Все реки текут - Нэнси Като

Вот он какой, капитан, думала Дели, почти мальчишка, ему и тридцати нет, а ее старшему сыну в этом, 1939 году, исполнилось тридцать пять, но он все еще не пристал ни к какому берегу, все еще не нашел себя. Будто родился художником, а таланта выразить себя не достает.

Дели подумала, что этому молодому капитану столько же лет, сколько было Брентону, когда они познакомились. Ей, застенчивой девчонке с фермы, он показался тогда таким уверенным, таким не похожим на парней из Эчуки. И этой девчонкой была я, я…

Дели с удивлением посмотрела на свои морщинистые, в пигментных пятнах руки. Как много воды утекло с тех пор, какой широкой и глубокой стала река ее жизни, принимая в себя все новые и новые ручейки и потоки людей, встреч, лиц и событий! Как далека она от той юной школьницы, которая вступала в жизнь здесь, в горах, среди нетающих снегов, и как близок уже полноводный поток ее жизни к подступающему все ближе морю. Так горный ручеек начинает свой бег среди холодных глыб чистого льда, но вот он раздвигает свое русло и глубже уходит в землю: широк и сложен мир, который отражается теперь в этой полноводной реке. Пройдет еще несколько лет… Она уже слышит отдаленный шум волны, что вскоре подхватит ее. В следующем году ей будет шестьдесят лет.

По палубе парохода с ведром в руках шел старик. У него было дряблое бледное лицо, отвислый старческий подбородок и живые голубые глаза, выцветшие от времени. Густая шапка волос на голове – совсем седая. Дели увидела в нем себя через несколько лет, когда старость совсем скроет ее женскую природу.

– Вы из команды? – улыбаясь, спросила она.

– Да. – Он остановился, откинув назад голову, чтобы взглянуть на нее, его беззубый рот приоткрылся.

– Может быть, помните Тедди Эдвардса с «Филадельфии»? Вы давно на реке?

– Тедди Эдвардса! Еще бы. Сам-то я у него не работал, но знаю, он водил быстрее других. Капитан был что надо. «Филадельфия», говорите?..

– Она сейчас стоит у Марри-Бридж. Для нее больше нет работы.

– Да, старые посудины уходят на покой. Но вот «Мельбурн» еще работает в Эчуке, небось видели? И малышка «Аделаида», и «Эдвардс» тоже. Еще меня переживут.

– Мой сын плавает на «Индастри» в Южной Австралии. Я – миссис Эдвардс. Мой муж умер. А я сейчас путешествую в прошлое, хочу увидеть дом, где раньше жила – ферму Джемесонов.

– Джемесонов! Вот те на! Мы закупали там яйца, лет эдак сорок назад. Теперь уж ничего не осталось, дом сгорел, вот разве загоны для овец пока стоят, их даже с реки видать. Да мы почти что подошли туда. – Он всмотрелся в лицо Дели. – Миссис Эдвардс, говорите? Неужто, хозяйка Тедди?

– Да, верно.

Старик тепло пожал ей руку.

– Миссис Эдвардс! Ну, надо же. Верно, помните Эчуку в старые времена? Маленький порт, а всем нужен. Я на «Клайде» ходил и на «Куронге», мы аж до Марамбиджи поднимались. Да, было время… Оно на месте не стоит…

Дели увидела, что его выцветшие глаза заблестели от слез. Хотя он говорил с трудом и фразы получались неуклюжими, но ясно, что и он ощущал неумолимый бег времени.

Пароход поворачивал то вправо, то влево, повторяя извилистый рисунок реки, а Дели смотрела на отвесные склоны желтого песка, на эвкалипты, уцепившиеся древесными корявыми пальцами за глинистые берега, и возвращалась в прошлое. Больших деревьев было немного, остались только те, что росли у самой воды. Вместо древесного «молодняка» (как любил говорить Брентон) здесь теперь была трава и виднелись посеревшие от времени загончики для овец.

Больше ничего не сохранилось. От домов и построек не осталось и следа, не было ни сосны, на которую когда-то она лазила, ни виноградника, ни миндальных деревьев. Только на одиноком лимоннике, каким-то чудом уцелевшем от старого сада, висело несколько зеленых плодов. Эта часть ее прошлого исчезла, как исчез в огне без малого пять лет назад дом Рибурнов в Миланге.

Почему она не вышла замуж за Аластера? Несмотря на свою неистовую гордыню, он несколько раз просил ее об этом, последний раз – незадолго до отъезда в Лондон, куда он отправлялся по делам своей фирмы.

Она сказал тогда:

«Теперь слишком поздно. – И ей не нужно было бороться с собой или подавлять свои чувства, чтобы так ответить: она не испытывала к нему ничего, кроме дружеской симпатии. – Десять лет назад я хотела выйти за тебя замуж больше всего на свете. Но ты не был свободен, а теперь я уже не та. Теперь я предпочитаю свободу».

«Дели! Если бы можно было вернуть… Если бы ты снова дала мне шанс… Ведь тогда, я говорил тебе, у меня было ощущение, что все бесполезно, мне казалось, ты изменилась ко мне. Но еще не поздно. Позволь мне доказать тебе…»

Когда он попытался обнять ее, Дели твердо отстранила его руки. Да… С годами она стала мудрее или… жестче?

«Не стоит, Аластер. Огня нет, остался лишь пепел». У нее мелькнула мысль: может быть, она тогда была влюблена в его дом, в ту околдовавшую ее атмосферу?.. После пожара что-то изменилось. Уж не из-за предсмертных ли слов Дороти Баретт, которыми она словно заставляла Дели принять эту жертву? Бедная Дороти! Может быть, и лучше, что она умерла; ей было бы трудно жить, сделав тот выбор, на который она решилась.

Кроме того. Дели не хотелось ехать в Англию, ведь это означало бы уехать из Австралии навсегда. Уехать из страны, которая вот уже почти пятьдесят лет была ее домом; это синее небо и необъятные просторы так вошли в ее плоть и кровь, словно она родилась здесь.

Когда пароход обогнул излучину, Дели оглянулась на то место, где когда-то стоял дом. Все ушло, унесенное потоком времени, со всеми людьми, которые там жили, – кроме нее. Прошлое существует теперь только в ней; но что же останется, когда придет ее черед? На каплю полнее станет тогда река Вечности, приняв ее в свои берега, и еще один узелок завяжется на нескончаемом полотне жизни.

Темно-красные эвкалипты, клонящиеся к воде, были такими знакомыми, что Дели ощутила странное смещение времен: она будто вернулась в дни своей юности. Вот цветник тетушки Эстер; вот Или мотыжит свои грядки; бежит гибкая красотка Минна; посвистывая, идет по берегу реки дядя Чарльз; сидит, задумавшись, Адам с книгой под мышкой… Казалось, холодный ветер подул ей в спину.

Голос старика вернул ее в настоящее.

– Помните красные эвкалипты? Все порубили, чтоб строить пристани и отделывать разные там вагоны, каюты и все такое прочее. А сейчас хотят, чтоб росли, как раньше; у Лесного комитета везде строгий контроль: ничего меньше восьми футов рубить нельзя. Да только когда ж они вырастут? Лет пятьсот, поди, пройдет. Больших-то деревьев теперь почти и не осталось. Разве что у самой воды.

Дели порадовалась, что не поехала по суше от Моама через безлесье, песчаные дюны и травянистые пустоши с загонами для скота, где когда-то под муррейскими соснами расстилался ковер диких маргариток. Здесь она все-таки чувствовала спокойствие реки, текущей в знакомых излучинах, и вечное движение беспокойного потока – единственное, что не изменилось в этом мире. Ее душа наполнялась покоем.