Торлон - Кирилл Шатилов

Поляну залил непроглядный мрак.

Ощущение после разговора осталось таким, будто мучительный голод ослепил Гури и заставил наброситься на красивый, но ядовитый мухомор, от которого в животе вместо сытости появилось предчувствие бури, а рот переполнился рвотной горечью. Даже смертельный поединок на ножах представлялся теперь ему более понятным и осмысленным, нежели почти приятельская беседа ни о чем. Ничего толком не узнав, он лишь еще глубже погрузился в пучину злых загадок, раскрытие которых, увы, не предвещало ровным счетом ничего хорошего. Кто поднял руку на Учителя? Что еще выкрали убийцы, кроме оружия, о чем Дэс’кари Сину не успел договорить? Почему он все-таки без видимой на то причины обратился в бегство?

Да и Павук… Нет, он не забыл про него. Бедняга по-прежнему лежит там, где его настиг неразборчивый нож. Гури представил себе возвращение в стойбище с окровавленным телом паренька на плечах, слезы женщин, искаженное горем любимое лицо Кеиты и тишину отчаяния, которая повиснет над всеми Тикали. Суровая жизнь и быстрая смерть приучили Тикали сдерживаться, а не оглашать лес криками и стонами, как то делают илюли в знак великой скорби. Старейшины обязательно зададут ему много вопросов. Объяснений потребует и Гел. Привыкший с детства жить под чужой личиной, Гури при этом больше всего на свете ненавидел обманывать. А если рассказать о случившемся правду, получится, что он мог, но не защитил Павука. И даже не отомстил.

Стоило ему тронуться, крадучись и прислушиваясь к каждому шороху, в ту сторону, где, как он представлял себе, осталось лежать бездыханное тело Павука, как рыжая грива на голове встала дыбом от ужаса: он наткнулся на большой валун, и этот валун тотчас зашевелился. И не просто зашевелился, а тихо спросил на языке илюли:

— Фокдан, это ты? Я потерял его из виду…

Гури застыл, быстро ища единственно верное в таком положении решение, когда на некотором расстоянии послышался приглушенный призыв:

— Норлан, сюда! Кажется, я кого-то нашел…

Времени на раздумья у Гури не оставалось.

— Фокдан, а разве ты не…

Говоривший понял, что рядом с ним оказался кто-то третий. Кто-то, кто толкнул его в бок и замер. Рука сама скользнула по круглому набалдашнику, привычно потянула за шершавую рукоять и выхватила из ножен всегда покорный хозяину меч. Лезвие со свистом рассекло воздух на высоте колена от земли, не встретило преграды, взлетело вверх и обрушилось наискось назад, в надежде достать невидимого противника. Тщетно. Острие чиркнуло по земле. Норлан откатился в сторону и замер, выжидая и не опуская меча.

— Что там у тебя происходит?

Из-за кромешной тьмы Фокдан не мог видеть происходящего, но лязг железа насторожил его.

— Здесь есть кто-то еще, — громко зашептал Норлан. — Кажется, я не успел его ранить.

«Мальчишке опять мерещатся враги», — подумал Фокдан, однако осторожно положил бездыханное тело обратно на землю и взвесил на локте приятную тяжесть арбалета.

Солдаты, особенно сверы, полагают, будто лазутчикам слишком многое мерещится и они напрасно поднимают тревогу, не убедившись лишний раз в истинности своих скоропалительных заключений. Фокдану не раз приходилось ходить в разведку, в одиночку либо в составе целого отряда лазутчиков, однако он не помнил случая, чтобы полученные им сведения о противнике расходились с действительностью. Вот и сейчас он был совершенно уверен в том, что видел из-за деревьев на поляне не просто костер, а всадника на лошади, которая промчалась прямо сквозь пламя, как если бы это был лесной ручей, и человека с неправдоподобно большой головой, оставшегося сидеть в облаке рыжих искр. Ни всадника, ни человека не осталось. Только тусклая кучка дышащих жаром углей, от которых света не больше, чем от звезд — белым днем.

Ночь выдалась не самая лучшая, чтобы рыскать по лесу. «Выколи глаз», называл такие ночи Фокдан. Он никогда бы не пошел в разведку, если бы не настоял Норлан. Мальчишке захотелось выделиться, почувствовать себя полезным. А немногословный Ризи внезапно его поддержал. Этот вечно неумытый и как будто заспанный херетога с каждым днем их странствий нравился Фокдану все меньше, однако нянькой для Норлана он был превосходной. Держал юношу постоянно при себе и делал вид, что тот выполняет работу его личного телохранителя. Наблюдать за этим со стороны было презабавно, поскольку вокруг Ризи было еще пятеро воинов — могучих мергов с вечно угрюмыми лицами. Рядом с ними худощавый Норлан даже в шлеме смотрелся как изящная девушка-наездница. Похоже, Ризи боялся не только вражеской стрелы из кустов, но и гнева своего начальника Тивана, приходившегося, как выяснилось, Норлану отцом. Тем удивительнее было безропотное согласие Ризи на просьбу юноши отпустить его в ночной рейд в качестве лазутчика. Едва ли на его решение как-то повлиял второй член группы, то есть Фокдан. Правда, Ризи наверняка знал Фокдана хотя бы как сына заслужившего добрую славу в лесных боях Шигана, а потому не мог ему не доверять, тем более что назначил Фокдана к ним в отряд сам Ракли. И все же Фокдан был чужаком, далеким от благополучной жизни в Вайла’туне, большую часть жизни прожившим на далекой заставе, превращенной теперь в пепел, искусным, быть может, в рукопашных схватках, но не искушенным в четком выполнении отданных приказов.

В последнем Ризи сам имел возможность убедиться, когда Фокдан открыто отказался выполнять его распоряжение встать лагерем прямо на месте разоренной заставы и предпочел провести ночь в одиночестве, закопавшись в палую листву поодаль от остального отряда. Многие приняли его странное поведение за страх перед воспоминаниями об этом месте и нежелание ночевать среди могил своих недавних сотоварищей. Отчасти так оно и было. Не было только могил. Как не было и трупов всех тех, кто сложил свои головы в том последнем бою с неистовыми, окрыленными победой над огнем шеважа. Пепелище остыло, все вокруг было мертво, безлюдно и пугающе незнакомо, и поначалу напрашивалось единственное объяснение: пришедший сюда раньше их первый карательный отряд тщательно предал всех павших земле и отправился дальше выполнять свою главную задачу — карать. Воины во главе с Ризи подошли к бывшей заставе затемно, костров предусмотрительно разжигать не стали, а наутро выяснилось, что никаких могил или даже общего кургана, какие вабонам приходилось иногда сооружать в местах особенно крупных лесных сражений, нет и в помине. Отсутствие разбросанного по заставе оружия или доспехов еще можно было объяснить жадностью шеважа до всего железного, но люди, пусть даже мертвые, просто так не исчезают. Тем более что некоторые следы все же остались. Когда предрассветный туман рассеялся, повсюду стала видна кровь. Ее было так много, что поначалу изумленные воины решили, будто на пепелище теперь растет красная трава. Начал накрапывать мелкий дождь, и на глазах трава стала медленно зеленеть, отмываясь от крови. Даже кони, почуяв неладное, испуганно заржали.