Романы Круглого Стола. Бретонский цикл. Ланселот Озерный. - Полен Парис
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Мне этого достаточно, – сказала девица. И тотчас, подойдя к Ланселоту, заговорила с ним:
– Сир, ради того, что вам дороже всего на свете, я прошу у вас один дар.
– Вы меня так заклинаете, что получите все, что угодно.
– Так вот, вы мне обещали, что на этой ассамблее повяжете мой правый рукав[370] как вымпел сверху шлема и будете преломлять копья из любви ко мне.
Ланселот не мог отговориться, хоть и весьма отягощенный обязательством, которое, как ему думалось, королева найдет оскорбительным, когда узнает об этом. Он уныло повязал рукав на свой шлем наподобие султана и согласился посвятить девице из Эскалота ратные подвиги, которые собирался совершить на Винчестерском турнире.
На другой день он оставил в Эскалоте свои доспехи, сменив их, и уехал вместе со вторым братом. Вначале они нашли кров у тетушки его спутника, на полдороге к Винчестеру. Прибыв на равнину, где должен был состояться турнир, он примкнул к той из сторон, где, как ему подсказали, недоставало доблестных рыцарей; в то время как на другой были Богор, Гектор, Лионель и еще многие бойцы от Круглого Стола. Он сразился с ними, не узнав их под доспехами, которые они тоже заменили. В первом столкновении Богор нанес ему жестокий удар, прежде чем сам вылетел из седла. Ланселот предрешил поражение рыцарей Круглого Стола и, не дожидаясь конца турнира, покинул поле боя; узнал его только король, видевший, как он приехал в Эскалот.
Он возвращался с Винчестерского турнира тяжело раненым; и поскольку он предвидел, что еще долго не сможет надеть доспехи, оставленные в замке Эскалот, то остановился у тетушки юного рыцаря, которая дала ему приют прошлой ночью. На этот раз исцелить его раны взялась не девица, а старый рыцарь, «который жил неподалеку от них и занимался врачеванием ран; и смыслил в этом, как никто другой в тех краях». Он оставался в этом убежище более шести недель, «и таким, что не мог ни носить доспехи, ни выйти из дома». Эта задержка оказалась для него роковой.
Гавейн и Гарет, которые в ложе короля оставались простыми зрителями турнира, очень хотели бы знать, кто этот рыцарь с алым рукавом, чьими подвигами они так восхищались. Король не старался утолить их любопытство, довольный тем, что узнал Ланселота, присутствие которого в Винчестере опровергало подозрения Агравейна. На обратном пути в Камалот трое братьев, Гавейн, Гарет и Мордред, побывали еще в замке Эскалот, где Ланселот оставил свои доспехи. Пока они сидели за ужином, девица с алым рукавом не преминула расспросить их о новостях с турнира.
«Сударыня, сказал мессир Гавейн, о турнире я могу вам сказать, что он был лучшим из всех, какие я видел; и что победил в нем один рыцарь, коему я желал бы уподобиться в добродетелях; но имени его я не знаю. – Сир, спросила она, какие доспехи были на нем? – На нем были, ответил он, доспехи сплошь алые, а наверху на шлеме рукав дамы или девицы, не ведаю какой. Но я так вам посмею сказать, что если бы я был девицей, хотел бы я быть той самой, затем чтобы меня любил всею душой тот, кто его носил».
Судите сами, была ли счастлива девица из Эскалота, слушая мессира Гавейна. Он же разглядывал ее с превеликим удовольствием, словно сраженный наповал ее красотой. Вечером все гости вышли прогуляться в поле рядом с домом; владелец Эскалота и его дочь присоединились к ним.
«Мессир Гавейн усадил отца по правую руку от себя, а по левую усадил девицу, так что она сидела между ним и Мордредом, а хозяин между ним и Гаретом, его братом. И Гарет отвлек хозяина в сторону, дабы мессир Гавейн поговорил с девицей наедине. И когда тот увидел, что самое время с нею говорить, то стал просить ее любви. А она спросила, кто он. – Я рыцарь, ответил он, а по имени Гавейн, племянник короля Артура, и полюблю вас всею душой, если вам угодно. – Э, мессир Гавейн! возразила она, не смейтесь надо мною. Я знаю, что уж больно вы имениты, чтобы любить такую бедную девицу; а впрочем, если вы меня и полюбите всею душой, мне оттого будет тяжелее, чем от чего иного. Потому как если вы меня и полюбите до немочи сердечной, вы не сможете ко мне подступить: ибо я люблю всею душой одного рыцаря, коему никаким путем не изменю. И я вам истинно говорю, что я еще невинна, никогда я никого не любила прежде, чем увидела его впервые. И убей меня Бог, он рыцарь не хуже вас, и красив не менее. Потому говорю вам, что просить моей любви – напрасный труд. – Как! Стало быть, он один из достойнейших в мире? А как его имя? – Сир, про его имя я вам ничего не скажу; но покажу вам его щит, который он мне оставил, когда ехал на Винчестерский турнир, и щит этот вы увидите ночью, когда пойдете ложиться, ибо он висит на гвозде в опочивальне у вашего ложа».
Гавейн легко распознал по двум лазурным коронованным львам на белом поле, что победителем Винчестерского турнира и в самом деле был Ланселот. Он попросил прощения у девицы за свои любовные притязания, признав, что она отдала свое сердце достойнейшему и прекраснейшему из рыцарей. Он вернулся к королю, чтобы поделиться своим открытием.
– Вы мне не сказали ничего нового, – ответил Артур, – я заметил Ланселота при въезде в Эскалот в то время, когда мы оттуда выезжали. Ах! как бы я жалел, если бы послушал вашего брата Агравейна!
– Мой брат, – возразил Гавейн, – обманулся сам.
«Ни разу Ланселот не помышлял о подобной любви к королеве; к тому же говорю вам истинно, что он любит всею душой одну из прекраснейших дев на свете. И притом мы знаем, что он любил дочь короля Пеля, от коей рожден Галахад. – Несомненно, ответил король, если бы Ланселот и любил королеву всею душой, то я не верю, чтобы он дерзнул пойти на такую измену, как познать ее телесно; ибо в сердце его, средоточии столь великой доблести, не могла угнездиться измена, ежели это не величайшие дьявольские козни».
Увы! великий и справедливый Артур судил о Ланселоте слишком благосклонно или, скорее, не сознавал силу любви.
Когда король, Гавейн, Гарет и прочие вернулись в Камалот, королева узнала, что
