Между честью и истиной (СИ) - Аусиньш Эгерт

   А в последний понедельник ноября отец Серафим повел всех своих новокрещеных в отдел полиции за документами. Получив справку об этом и посчитав приведенных по головам, люди с Октябрьской набережной вздохнули спокойно. Вечером того же дня дежуривший в Адмиралтействе Дейвин был пойман телефонным звонком и обрадован новостью о том, что все блудные сааланские души, кроме двоих, найдены, благополучно обзавелись паспортами и поставлены на учет, наконец. Дейвин удивленно спросил, с какого перепугу они сааланские, если гражданство им аннулировали вместе с именами. И чуть не поперхнулся, услышав в ответ радостное заявление, что раз так, тех двоих магов полиция, пожалуй, без Дейвина поищет, им такие розыскники и самим пригодятся. А то вдруг он передумает и захочет их себе.

   Вечером понедельника двадцать второго ноября мы с Максом вдвоем, загибаясь от хохота, ввалились в кабинет Полины. Макс вернулся из Саэхен, с совета дома Утренней Звезды, со второй половиной нашей истории, и эта вторая половина делала все целое невозможно смешным. Это мы и рассказывали ей то хором, то поочередно, через "хихи-хаха". Макс пришел в себя первым, вытер слезы, выступившие от смеха, и объяснил все коротко и понятно, как мог только он:

   - В общем, Полина Юрьевна, меня выперли из Созвездия, но я остался в Доме, а с ней вышло наоборот, и вот мы оба здесь, и оба принесли князю Димитри клятву верности, которая по законам Созвездия вообще не имеет значения, но в том и дело, что в Созвездии не употребляют слова "закон", - и он снова хихикнул.

   Полина выслушала это с удивленной улыбкой и согласилась:

   - Да, выглядит как театр абсурда. Впрочем... знаете, все равно поздравляю.

   И Макс очень серьезно ее поблагодарил.

   А на следующий день после завтрака подразделение отправилось на обязательные занятия русским, а я пошла в лабораторию, как всегда этой осенью. Точнее, я туда зашла, взяла распечатку с задачей, цветные карандаши, листы бумаги и планшет: у него мощности было побольше, чем у моего коммуникатора. И устроилась в школьном зимнем саду на подушке между горшком с чем-то похожим на фикус и кадкой с пальмой, углубившись в расчеты. Вечером меня ждал князь.

   Когда он проглядывал листы, его брови поднимались все выше, я мрачно молчала, крутя в пальцах кубок с теплым пряным вином. Наконец он посмотрел на меня, ободряюще улыбнулся и спросил:

   - Как ты выходишь в синий спектр?

   Я вздохнула и начала объяснять, князь внимательно слушал и кивал, и когда я закончила, сказал:

- Здесь есть переход, ты права. Но он не такой выраженный, вот смотри, - он внес исправления в рисунок и вернул его мне.

Все, что я делала сегодня, можно было выкинуть в помойку. Исключения или правила, неважно. Просто это надо чувствовать, потому что обычной логике оно не поддается. А кроме нее, у меня больше ничего нет. Я чувствовала себя уставшей и опустошенной.

   - Ты был прав, - сказала я, глядя в одну точку, - мне не стоило возвращаться в Созвездие.

- У нас это называют верностью, - он продолжил так же мягко. - Вернуться, когда ничего хорошего не ждет. Она требует мужества и силы.

- Я их подставила, - тихо сказала я.

- В случившемся изрядная доля вины твоего бывшего Дома. Они оставили тебя без контроля. Да, я уже слышал про "обратиться за помощью", не повторяй, - он махнул рукой на мою попытку возразить. - Увидев первую подтасовку в отчете, Исиан должен был немедленно тебя отозвать. Хотя я отозвал бы раньше, после сообщения об инопланетных магах.

- Я бы не вернулась.

- Значит, надо было найти, приволочь силой домой, дать по шее и отправить чистить сортиры, - пожал плечами Димитри, - или что там с провинившимися магами в Созвездии делают.

- Лишают Дара и дают пинка под зад, - нервно хихикнула я.

- На мой взгляд - перебор, и сильный. Исиан закрыл твоей судьбой ошибку своего Дома. Возможно, у сайхов так принято. Или... - он замолчал.

- Что? - дернулась я.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

- Или кроме тебя на Земле был еще резидент, а то и не один. И когда появились мы, они тебя использовали даже не как наживку - как осла на минном поле. Выживет - хорошо, не выживет - судьба такая. Отсюда и твоя странная защита.

- Они бы не стали, - тихо сказала я.

- Думаешь? Пока я вижу, что тебя дурно выучили, дурно воспитали, дали нагрузку не по силам, а когда ты с ней не справилась, вполне ожидаемо причем, обвинили в произошедшем. Чтобы вовремя попросить помощи - надо видеть границы своих возможностей, а этому, вообще-то, учат. Ты берегов не видела. Так кто в этом виноват? Ты или тот, кто тебя учил?

- Но я же должна была это знать! Земля не первый мир, где я была.

- А Исиан должен был проверить, что знаешь и, главное, можешь, причем именно здесь, на родине, а не в другом месте, - парировал Димитри. - И лишь потом доверять самостоятельную работу.

- Так как проверить-то...

Димитри улыбнулся:

- Тебе еще рано задумываться об этом, ты не готова учить других. Но глава Дома такие вещи знает, иначе он бы не стал главой. Так что я бы поспорил, кто и кого подставил.

   Я криво улыбнулась, и он подлил мне еще вина и заговорил совсем о другом - об истории революционного движения в России. И мне на секунду показалось, что он подслушал мой разговор с Дейвином про декабристов и теперь хочет продолжения в виде историй о народовольцах. Он спрашивал, я приводила факты, не забывая повторять, что читала это все еще на первом курсе, и называла имена, он удивлялся обилию среди них женских - и результату, полученному первыми революционерами полвека спустя после смерти. Улыбаться его удивлению я не рискнула. Да я и сама, прибыв сюда уже наблюдателем, пришла к выводу, что Европа только в тридцатые годы двадцатого века повторила путь народовольцев, разделив его на два разных движения, и там результаты были куда скромнее, и знатно обалдела. Так что выбирала между сочувствием и уважением, когда он вдруг сказал:

   - И все-таки я не понимаю, что связывает тебя и Полину Бауэр. Она пришла за тобой в Сопротивление и не делает из этого тайны. Ради тебя она согласилась принять отсрочку приговора, хотя в день этого решения документы выглядели сущей ловушкой для нее. Это ведь что-то очень личное. Что именно?

   Я смотрела на него и понимала, что меня вдруг перестали радовать и вино, и беседа, и его компания. Что бы он ни хотел узнать, задав свой вопрос, это было не его делом.

   Алиса отодвинула кресло, поднялась и, выполнив уставной шаг вправо и назад, встала по стойке смирно. Димитри с интересом посмотрел на нее.

   - Пресветлый князь, отвечаю на твой вопрос. Не "что" нас связывает, а "кто". Этот человек, как ты уже знаешь, остался на ЛАЭС в восемнадцатом году. Он нас и познакомил. С Полиной он дружил еще до нашей с ним встречи, а со мной у него были другие отношения. Ты еще его назвал моей игрушкой в одном из разговоров после ареста. Прости, имени не будет, по крайней мере от меня, даже если прикажешь.

   Эти слова от нее значили очень многое сразу. Что Полина Бауэр выполнила его весеннее требование полностью: личность Алисы восстановлена. Что с ним сейчас говорит человек, отлично понимающий, кто перед ним, кто он сам и где находится, но сумевший донести ему свою точку зрения. И что он, Димитри, сейчас был крупно неправ, задав вопрос вообще. И тем более был неправ, задав этот вопрос так. Он тоже встал. Пауза затягивалась, но он не мог остановить мысли.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

   О том, что два месяца кошмара, пережитые Алисой в двадцать третьем году здесь, в Приозерском замке, и решения, принятые тогда князем и Дейвином, определили, почему ни у одного из них теперь никогда не может быть с Алисой близости, даже если бы она сама предложила. Это невозможно. Но она и не предложит ни одному из них. Ей это не нужно. Не с ними точно.

   О том, что то же самое произошло с Полиной в сентябре, хоть и с другой стороны. Ее он тоже сломал. И она, в отличие от него, понимала, что происходит с ней именно это. Так что они оба, и он и Дейвин, знают, что и с ней после всего, что было, возможна только эта их местная дружба, так похожая на эту их местную водку. То и другое представляет собой один и тот же обжигающий лед, вызывающий к жизни все бесстрашие и всю осознанность одновременно, в равной мере и с обеих сторон. То бесстрашие и ту осознанность, которые ни в коем случае нельзя путать с повседневной уверенностью и рассудочностью. То-то они так следят за тем, чтобы это зелье разливалось всем поровну, если уж оно появляется на столе...