Все реки текут - Нэнси Като

Теперь из ее жизни ушла борьба за существование, не надо было отстаивать себя и противостоять другим, а ведь свои лучшие картины Дели написала, когда она мучилась от неудовлетворенности и душа ее разрывалась от разноречивых желаний и стремлений. Она заявила свой стиль в живописи, и подлинники Дельфины Гордон раскупались нарасхват, но она знала, что лишь повторяет себя прежнюю; она остановилась в своем развитии.

Шестьдесят… Что ж, вся жизнь уже позади? Может быть, начать вязать носки для солдат и закончить свою жизнь занимаясь благотворительностью? Дели казалась себе старым колесным пароходом, многие из которых стоят на приколе у берега. Работают только несколько пассажирских пароходов: «Марион» со стоянкой у Марри-Бридж, «Джем» в Милдьюре и малышка «Мерль», переделанная в моторный катер. «Филадельфия» была пришвартована в закрытом канале между берегом и небольшим зеленым островом, ниже пристани Марри-Бридж, где стала на вечную стоянку.

Река текла широко и прямо, на сто миль вперед ни одной плотины, ни одного шлюза, по обеим сторонам ее – зеленые равнины, где паслись тучные стада. Маленькая пристань, всего две доски, через заросли прибрежных ив, выводила к глубокой воде. Здесь Дели привязывала шлюпку и сюда каждое утро приходила купаться.

На «Филадельфии» не осталось команды, только Гордон продолжал подкрашивать ее, накачивать воду и делал всю хозяйственную работу, включая приготовление пищи. Гордон решил самостоятельно готовиться по истории искусств, чтобы сдать заочно на степень бакалавра, на что требовались годы и годы.

Дели эгоистически радовалась, что Гордон уже вышел из призывного возраста, а добровольцем он вряд ли пойдет. Но вот Бренни… У него всегда была склонность к риску и приключениям, работа на пароходе давала ему, как и отцу, не только заработок, но и разнообразие впечатлений. Теперь такой работы не было.

Колесные пароходы гнили без дела, стоя на мертвых якорях, рядом с ними – ненужные брошенные баржи, на их место заступили грузовики, железнодорожные составы и всевозможные фургоны.

Только в устье Гулуа, где шло строительство системы шлюзов, на речные суда был большой спрос. Маленькие пароходики легко ходили в «глухом конце» реки, перевозя от озера Виктория со строительной площадки уже законченного шлюза вниз, к устью, времянки для рабочих, а также краны и насосы; кессоны же для подводных работ доставлялись по железной дороге. Правда, «Ренмарк и Ротбери» и «Дж. Г. Арнольд и Оскар В.» работали только время от времени, а вот «Индастри», находившаяся на государственной службе, недостатка в заказах не испытывала.

Когда она прибыла в Марри-Бридж с очередным грузом, Бренни зашел на «Филадельфию» пообедать с Дели и Гордоном. Дели с облегчением отметила, что его мало интересуют военные события. Он был полностью увлечен работой на Гулуа.

– Эта плотина – грандиозная вещь, – говорил он, и его глаза блестели в свете керосиновой лампы, золотистые кудрявые волосы растрепались. («Как похож на отца!» – думала Дели. Его красивое лицо уже стало грубеть, на щеках появились красноватые прожилки.)

– Ты представляешь, это сооружение в устье займет около пяти миль? Только на участке Гулуа будут и судоходный канал, и подъемные щиты в шлюзе. По одну сторону щита – соленая вода, по другую пресная. Это защитит озера от притока морской воды. Помнишь, Гордон, как мы ловили кефаль в Миланге и в засуху спасали пресную воду от пересыхания?

– Не нравится мне такое вмешательство в природу, – сказал Гордон. – История показывает, что это почти всегда рождает новые проблемы. Например, русло Гулуа и все озера зарастут тростником, пресноводные водоросли покроют днища.

– Ну, такие проблемы будут что с соленой, что с пресной водой.

– А когда-нибудь произойдет огромное наводнение, действительно огромное, даже не такое, как в злополучном 31-м.

– Разве я не сказал, что плотина у Гулуа подвижна? А система у Товечери будет открываться при сильном течении, что-то вроде одностороннего клапана: пресная вода может вытекать, а соленая втекать не может. Я же говорю, инженеры все продумали.

– Все равно, Муррею это не понравится, – сказала Дели. Сыновья посмотрели на нее с таким выражением, будто она сказала странную, но, возможно, справедливую вещь. Дели попыталась объяснить, что она имеет в виду: человек поступает опрометчиво, пытаясь контролировать такую огромную массу воды, какой бы усмиренной она не выглядела.

– Кстати, меня тоже хотят усмирить, – пошутил Бренни. – Я женюсь, мама. Тебе понравится Мэвис. Она из местных, всю жизнь прожила в Гулуа.

«О, Боже, нет!» – было ее первой мыслью, но потом она подумала: значит, он не уйдет на войну.

После Рождества она взяла Вики на неделю к себе на пароход, чтобы дать Мэг немного отдохнуть, и они отправились вниз к Гулуа, где поставили «Филадельфию» на стапели, чтобы ей почистили днище. Благодаря заботам Гордона, она блестела новенькой краской, а Дели повесила в ее салоне и каютах яркие занавески.

Хотя Мэг не знала своего двоюродного дедушку Чарльза – к тому же он не был ей кровным родственником, – она почему-то назвала малыша Чарльзом, что показалось Дели дурным предзнаменованием. Юный же Чарли до смешного походил на своего отца. «Настоящий Саутвелл!» – с гордостью кричал Огден, подбрасывая сына вверх.

Дели смотрела на его косящие глазки и при всем желании не могла назвать малыша симпатичным. Когда Чарли привезли домой из больницы, он часто болел, его желудочек плохо принимал материнское молоко, личико было покрыто сыпью. В то же время Дели чувствовала огромную жалость к этому младенцу, будущему мужчине. Как раз успеет на следующую войну, думала она, пытаясь заглянуть в будущее: неужели и здесь, в Австралии, тоже развернется отчаянная борьба за жизненное пространство против вторжения с севера – против японцев? Тут ведь много незаселенной земли; большинство людей живет в городах на южном и восточном побережьях.

Дели, как и раньше, любила жизнь и считала, что она стоит борьбы; даже двадцать лет жизни, которые она отвела себе, лучше, чем ничего. Позже, узнав об ужасах лагерей смерти, Дели растерялась. Человеку присуще зло, оно глубоко укоренилось в его природе – даже звери и птицы инстинктивно сторонились человека! А на войне зло выхлестывается наружу грязной пеной. Человек засоряет реки, загрязняет воздух угольной пылью и выхлопными газами, океаны – нефтью; сжигает кислород, вырубает леса; его города, как злокачественная опухоль, расползаются по зеленым пригородам, размножаясь во все возрастающем количестве – как некоторые бактерии, которые могут существовать за счет живого организма. О, Господи, что же нас ждет?