Дневники русской женщины - Елизавета Александровна Дьяконова

Вчера первый свободный вечер – пошла гулять… и конечно, туда, на rue Brézin.

Она была по-прежнему тиха и пустынна, только сквер изменился – печально смотрели пожелтевшие листья; было холодно… и все кругом было так печально, так способствовало моему настроению…

Не знает он, что я вернулась… Сердце замирало от радости, едва я коснулась его родной земли…

Он спит теперь, утомленный дневной работой, и не узнает, не догадается… никогда…

6 октября.

А ведь я совершенно не знаю, кто он; как бы узнать хоть что-нибудь о нем?..

Когда я уезжала и приходила прощаться к Анжеле, та сказала, что знает его. Тогда я не смела спросить ничего, это было бы слишком явно заметно… А теперь… Если я не могу его видеть – то услышать хоть слово о нем!

Какое благодеяние – дождь для земли во время засухи…

Сегодня воскресенье, как раз приемный день; надо же по возвращении навестить Анжелу – и непременно, незаметно наведу разговор на него.

И я пошла в госпиталь Брока.

Анжела очень обрадовалась моему приходу.

– Давно ли вернулись? Как это мило с вашей стороны – сейчас же вспомнить обо мне… очень, очень рада, что вы пришли.

Я вся вспыхнула: ведь я пришла не просто, чтобы повидаться…

Но шел дождь, и в маленьком кабинете электротерапии, где живет Анжела, было темновато, так что она ничего не заметила.

Мы заговорили о госпитале, перебрали всех больных, которые ходили на электризацию одновременно со мной; вспомнили и о докторе Дроке и его необыкновенном взгляде…

– Он скоро вернется из отпуска.

– Судя по его взгляду – это должно быть необыкновенный человек, – направляла я на него разговор: помню, что «monsieur Lencelet est un ami intime du docteur Drock…»167

– О, это действительно чудный человек, и притом знаменитость… Вы знаете ли, сколько стоит визит у него на дому?

– Сколько?

– Два луи! двадцать франков! – торжествующим тоном сказала Анжела, точно это она сама получала такую плату.

– О, – сказала я с уважением.

– Да, да… это такая знаменитость по накожным болезням.

– А эти, которые ходят с ним по палатам, – это тоже… доктора? – нарочно ошиблась я, зная, что Анжела сейчас объяснит, как иностранке.

– Нет, это экстерны и интерны. Каждый шеф имеет своего интерна. Доктор Dossi – акушер – своего, доктор Дрок – своего… теперь у него Собатье, в прошлом году был Кур-де-Глеввинье… я их всех отлично знаю.

– И Ленселе тоже был? – наконец решилась я спросить, думая, что вопрос как будто вскользь, будет незаметен.

– Как же! он был здесь интерном у доктора Дрока. Это его близкий друг. Ils font des travaux ensemble: oh! monsieur Lencelet, il se tue en travaillant… c’est un très bon médecin et bien piétiné à peu près partout…168

Так вот кто он…

Анжела увлеклась и рассказывала о том, как хорошо иметь протекцию, как шефы, уезжая на лето, передают интернам своих больных, как для врача необходимо устроиться «s’installer»; как доктор Гроссерье устраивает кабинет электротерапии, который стоит ему 50 тысяч франков в год.

– Вы понимаете, что он не может дешевле брать у себя на дому. За сеанс, который он здесь делает даром, у него на дому платят 10 франков. И вообще жизнь докторам страшно дорого стоит: им нужно поддерживать отношения, устраивать приемы. Не может же доктор Дрок жить в Латинском квартале, а надо – около L’arc de Triomphe de l’Etoile… A какие связи y доктора Dossi! он – сенатор. Вы видели, как его павильон украшен живописью. Это художники сделали для него любезность, работали даром. Это был, что называется – bel homme169. Красавец замечательный! Вот кто имел успех у женщин. Теперь стар стал, да…

И долго еще она рассказывала мне об этом специальном мире, где медицина служит усовершенствованным оружием в борьбе за существование, где связи, протекция, наука, знания, энергия, способности – прочно сплелись в одно крепкое целое – карьеру.

А в ушах у меня звучало: «oh, monsieur Lencelet, – il se tue en travaillant… c’est un très bon médecin et bien piétiné à peu près partout»170.

9 октября, среда.

Познакомилась с румынками. Одна сестра – медичка – такая красавица, что я тотчас же прозвала ее «La belle Roumaine»171; другая – с lettres172 – не так хороша, но с лицом очень симпатичным и интеллигентным, обе чрезвычайно симпатичные девушки.

Сестры посвятили меня в свои намерения и планы жизни. Медичка готовится к экзамену на экстернат – и объяснила, что это такое. Студенты медицинского факультета – Ecole de médecine – могут держать конкурсный экзамен при Assistance Publique – на экстернат и интернат. Экстерны состоят как бы помощниками врачей – делают перевязки, присутствуют при обходах; интерны – уже самостоятельно заведуют палатой, нечто вроде наших ординаторов. Экстернат и интернат – по четыре года каждый, причем экзамен на интернат можно сдать и ранее этого срока. Стать интерном – идеал всякого студента-медика, так как, будучи студентом, интерн уже имеет за собой большую практику, и когда кончает курс – выходит опытным и знающим врачом. Некоторые из них читают и частные лекции, подготовляя к конкурсным экзаменам на экстернат. Они много работают, но зато и веселятся же! Для них в каждой больнице отведено особое помещение «salle de garde»…173 так вот они что там выделывают! Voila ceux qui font la noce174.

Слушать такие разговоры для меня и величайшее наслаждение и мучение. Я все-таки узнаю что-нибудь о нем, какая его жизнь, в чем состоит его работа, но это… кажется, кто-то всаживает нож в сердце. У него такие редкие волосы на голове. И как подумаешь, что люблю всеми силами души, со всей искренностью первого чувства – этого преждевременно истасканного парижанина… ужас!

Несмотря на свою буржуазность, медичка все-таки выражается более свободно.

– Вас возмущает эта безнравственность. Что же? Ведь для мужчины женщина – это первая необходимость.

– Ну, а я так с вами не согласна. Я бы не хотела выйти замуж за… такого…

– Мужчина-девственник! что может быть хуже! – С ужасом восклицает прекрасная румынка, лениво раскидываясь на постели. – Ни за что! А ты? – спрашивает она сестру.

Та, в своем качестве не медички, считает нужным конфузиться и молчать.

А я спорю с ней и доказываю, что такой брак самый нравственный.

Но я не могу не ходить к румынкам, не могу не слушать этих бесконечных разговоров… Нет! все же я услышу о нем. Я показываю необыкновенный интерес ко всем мелочам, касающимся экстернов и интернов… и мы, сидя втроем у камина, болтаем целыми часами.

11 октября, пятница.

Пошла сегодня в музей Гимэ. Мне говорили, что там