Любовь как закладная жизни - Ольга Горовая

А теперь что? Куда? Каким боком?!

И все-таки он молчал, потому что зародилось у него внутри стойкое подозрение, что, несмотря на то, что не заговаривала Бусинка об этом ни разу, даже не заикалась — но хотела его девочка дитенка. Капец, как хотела, судя по всему. Отчего ему не говорила? Фиг знает. Но кто, не желая ребенка, будет вот так в монитор непонятный заглядывать и улыбаться до ушей?

Видно и врач думал так же, и с благожелательной улыбкой чего-то там пытался объяснить, а малышка жадно слушала.

— Единственное, пол ребенка пока смотреть не будем. Лучше уже, чтоб не ошибиться, мы позже, на двадцатой-двадцать второй неделе глянем… — попытался было заикнуться врач.

Но Бусинка только отмахнулась:

— Ой, и не надо. Я точно знаю — это мальчик, — заявила она с той же непробиваемой уверенностью, с которой когда-то требовала место в его ресторане. — Даже имя придумала — Леня.

Вячеслав аж откашлялся, заставив малышку оглянуться на него.

Не то, чтоб он опешил. Нет. Офигел просто. Ну, то есть, он вроде и не думал, да и ребенка не хотел. Но «Леня»? Это че за имя такое? Ну, серьезно? Он че, Иванов какой-то? Или Шевченко? Ну кто, с фамилией «Боруцкий», будет сына «Леней» называть? Ну, не серьезно это как-то, совсем. И по фигу, что вырос Вячеслав тут, в этой стране, корни то польские у него из крови никуда не делись. А у него родители поляками были. Вячеслав даже последний год пытался найти какие-то концы и края в польских архивах, в слабой надежде на то, что может, отыщет каких-то родных. Не для себя, даже. Просто подспудно грызла его мысль о будущем. О том, где его малышка совсем одинокой оказаться может. У нее точно никого не осталось, даже из самой дальней родни, это он в первую очередь перепроверил.

Короче, не в том сейчас дело. Вроде и не отличался он национализмом, но блин, «Леня» … это как-то… ну, совсем ему не нравилось. И об этом им точно стоило поговорить, однозначно.

Бусинка закусила губу, видно заметив эту решимость в его взгляде. И Вячеслав бы развил тему, не зазвони у него мобильный. По монитору тут же пошли помехи, как по старому черно-белому телевизору.

— Здесь нельзя пользоваться телефоном, — с укором глянул на него врач. — На двери висит предупреждение.

Да плевать он хотел на эти предупреждения.

Вячеслав и отвечать не хотел, только от Федота ж не отвяжешься игнором. Потому тяжело глянув на умничающего доктора, он показал Бусинке, что будет в коридоре, и поднял трубку:

— Ну?

— Ну что, эти опять обнаглели. Шамалко прет, Мелешко прав был, он своих людей пхает, ни на что не глядя, ни границы, ни договоренности не уважает, — друг говорил отрывисто и раздраженно.

Вячеслав хрустнул пальцами, ругнулся:

— Ладно, ты знаешь, что делать. Мне сейчас, реально, не до этого, — раздосадовано отмахнулся Вячеслав, чуть толкнув двери. И зачем-то пялился через щель в двери все на тот же дурной монитор.

— А вы где, кстати? — Федот казался несколько раздраженно. — А то я приехал, а Лысый че-то мнется и ни фига мне толково сказать не может…

— В больнице. Я тебя потом наберу, — попытался отвязаться Вячеслав от назойливого интереса Федота, видя, что Бусинка начинает подниматься.

Федот молчал секунд тридцать. А потом напряженно откашлялся:

— Ты же ее только полтора месяца назад тягал на обследование, Слав. Что-то опять нашли?

О-па, он и не думал, что Андрюха такое решит. Вячеславу даже смешно стало, хоть сейчас, в принципе, юморного мало виделось в ситуации.

— Она беременна, — решив не юлить, с ходу бахнул он Федота «новостью».

В этот раз друг молчал минуты полторы. Прочистил горло. Даже выругался. А потом аккуратненько так спросил:

— И как малышка к этому относится? — явно намекая на то, о чем и Боруцкий в первый момент подумал, уточнил Федот.

— А она имя сыну выбирает, Андрюх, — прояснил он ситуацию.

— Ага… — Федот вновь помолчал. — Слушай, может, ты ей объяснишь… — начал было он. — А, блин, ты же все равно упрешься рогом, — сам себя прервал друг, видно поняв, что убеждать Вячеслава в том, насколько это и сейчас «не умно» — бесполезно.

— Бусинка хочет…

— Я понял, — оборвал его Федот. — Я все понял, — со смиренным вздохом признал он. — Ну, типа, поздравляю. И малышке передай от меня привет, — добавил друг. — Ну, вы, блин, и даете! Головой подумать не могли?! — вдруг возмутился Федот, напоследок видно, и разорвал звонок.

«Ага, дают».

Вячеслав спрятал телефон и растер переносицу ладонью.

В висках как-то подозрительно стучало. И вообще, все было не так. Особенно это имя. Леня. Не, ну никак оно ему не звучало. Однозначно надо это еще с малышкой обсудить и объяснить ей, что и как.

Глава 40

— Малышка, а ты думала, что с концертами твоими, с песнями всеми делать будешь? Ну, это ж, наверное, не так просто. И журналюги опять пристанут, они ж и так все еще крутятся, пытаются узнать, что у тебя в жизни и как. А тут такой повод…

Вячеслав искоса глянул на Бусинку, которая примостилась на пассажирском сидении.

Интерес к личности и жизни молодой певицы возник почти сразу, как только Агния начала выступать. Конечно, видно благодаря тому, что она не преследовала цель эпатировать народ и не особо прислушивалась к советам Михаила, чтоб резко повысить свой рейтинг, этот интерес пишущей братии был не особо выражен. И все же, чем больше проходило времени, чем больше песен Агнии звучало в эфире, тем более любопытными становилась пресса. Это доставляло массу неудобств и самой малышке, и Вячеславу с Федотом, которые прилагали все возможные усилия, чтобы сохранить в тайне то, чего ну никак нельзя было открывать. Пришлось даже потихоньку прижать кое-кого из старых контактов, пригрозить отдельным личностям, но, в конце концов, большая часть журналистов вроде бы смирилась с версией о том, что Агния Сотенко не желает выносить свою жизнь на публичное обсуждение. Да и существовало достаточно иных объектов интереса, которые куда чаще радовали прессу скандалами. Агния же не давала никакой пищи для журналистов, кроме как того, что полностью скрывала свою жизнь. Впрочем, может еще и потому, что его малышка изначально выбрала не попсовый формат своего творчества, ей это удавалось. Однако беременность могла всколыхнуть новую волну интереса к Агнии и ее личной жизни. И удастся ли в этот раз все замять, Вячеслав еще не знал.

Но он не говорил об этом раньше, с утра. Он молчал. Молчал, пока они шли по коридорам больницы, и она просто лучилась эйфорией. Молчал, когда Агния опять говорила с врачом. И даже когда они сели в машину, собираясь ехать домой, он ничего не говорил. А вот сейчас, проехав почти половину дороги, решил-таки выяснить. И не пытался переубедить, вроде. Просто интересовался.