Жизнь за Родину. Вокруг Владимира Маяковского. В двух томах - Вадим Юрьевич Солод
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Есть такие писатели —
Пишут старательно,
Лаврами их украсили,
Произвели в классики,
Их не ругают, их не читают,
Их почитают.
(Эренбург И. «Коровы в Калькутте»)
В силу существовавшей специфики самые большие заработки по-прежнему были у драматургов, которые кроме единовременной выплаты театра за пьесу и гонорара за её публикацию, если она была напечатана, получали дополнительный кассовый сбор — 1,5 % за каждое действие. Речь шла не об актах, прерываемых антрактом, а о частях пьесы — в чеховском «Вишнёвом саде», к примеру, их четыре, в другой пьесе на актуальную тему могло быть пять. Драматурги получали до 7,5 % со сбора, кассовая пьеса могла идти по всей стране, в десятках, сотнях театров.
ВУОАП в свою очередь выплачивал авансы под заключённые договоры, что очень помогало писателям. После заключения договора с издательством им причиталось 25 % гонорара, 35 % — после сдачи книги в набор, 40 % — когда появлялся сигнальный экземпляр. Получение авансов, естественно, нередко сопровождалось скандалами и внутрицеховыми разбирательствами.
Особые, если не сказать — исключительные условия заключения издательских договоров были предусмотрены для иностранных писателей, относящихся к категории «прогрессивные» или «друзья Советского Союза».
Во время зарубежных поездок В. В. Маяковского его зарубежные коллеги периодически ставили вопрос об оплате гонораров за публикацию их произведений, переведённых в СССР. По итогам польской поездки поэт вспоминал эмоциональную дискуссию по этому поводу в варшавском «Пен-клубе»: «Разговор вёлся вокруг получения авторских гонораров за переводимые Советским Союзом, хотя бы и с кроющими примечаниями, вещи.
Общие выводы:
По отношению к нам писатели делятся на три группы: обосновавшиеся и признанные своей буржуазной страной, которые не оборачиваются на наше имя, или вполне хладнокровны, или клевещут. Центр — это те, степень сочувствия которых измеряется шансами на литературную конвенцию и связанную с ней возможность получить за переводы. Последние — это первые для нас — это рабочие писатели и лефы всех стран, связь которых с нами — это связь разных отрядов одной и той же армии — атакующей старьё, разные отряды одного революционного рабочего человечества». [1. 296]
Как известно, обязанности платить вознаграждение иностранным гражданам у советских издательств не было в силу закона — Декрет об авторском праве освобождал издателя от каких бы то ни было обязательств по отношению к писателю, чьи произведения выходили в переводах. Но хотели как лучше, а получилось как всегда… Правительства европейских государств поставили одним из необходимых условий для установления дипломатических и экономических отношений с СССР соблюдение авторских прав литераторов. Принимая во внимание, что контакты с иностранными деятелями культуры были частью советской пропагандистской стратегии, пришлось пойти на некоторые уступки: в ЦК и СНК закон решили не менять, а проблему решать путём заключения двусторонних соглашений, которые и были заключены с Италией, Германией, Францией.
Например, обязательство подписать литературную конвенцию было частью договора, который СССР планировал заключить с фашистским правительством Б. Муссолини, но уже на первом этапе его согласования и именно по этому поводу и началась настоящая борьба.
Тов. В. П. Антонов-Саратовский — председатель комиссии законодательных предложений при СНК СССР — докладывал А. И. Рыкову:
«Наркоминдел и т. Луначарский считают, что мы должны пожертвовать нашим законом и в конвенции установить защиту перевода. Их мотивы: 1) мы обязались в договоре с Италией заключить литературную конвенцию, 2) заключение литературной конвенции с защитой перевода с Германией облегчит на наши с ней экономические соглашения, 3) признанием защиты перевода мы приобретём симпатии зарубежной интеллигенции, 4) помимо пользы, указанной в п.п. 2 и 3, заключение подобной конвенции: а) снимет с нашего рынка заграничную бульварщину, б) даёт нам проверенные авторами переводы, в) улучшает положение наших авторов, которые находятся, как известно, в бедственном состоянии». Антонов-Саратовский настаивал на том, что «Верно, что мы обязались по договору с Италией заключить с ней литературную конвенцию, но неверно, что мы обязались принимать такой текст её, который бы противоречил нашим принципам и интересам. Ведь отклонил же Наркоминдел архибуржуазный текст конвенции, предложенной Муссолини. Мы можем представить свой текст, который может быть отклонён Муссолини. Мы поквитаемся, и одиум не на нас. Неверно, что экономические отношения с Германией определяются не глубокими экономическими причинами, а какой-то литературной конвенцией.
Симпатии зарубежной буржуазной интеллигенции мы можем приобрести не защитой гонорара, и не за это они нас ругают, а отказом от переделок, „искажений“, которые мы проделываем с произведениями иностранных авторов. Но в этой самой больной для интеллигенции сфере мы не можем идти на отказ (НКИД и т. Луначарский тоже не хотят), ибо нам нужны эти „искажения“ для устранения враждебной нам идеологии…
Неверно, что гонорар за перевод снимет с нашего рынка бульварщину. Если эту бульварщину не снимет цензура, то она будет на нашем рынке до тех пор, пока на нее есть спрос (а он есть) со стороны советского гражданина. Результатом оплаты гонорара будет не снятие с рынка, а переход всей бульварщины, всей художественной литературы переводного характера в руки наших частных издательств, которые при оплате гонорара будут выпускать книжки на рынок дешевле наших госиздатов. Эта монополизация переводной литературы приведет к тому, что: а) идеологических поправок не будет, ибо частник в них не заинтересован, б) госиздаты лишатся наиболее выгодного оборотного капитала…
Неправильно, что нужно поднять благосостояние наших авторов оплатой гонораров за переводы их произведений на чужие языки, нужно не это, а повышение авторского гонорара, например ставок за печатный лист… При наличии советского закона, отказавшегося защищать перевод, и при наличии литературных конвенций, в которых мы признаём право защиты перевода, создаётся коллизия, при которой должно неминуемо произойти вреднейшее искажение нашей литературы, так как авторы наши… будут в погоне за гонораром ориентироваться на вкусы заграничного потребителя (чтобы их побольше переводили), то есть мы своими же руками усилим буржуазное влияние в сфере нашей культуры».
В 1925 году кооперативное издательство «Время» поставило в план книгу Стефана Цвейга «Первые переживания». При этом государственное издательство по известной причине не видело необходимости связываться по этому незначительному поводу с автором. В тот период имя австрийского писателя было мало кому известно
