может, и не поверил бы, Чибис. Но в следующий раз, когда у тебя появится искушение промолчать «для моего собственного блага», вспомни, что я не цепляюсь за свое невежество. Я знаю, что я не гений, но я все же попробую пошевелить мозгами — и, возможно, даже окажусь в чем-то полезным, если буду знать, что ты замышляешь. Прекрати крутить эту пуговицу.

Она поспешно выпустила ее.

— Да, Кип. Я запомню.

— Спасибо. Еще одно. Мне крепко досталось?

— Хм! Еще как!

— Ладно… У них есть эти, гм, «корабли для складок», которые летают мгновенно. Почему же ты не попросила их подбросить меня до дому и запихнуть в больницу?

Она была в нерешительности.

— Как ты себя чувствуешь?

— Хм. Прекрасно чувствую. Только мне, кажется, сделали блокаду позвоночника или что-то в этом роде.

— Что-то в этом роде, — согласилась она. — Чувствуешь, что выздоравливаешь?

— Черт побери, я просто здоров!

— Нет. Но ты выздоровеешь, — она внимательно посмотрела на меня. — Сказать тебе как есть, Кип?

— Валяй!

— Если бы они привезли тебя на Землю, в самую наилучшую больницу, ты был бы «безнадежным случаем». Понял? Ни рук, ни ног. А здесь ты совершенно поправишься. Никаких ампутаций, ни мизинчика.

К чему-то подобному Мамми меня уже подготовила. Я лишь спросил:

— Ты уверена?

— Уверена. И в том, и в другом. Ты поправишься. — Вдруг ее лицо скривилось. — Ну и каша из тебя была! Я видела.

— Очень плохо?

— Ужасно. У меня теперь кошмары.

— Не надо было им позволять тебе смотреть.

— Они не могли мне запретить. Я ведь твоя ближайшая родственница.

— Надо же! Ты сказала им, что ты мне сестра или что-то в этом роде?

— Что? Да я и есть твоя ближайшая родственница.

Я чуть не сказал ей, чтобы не придуривалась, но вовремя прикусил язык. Мы были единственными людьми на сто шестьдесят триллионов миль. Как всегда, Чибис была права.

— Так что мне пришлось давать разрешение, — продолжала она.

— На что? Что они со мной делали?

— Ну, сначала сунули тебя в жидкий гелий. Оставили тебя там, и целый месяц использовали меня, как подопытную морскую свинку. Потом, три дня назад — три наших дня — дали тебе оттаять и начали работать. С тех пор ты поправляешься.

— А сейчас в каком я состоянии?

— Ну… ты снова отрастаешь. Регенерируешь. Кип, это не кровать. Просто так выглядит.

— А что же это?

— У нас нет для этого названия, а то, как они это называют, я не смогу произнести — слишком высокие звуки. Но все, начиная отсюда… — она похлопала по простыне, — и донизу, целая комната под тобой — все это тебя лечит. Ты весь в проводах, как эстрада на рок-концерте.