Все романы в одном томе (сборник) - Джордж Оруэлл

Я миновал поворот, и глазам открылась панорама. Силы небесные! Новый шок! Весь берег кишел народом. На пространстве, где прежде расстилались заливные луга, всюду торчали «восточные» чайные домики, киоски со сластями и торговые автоматы, шустрили разносчики фирменного мороженого «Уолл». Как в Маргите или на любом другом курорте побережья. А я помню, какой была эта тропа – дорога для тяги судов на бечеве. Шагай себе милю за милей, и кроме речников у шлюзовых ворот или очередного лодочника, что лениво плетется за тянущей его баржу конягой, не встретишь ни души. Всегда у тебя для рыбалки здесь было собственное место. Частенько я весь день сидел на берегу, ярдах в пятидесяти на мелководье гуляла цапля, и часа по три, по четыре мимо не проходил никто, кто мог ее вспугнуть. И почему это я вдруг решил, что взрослый люд теперь удить не ходит? По краю берега, насколько видел глаз, тянулась непрерывная цепь мужчин с удочками, по рыбаку через каждые пять ярдов. Сначала изумление: что ж они таким строем хотят выудить? Потом я сообразил – члены какого-нибудь там рыболовного клуба. А на реке полным-полно лодок: гребные шлюпки, плоскодонки с шестами, байдарки и моторные катера, набитые безмозглым молодняком, которому бы только орать и визжать, да еще под рев граммофонов на борту. Поплавки бедняг, пытавшихся удить рыбу, качало и сносило волнами от моторок.

Я немного прошелся вдоль цепочки рыбаков. Мутно рябила, несмотря на ясный день, вода. Ни у кого никакого, даже самого мизерного, улова. И надеялись ли на него? Кишевшей здесь толпы хватило бы распугать рыбу всех морей. Вообще, поплавки среди массы колыхавшихся бумажных пакетов и стаканчиков из-под мороженого вызывали много сомнений. Есть еще рыба в Темзе? Наверно, все-таки должна быть. Однако вот сама вода, клянусь, не та, что прежде. Цвет стал совсем другой. Вы, разумеется, уверены, что это мои домыслы, но говорю вам – вода изменилась. Я ж помню Темзу, помню мерцавшую зеленоватую прозрачность воды, сквозь которую можно было наблюдать стайки голавлей, круживших на глубине среди тростинок камыша. Теперь и на три дюйма вглубь ничего было не увидеть. Бурая муть, подернутая масляной пленкой горючего моторных лодок, не говоря уж об окурках и бумажках.

Вскоре я повернул обратно. Нервы больше не выдерживали оглушительного граммофонного воя. Конечно, это в воскресенье, думал я, а в будни, может, не так мерзко. Но уже понимал, что никогда я сюда не вернусь. Да провались они, пускай резвятся на своей чертовой реке. Куда угодно пойду удить рыбу, только не на Темзу.

Вокруг роились толпы людей, преимущественно молодых. Уйма веселых юных парочек. Мимо гурьбой пропорхнули красотки, все в брюках колоколом и белых фуражках, как на американском флоте, над козырьками задорные надписи. У одной из девчонок, лет семнадцати, на фуражке «Эй, поцелуй меня!». Я бы не прочь… Что-то толкнуло подойти к автомату для взвешивания пляжников, встать на весы и опустить пенни. В утробе механизма щелкнуло (автомат был тем популярным агрегатом, который сообщает и вес твой, и твою судьбу), из щели выполз листочек с печатным текстом:

Вы человек исключительно одаренный, но до сих пор не получили должного признания из-за своей чрезмерной скромности. Ваши таланты недооценивают. Предпочитая оставаться в тени, вы позволяете другим приписывать себе успехи, достигнутые вами. Натуру вашу отличают нежность, чувствительность и преданность друзьям. Вы необыкновенно привлекательны для противоположного пола. Ваш главный недостаток – великодушие. Верьте в себя, впереди грандиозные победы!

Вес: 207 фунтов 12 унций.

За три последних дня, как оказалось, я прибавил целых четыре фунта. Должно быть, выпивка.

Я вернулся в «Георга», загнал машину в гараж и угостился запоздалой чашкой чая. По случаю воскресенья перерыв в баре был длиннее. Чем еще два часа томиться, я предпочел пройтись, подышать вечерней прохладой.

И только я пересек площадь, как обратил внимание на шедшую впереди женщину. С первого брошенного взгляда появилось ощущение, что она мне знакома. Такое, понимаете ли, специфическое чувство. Лица ее я, разумеется, не видел, и по фигуре вроде бы не узнавал, а все же мог поклясться – знакомая.

Женщина шла по Главной улице, затем свернула на ту улочку, где когда-то держал лавку дядя Иезекииль. Я за ней. Не знаю почему – отчасти из любопытства, отчасти из-за некой опасливости. Первой мыслью было, что наконец-то мне встретился некто, кого я знавал в прежнем Нижнем Бинфилде, но в следующий момент вспыхнуло подозрение, что это, вполне вероятно, приезжая из Западного Блэчли. А тут уж требовалась бдительность, поскольку, увидав меня здесь, жительница нашего района могла как-нибудь проболтаться Хильде. Так что я осторожно, соблюдая безопасную дистанцию, шагал за ней и пристально разглядывал доступные обзору детали ее внешности. Абсолютно ничего вдохновляющего. Рослая грузноватая бабенция уже к пятидесяти, в довольно затрапезном черном платье. Без шляпки, вообще вид такой, как будто только на минутку выскочила из дому, и туфли, судя по походке, со сбитыми каблуками. Общее впечатление – распустеха. Но, совершенно не опознанная мной, она, однако же, чем-то неуловимым тревожила мне память. Чем-то в своих движениях, что ли. Женщина подошла к лавке, торговавшей сластями и писчебумажной мелочью (из лавочек, которые не закрываются по воскресеньям). Владелица канцелярско-кондитерских товаров поправляла в дверях открытки на стенде. Моя незнакомка остановилась, чтобы перекинуться с ней словом.

Я тоже притормозил, спешно найдя витрину для дотошного изучения ее сокровищ. Выставлен там был разный бытовой ассортимент: образчики обоев, оборудование ванных комнат, все такое. На расстоянии меньше пятнадцати ярдов от ворковавших кумушек мне отлично слышалась ахинея бренчавшей женской болтовни, затеянной лишь с целью почесать языки. «Смех с ним, ну прямо один смех. А я скажу тебе, я ему говорю. Что ж, говорю, а ты что думал? Разве так можно, а? Но что с ним говорить! Как с камнем. Прямо стыд!..» И снова, и опять все то же. Я понемногу начал закипать. Очевидно, моя незнакомка, как и ее подруга, являлась женушкой местного мелкого торговца. Вряд ли, уже решил я, эта тетка могла быть кем-то из старинных моих знакомых в Нижнем Бинфилде, но тут она вдруг повернула голову почти ко мне лицом… Иисусе милостивый! Это была Элси!

Да, Элси. Никаких сомнений – Элси! Вот эта разбухшая дылда!

Меня так ошарашило (заметьте, не сама встреча, а то, во что Элси успела превратиться), что мир поплыл перед глазами. Медные краны и фаянсовые раковины разом как будто затуманило, я едва различал их. Кроме того, на миг продрал смертельный страх, что сейчас и она меня узнает. Нет, скользнув по мне взглядом, даже бровью не повела. Еще секунда, и, спокойно отвернувшись, она потопала дальше. А я опять за ней. Рискованная штука: моя слежка могла быть ею обнаружена, у нее мог возникнуть вопрос, кто же я такой. Но я как заколдованный шел следом, мне хотелось получше ее разглядеть. Просто понаблюдать за ней уже иначе – так сказать, новыми глазами.

Ужасно она выглядела; тем не менее изучал я ее со спины не без некоего научного любопытства. Жуткие штуки время вытворяет с женщиной. Прошло всего двадцать четыре года, и девушка, столь памятная мне, с ее молочно-белой кожей, алым ртом и отливавшими золотом волосами, сделалась этой неуклюжей сутулой клячей, волочащей ноги в стоптанных туфлях. Меня, честно сказать, откровенная радость охватила, что родился мужчиной. Никакой парень так безобразно не расползется. Пусть я толстяк, пускай, если хотите, плохо сложен. Но ведь по крайней мере я сложен. А Элси даже не была очень уж жирной – попросту бесформенной. Невнятный кошмар вместо бедер, талия начисто исчезла. И вся какой-то тяжело оплывшей массой, как куль с мукой.

Я долго шел за ней, сначала по старому городу, затем сквозь множество убогих незнакомых улочек. Наконец она вошла в магазинчик, и по тому, как вошла, было видно – вернулась домой. Я приостановился снаружи, перед витриной. «Д. Куксон: широкий ассортимент кондитерских и табачных изделий». Стало быть, Элси теперь миссис Куксон. Лавчонка очень походила на ту, возле которой она болтала со своей приятельницей, только еще теснее и значительно неряшливее. Не похоже, чтобы здесь продавали что-то кроме дешевых сигарет и леденцов. Раздумывая, что ж мне тут купить, дабы немного задержаться у прилавка, я высмотрел в витрине несколько плохоньких трубок и смело переступил порог. Впрочем, потребовалось предварительно взять себя в руки, так как, узнай она меня, пришлось бы твердо, уверенно соврать.

Она возилась в задней комнатушке, но вышла, когда я явился. Итак, мы оказались с ней лицом к лицу. Ах! Ни единой черточкой не встрепенулась. Не признала. Смотрела самым обычным образом, а вам известно, как взирают на клиентов в подобных лавочках – с полнейшим равнодушием.