Самостоятельные люди. Исландский колокол - Халлдор Лакснесс

— В-в-в бочонке в стене, — прошептал он, загораживая ей путь широко раскинутыми руками. — И еще в ящике на чердаке кое-что найдется. Вот ключи. И двести далеров в этой шкатулке. Берите это причастие сатаны, эти faeces diaboli[200], которые слишком долго отягощали мою совесть, уезжай, отправляйся на юг, чтобы встретиться со своим любовником. Но если кто и погубил свою душу — все равно, правильно или неправильно я поступил, — так это я.

Глава десятая

Гюльденлеве, родственник короля, барон Марселисборг, генеральный почтмейстер Норвегии, губернатор и сборщик налогов Исландии, или, как он сам себя титуловал: Gouverneur von Ijsland[201] был владельцем множества великолепных земельных угодий и прекрасных дворцов в Дании. Летом он предпочитал жить во дворце Фредхольм, где был богатый дичью лес, начинавшийся сразу же за дворцовым рвом. Он переименовал этот дворец и назвал его Chateau au Bon Soleil, что означает Дворец доброго солнца. Расстояние от проезжей дороги до дворцового моста составляло почти милю. Длина пути от дороги до ворот дворца говорит о знатности человека. Только высокопоставленные гости в колясках посещают такие места.

В прекрасный летний день по этой великолепной дворцовой дороге едет старая карета, плохо вычищенная и плохо смазанная, в нескольких местах скрепленная веревками, скрипучая. И бог знает, не хромает ли одна из лошадей.

У подъемного моста стоит драгун с ружьем и саблей, его жеребец — неподалеку от него, у конюшни. Драгун спрашивает: кто едет. Кучер открывает дверцы кареты, там сидит бледная женщина в темном плаще, совсем простом, если не считать того, что на шее под белым воротником он заколот старинной серебряной брошью. На ней седой парик, такой чистый и свежезавитой, будто он куплен только вчера, может быть, специально для этой поездки, а на нем простая шляпа с широкими полями, словно после того, как она купила дорогой парик, денег на красивую шляпу не хватило. У этой женщины гордая осанка. Услышав, что она с трудом говорит по-датски, драгун низко ей поклонился и сказал, что он хорошо понимает немецкий, язык благородных людей, она преспокойно может говорить на этом языке. Затем, взяв ружье на плечо, он промаршировал перед коляской по мосту и на площади перед дворцом заиграл на трубе. Появился краснолицый старый слуга и помог женщине выйти из коляски. Она сказала:

— Доложи барону, что приехала та женщина, которая ему писала, я привезла с собой письмо от ландфугта Бейера.

Две необычайно высокие башни, — одна круглая, другая четырехугольная, — соединялись четырехэтажным зданием с такими большими воротами посредине, что через них можно было проехать в коляске. Гостью повели через маленькую дверь в одной из башен по винтовой лестнице до тесной темной площадки, где открылась боковая дверь, и ее пригласили войти в большой зал. Он находился почти в центре дворца, и окно выходило во двор. В зале был сводчатый потолок и каменный пол. Богатая коллекция оружия украшала зал, на стенах висели не только всевозможные ружья, фитили, пороховницы, но и копья, мечи и шпаги, связанные вместе, подобно букетам цветов, рыцарские доспехи со шлемами стояли по углам, щиты с изображенными на них драконами, хищными птицами и другими страшными дикими зверями висели над дверьми и окнами. На окнах, состоявших из сотен мелких стекол со свинцовыми переплетами, были изображены рыцари на конях с толстыми ляжками, ведущие славные бои. На стенах были развешаны громадные оленьи рога, некоторые с удивительным множеством ответвлений. Рога крепко сидели на черепах животных. Вдоль стен шли массивные деревянные скамьи и стояли обитые железом лари, перед ними — тяжелые дубовые столы. На полках над сиденьями красовались блестящие медные кувшины и большие каменные кружки с рельефно выбитыми на них словами непристойных песен и молитв на немецком языке. На одном из столов лежали две толстые книги — Библия с медными застежками и такая же толстая, если не толще, врачебная книга о средствах против лошадиных болезней, на книгах — перчатки и хлыст для собак.

Пока женщина стояла и рассматривала зал, вошел одетый в шелковое платье с золотыми шнурами человек и торжественно возвестил гостье, что приближается Durchlaucht[202].

Гюльденлеве, барон Марселисборг и губернатор Исландии был высокий сутулый человек с большим животом и такими тонкими ляжками, обтянутыми тонкими узкими панталонами, что они казались двумя спичками, воткнутыми в шар. У него было длинное лицо с отвислыми щеками, локоны зеленоватого парика ниспадали на плечи, на вышитый золотом камзол, покрытый пятнами жира и вина. У него были характерные для его рода прозрачные, не глупые, но грустные глаза, похожие на глаза свиньи, он был застенчив, почти нелюдим. Выглядел он усталым и несколько мрачным, в руке держал шомпол. Изъяснялся он на каком-то странном наречье, — основу его составлял тот немецкий язык, на котором принято ругать солдат, но в него входили разные слова из других языков. Он говорил пропитым басом, причем в его речи раскатистое «р» звучало так, словно в горло ему вонзили нож.

— Bonjour, madame, — сказал губернатор Исландии. — Na, du bist ein isländisch Wif, hombre, hew nie een seihn, — что означало: «Здравствуй, мадам, ты, значит, исландка, боже мой, такой я еще никогда не видел».

Затем он подошел к ней и негнущимися пальцами пощупал ее платье. Спросил, где она купила материю и кто шил это платье, что за серебряная брошь на ней, он никогда ранее не видел подобного серебра, чеканят ли его в Исландии? Откуда же там берут серебро? Боже мой, я поистине удивлен, не отдашь ли ты мне это украшение?

Она сказала, что все ее серебро — его, если он захочет, но не сделала никакого движения, чтобы отколоть брошь от ворота и протянуть ему, а сразу же перешла к делу и вручила ему письмо от ландфугта Бейера из Бессастадира. Но как только он увидел письмо, им овладела усталость и чиновная скука и он спросил унылым голосом:

— Почему не передать это через канцелярию? Я занимаюсь только такими делами, которые проходят через канцелярию. Сейчас я охочусь на диких зверей.

— В этом письме особое дело, — сказала она.

— Я уже давно ничего не читаю, кроме врачебной книги, когда что-нибудь случается с лошадьми, — сказал он. — Да и читать мне здесь некому. И вообще все, что мне пишут из Исландии, похоже одно на другое, — это все вопли о снастях, все время о снастях. Но здесь, в Дании, немногим нужна рыба, мы не заинтересованы в том, чтобы исландцы ловили бесконечное количество рыбы и требовали бесконечное количество снастей.

— Я, — сказала она, — дочь судьи Исландии, которого на старости лет безвинно присудили к лишению чести и состояния. Ваше превосходительство — губернатор Исландии.

— Да, мой старый друг, ваш отец, был хитрым законником, — сказал Гюльденлеве, — и все-таки дело кончилось для него печально. Нашелся другой, еще более хитрый законник. Так всегда было в Исландии. Мне надоело думать об исландцах.

— Я проделала этот долгий путь, чтобы увидеть ваше превосходительство, — сказала она.

— Ты красивая женщина, — сказал он и снова просветлел, рассматривая ее и перестав думать о службе. — В таком платье я бы не поехал обратно в Исландию. На твоем месте я бы остался здесь и вышел замуж. Здесь у нас хорошо и весело. За последнее время число зверей в лесу увеличилось больше, чем на триста голов. Посмотри хотя бы на эту голову — разве она не прекрасна? — Он встал, чтобы показать ей самую большую оленью голову на стене. — У рогов двадцать девять ответвлений, боже мой. Этого зверя я сам убил. Даже мой родственник, его величество, не убивал оленей с большим количеством ответвлений.

— Да, это прекрасная голова, — сказала гостья. — И все же я знаю зверя, у которого еще больше ответвлений. Это правосудие. Я приехала сюда во имя правосудия, касающегося всей страны, вашей страны.

— Исландия моя страна? Pfui Deibel![203] — сказал Гюльденлеве, барон Марселисборг.

Все же он снизошел до того, чтобы послушать, что написано в письме его слуги в Бессастадире, если она сама ему прочтет.

В письме говорилось, что женщина — подательница письма, единственный потомок знатного рода, самого знатного в Исландии. Автор письма напоминал о вопиющем факте, имевшем место на острове, когда отец этой женщины, самый уважаемый там человек, к тому же верный и любезный слуга его королевского величества, был унижен странным послом Арнэусом, посланным блаженной памяти покойным королем с чрезвычайными полномочиями в Исландию. В письме рассказывалось о поведении этого Арнэя, о том, как он унижал старого судью и некоторых его соратников, как он не признал приговоров судьи, конфисковал его имущество и сделал этого старца, верного слугу короля, лишенным чести рабом и бедняком. Старик вскоре умер.