Эхо. Творец нитей. Книга 1. - Анатолий Хохлов

На то, что старший жрец отворачивается и старательно прячет лицо, увлеченная своими идеями юная мико не обращала никакого внимания.

— Неплохо устроилась, — вместо того, кто был должен, комментировала болтовню девчонки женская фигура в дорожной зимней одежде, вальяжно рассевшаяся на крыше храма. — Месяца не прошло, а уже полностью освоилась на новом месте. Командует, фырчит, требует расширения жилья и личного лакея. Когда вещи свои паковала, куда собиралась? На руины мертвого города, к отцу, на которого помогала судимость повесить с последующим отжимом престижной жилплощади и львиной доли доходов? Нет, мы собирались на курорт! Купальник не забыла?

Ее слова обращались мыслями в голове храмовника, все больше распаляя его гнев и злобу.

— Шайнинг-сама, вы меня слушаете вообще?! — пресекшись посреди очередной фразы, девчонка соизволила заметить, что жрец не отвечает на ее болтовню. — Я как со стеной разговариваю!

— Ну же, бей! — насмехаясь, подзадоривала Нуэ. — Со всего маху, ладонью по лицу! Ты же боец, в первой линии против Серебристых стоял! Давай, тряпка, соберись! Хоть раз, докажи семье, что ты — мужчина!

Храмовник, уступающий размерами и силой армейскому самураю, но рослый и могучий в сравнении с обычным человеком, резко повернулся, и рука его взлетела, устремляясь к остолбеневшей девчонке. Мичиру испуганно вскрикнула, а Шайнинг вдруг сгреб ее в охапку и крепко стиснул в объятиях.

— Мышь ты моя писклявая! — мурча, как самый настоящий матерый кот, храмовник принялся теребить и мять взвизгивающую, беспомощно брыкающуюся девчонку. — Я два штурма Инакавы пережил, от огня «Великого Дракона» увернулся, а с тобой, бубнилка мелкая, не совладаю, значит? Ух, я тебя!

— Эй, эй! — Нуэ, не понимая, как она умудрилась упустить контроль над ситуацией, сердито заерзала, готовая в случае чего сразу же пуститься наутек. — Что вы творите? Это же не по сценарию и совсем не весело!

Меченная проклятой печатью, мастер иллюзий из страны Морей попыталась навеять на храмовника иллюзию, в которой его дочь снова с возмущением отталкивает отца, высказывает много разного и угрожает заявить командиру боевой группы о домогательствах. На девчонку можно навеять другое гендзюцу и, спровоцировав крупный скандал, разогнать обоих по углам. И чем же закончится эта ссора? Сожжение храма или изгнание дочери из дома — это сущие мелочи, даже не смешно. Надо учинить сущее безумство, чтобы у всех глаза на лоб полезли, а потом сбежать, бросив бедолагу разгребать последствия! Вот бы повеселилась безликая демоница, читая статьи в газетах! Но этот сволочной храмовник…

Подлый предатель, бросивший семью восемь лет назад, опасный семейный тиран и бывалый уголовник держал дочку крепко. Он явно пользовался своим физическим превосходством, но почему-то, пережив первый испуг, Мичиру вдруг не почувствовала себя униженной и оскорбленной. Слабые попытки юной мико освободиться быстро утихли и сошли на нет. Желание бороться исчезало. Волны мужской силы окутывали девчонку, и на нее вдруг снизошло понимание, что сила эта нисколько не злая. Похожая на настоящее пуховое одеяло, она ласково согревала и была мягка, из нее довольно просто было выбраться, но очень хотелось остаться, ведь там, снаружи, — колючий холод бесконечного одиночества.

Да, мать была рядом все эти годы, она могла накричать на Мичиру за какую-нибудь провинность или дать денег в качестве родительской заботы, но она никогда не касалась дочери даже пальцем. Лучшей подруги, с которой можно было бы хоть время от времени держаться за руки, у Мичиру никогда не было, а с остальными девчонками не возбранялось только разводить болтовню, избегая нарушений личного пространства. О каких-нибудь касаниях со стороны мальчишек вообще не могло быть и речи, ведь стоящие рядом девочка и мальчик — это уже крайне сомнительная ситуация, а если они еще и разговаривают, то перед вами жених и невеста, над которыми будет смеяться вся школа.

Не зная чужого прикосновения, абсолютно естественного элемента общения для любых живых существ, девочка сама не замечала, как менялась. Биологическая суть человека недоумевала, почему все держатся от нее на расстоянии, и делала единственный логичный вывод — организм ущербен. Болен или уродлив. А раз он ущербен, значит жить не должен. Сам собой включался механизм поведения ущербного существа. Нарушались биоритмы, возникали психологические комплексы и тяжесть на душе, которую люди называют хроническим стрессом.

Происходило то же самое, как если бы людям вдруг взбрело в головы заявить, что пить воду и любые водосодержащие напитки — преступно и аморально. Из поколения в поколение употребление воды медленно снижалось, мучительное чувство жажды становилось для людей привычным и нормальным, а болезни и смерти, возникающие от затяжного обезвоживания, словно бы никто никогда не замечал. Мичиру была ребенком из этого странного и нелогичного мира, скованная по рукам и ногам бесконечной чередой нравоучений и всегда готовая оттолкнуть руку, протягивающую ей стакан воды. Она же не какая-нибудь извращенка-водохлеб. Она — нормальная!

И вдруг кто-то, ловко схватив за шиворот, вдруг поставил высохшую от зноя девчонку под бьющий из скалы водопад. Гнусный негодяй, нужно собрать все силы и оттолкнуть этого изверга…

Но тело умирало без воды.

— Давай же, девочка, борись! — Нуэ пыталась подсказать Мичиру слова и действия, но сильный всплеск зеленой Ци ветерана-храмовника разрушал силовые схемы, что пыталась сплести в биотоках людей зловредная демоница. — Назови его извращенцем и предателем, сбей эту мерзкую зелень, а остальное я доделаю!

Мичиру не слышала слов безликой. Юная мико чувствовала сладкое томление в окутывающих ее биополях отца, истинно сказочное для девчонки, привыкшей к всеобщей разобщенности, к холодным и враждебным отношениям среди родственников, погрязших в дележе материальных благ. Деревянная кора, покрывающая ее тело и душу, покрылась трещинами.

— Папа… — заливаясь слезами, девчонка прильнула к отцу. — Папа, прости…

Грозный храмовник, до сих пор даже не заподозривший о присутствии рядом чудовища, совершенно обмяк и, подняв руку, погладил девочку по голове. Он хотел что-то сказать, как вдруг, уткнувшись лицом дочери в плечо, разрыдался. Мичиру, удивленная, тотчас напряглась и начала закрываться, но Шайнинг, подняв ее на руках, встряхнул, словно куклу и снова стиснул в объятиях.

— Глупая ты, — шепнул он дочери. — Я же от счастья плачу! По такому поводу плакать кому угодно можно!

Одна из трех низкорослых фигур, что сидели рядом с Нуэ, повернула голову и посмотрела на хозяйку.