Фаворит - Валентин Пикуль

— Поверьте, я лучший друг вашей великой империи…

Екатерина осторожно намекнула: лагерный сбор войск в Паролямальме более всего похож на демонстрацию силы.

— Я сам и пострадал, — со смехом отвечал король, показывая императрице забинтованную руку.

За столом женщина (по-женски же!) начала потихонечку вставлять шпильки в колесо своего brat'a. Екатерина действовала по принципу: кошку бьют, а слуге намек дают.

— Престолы и особы, на них восседающие, достойны внимания только издали. Все носители корон, попадая в общество нормальных людей, делаются людишками несносными. Знаю об этом по своему долгому опыту! Когда я появляюсь где-либо, все столбенеют, будто им показали голову разъяренной Медузы, в прическе которой шевелятся гадюки… Что тревожит вас, brat? Если сапог очень жмет вашу правую ногу, пожалуйтесь мне. Мы вырежем для вас удобные колодки. У меня нет никакой системы в политике. Тут я дура! Но я желаю вам только блага…

В ответ на эту коварную эскападу Густав тишком признался сестрице, что от русских субсидий не откажется. Екатерина перед сном, уже в постели, имела беседу с Безбородко:

— Субсидии от Вержена он направит противу России, а субсидии из моего кармана употребит во вред Дании… Так?

— Так. Не давать, — рассудил Безбородко.

— Дадим! Но в аптекарских дозах, чтобы на кота было широко, а на пса узко… Зачем же болтуна этого обижать?

Со шведской свитой императрица беседовала, высовываясь из окна, как бабка старая, охочая до уличных сплетен, и причиной тому было запрещение Густава своим офицерам появляться в комнатах царицы. Многие из них сражались в Америке за французские колонии, во Фридрихсгам они приехали прямо из Парижа. Однажды, затворив окно и шлепнув на себе комара, Екатерина сказала Безбородко, что, по ее мнению, это свидание во Фридрихсгаме добром для короля не кончится: наверняка из Версаля он получит выговор. В письме к Потемкину императрица сообщала, что ее братец полюбил красоваться с перевязью на руке, будто побывал в сражении. «Он крайне занят своим костюмом и очень любит вертеться перед зеркалом, как женщина». Не от имени России, а как сестра брату Екатерина подарила Густаву ничтожную для его величества сумму — 200 тысяч рублей. Столько же она давала и Шагин-Гирею, но крымский хан денег не взял, а шведский король от подачки не отказался… Самые сильные слова Екатерина приберегла для сцены расставания с королем.

— Мы еще богаты проектами! — сказала она Густаву, забираясь в карету.

— Говорят, вы хотели бы отнять у датчан Норвегию? Это, наверное, такая же сплетня, как и то, что вы желали бы вырезать мои слабые гарнизоны в Финляндии, чтобы, позавтракав в Тавастгусте, обедать во Фридрихсгаме, а ужинать в Петербурге… Если так, милости прошу! — улыбнулась из окошка Екатерина. — Гостям мы всегда рады…

Подобрав шлейф платья, она плюхнулась на диван подле неразлучного Безбородко, который держал при себе портфель со старанием нищего, вцепившегося в свою торбу. Лошади понесли.

— Brat напрасно плутует! Когда я вступила на престол, у меня на Балтике было лишь одиннадцать полусгнивших линейных кораблей и четыре дряхленьких фрегата. Теперь же я могу выставить эскадры… Через месяц светлейший спустит в Херсоне первый линейный корабль — с дурацким названием «Слава Екатерины». Если мы не станем сейчас же отсылать на Черное море опытные команды, они не успеют приноровиться к тамошним условиям.

— Не волнуйтесь: первые команды выступили.

— Кто их повел? — спросила Екатерина.

— Федор Ушаков.

— Говорят, с ним трудно ужиться. Это правда?

— Я не знаю, каков он в обществе, но по формуляру Ушаков выглядит вполне благопристойно.

— А-а, теперь вспомнила! О нем хлопотал светлейший.

— Светлейший имеет глаз на людей хороших.

— Верно! Кстати, Александр Андреич, не забудь напомнить, чтобы кладбища Петербурга полиция выносила подалее от города. Чем черт не шутит, но в Месопотамии чума уже была…

Вдали показались башни древнего Выборга, где комендантствовал брат великой княгини — принц Фридрих Вюртембергский. Жена его, принцесса Зельмира, выложила перед императрицей России выбитый зуб и вырванный клок волос:

— Прошу защиты у вашего величества от мужа.

Молодая женщина, плача, обнажила руки и плечи, сплошь покрытые кровоподтеками. Зельмира сказала, что муж привязывает ее к кровати и хлещет шпицрутенами:

— А я ведь снова беременна от злодея этого.

Безбородко сказал: если принц жены не щадит, каково же солдатам при нем служится? Екатерина велела женщине:

— Ступайте в мою карету, вы поедете со мною…

Фридрих явился на ее зов. Екатерина, распалясь в брани, с французского языка перешла на немецкий (Монбельяр называла Момпельгардтом).

— Все вы таковы, нахлебники! — кричала она. — Очень уж вам, выскочкам вюртембергским, желательно, чтобы жены сапоги с вас снимали да ноги вам мыли… Марш отсюда, скотина!

— Куда же мне? — оторопел негодяй.

— Хоть в Херсон! И делать там, что велят.

— Верните мне жену мою.

— Для вас хватит общения с маркитантками, — отвечала Екатерина. — Каштаны в Момпельгардте уже созрели. Вот и жарьте их на сковородке, не забыв прежде солью присыпать…

В столице она встретила Марию Федоровну:

— Вижу, опять живот до носа растет, будет государству прибыль великая. Но вот братец ваш живота своей жены не бережет. Я ради чего пустила его сюда? Чтобы он хлеб наш пожирал? Да меня позорил? Я ваше гнездо проклятое разорю…

Несчастную Зельмиру она нежно приласкала:

— Вы поживете при «малом» дворе моего сына, докладывая мне о разговорах, которые там ведутся. За это вы всегда можете располагать моим покровительством. Если ваша семейная жизнь не сложится, я подарю вам замок Лоде в Лифляндии… Вы поняли, надеюсь, чего именно я от вас требую?

— Как не понять, я благодарна вам…

Екатерину пожелал видеть Спренгпортен — тайно. Он сказал, что король Густав уже подкупил принца Фридриха Вюртембергского, который и стал его платным шпионом:

— Из патриотизма я вручил вам планы крепостей шведских. А он передал королю за деньги планы вашей крепости Выборга.

— Насколько авторитетен источник этих сведений?

— Я назову его: Мориц Армфельд, близкий друг короля…

Екатерина долго думала. И позвала Безбородко:

— Не пора ли нам ставить нового посла в Швеции?..

Георг Магнус Спренгпортен был одержим идеей самостоятельности Финляндии. Есть и его заслуга в том, что финский народ обрел автономное правление и страна Суоми стала «Великим княжеством Финляндским». Его много порицали — как предателя! — историки Стокгольма, историки Гельсингфорса, и только потом, уже после второй мировой войны, когда знаменитая «линия Паасикиви» выпрямила все искривления прошлого, Спренгпортена стали называть не предателем, а — патриотом. В русской же истории он, генерал и дипломат, остался с русским именем — Егор Максимович!

10. ПЕРВЫЕ УРОКИ

Во субботу, день ненастный, маменька родненькая мужиков секла. Заодно уж, пока розги свежие, учила уму-разуму и первенца своего — Алешеньку. При посеканциях над чадом изрекались вслух афоризмы благотворящие: «Казни сына своего от юности его, и покоит тя на старость твою»; «Не ослабляй, бия младенца: аще бо жезлом биеши его, не умрет, но здравее будет…». Алешенька к сечениям приобвыкся: с лавки соскочив, он розгу материнскую с чувством лобызал:

Розга ум вострит, память возбуждает…Целуйте розгу, бич и жезл лобзайте!

Папенька его, запселый помещик Бежецкого уезда, пребывал в отставке: с 1762 года и до 1782-го глядел на двор из окошка: вот белье несут к речке, свинья поросяток в лужу зовет, а петух (экий срамник!), через плетень перемахнув, чужой гарем навещает. Каждую осень помещик заготовлял «снулых» мух, собирая их в бутылки, — лучшее лекарство от простуды. Какой там еще «гриб»? Это все ученые навыдумывали. А кто водку с мухами пьет, тот никогда не «сгрибится». Алешеньке исполнилось четырнадцать годочков. После святок продали двух коров, хлеб на базар свезли. В деньгах захудалые дворяне нуждались лишь для поездок. Решили ехать в Петербург, чтобы отрока в кадеты определить. Дорогою до столицы отец поучал сына:

— Ежели кто из господ учнет пытать, какое образование у тебя, ты не ври, отвечай правдиво, что очень хорошее, потому как за науку твою мы дьячку три четверти жита отвесили.

Был январь. В столице сняли угол за перегородкой. Корпус же назывался так: Артиллерийский и инженерный шляхетный. А в корпусе Сухопутном учились детки побогаче, знатные.

— Умных людей, — изрек опытный батюшка, — надобно в трактирах сыскивать, где они почасту вино пьют…