Ночной карнавал - Елена Крюкова

— Ваш билет, мсье!

Он протянул бумаги. Вошел в вагон. Отыскал свое купе. Бросил чемодан на полку. Теперь он поедет через всю Эроп ТУДА. Это возвращение. Они оба так мечтали вернуться.

Но ничто не вернется на круги своя, хоть и возвращается; хоть и кружит земля вокруг Солнца, и народы вокруг власти, и кружит мужчина вокруг женщины, и оба — вокруг любви.

Когда поезд тронулся и провожающие замахали платочками, руками и шляпами, он выглянул в окно. Ему показалось, что на перроне, в толпе, мелькнули лица барона и графа. Все, господа. Прощайте.

Как она не любила слово «прощай». Она, морщась, говорила, что его консьержка запретила ей говорить «прощай», когда прощаешься с любимым. Его консьержка… старушка, любящая выпить с ним чашечку кофе… он частенько угощал ее пахитоской… премилое созданье.

— Прощай, Пари, — с натугой вымолвил он на родном языке. — Ты дал мне все. И отнял все у меня. Я тебя никогда не забуду.

Он был один в купе, и потому он без стеснения согнулся в три погибели, закрыл лицо руками и зарыдал. Заплакал без слез.

Когда он доехал до приграничного городка Тересполя, ему пришла в голову удивительная мысль. Он никак не мог от нее отделаться. Она преследовала его, как наваждение. И он решил ей подчиниться.

Он сообщил проводнику и представителям таможни, что выходит здесь, не будет двигаться дальше на поезде в Столицу. Те пожали плечами: хозяин — барин. Может быть, у пассажира здесь родня, в городишке.

Он выбрался на перрон, спрыгнул с него, обогнул городок, минуя хатки и церквушки, и оказался на опушке леса. Все молчало, засыпанное молчаливым снегом. Снег. Так они и мечтали, чтобы был снег. Снег везде: на кустах, на еловых и сосновых лапах, на свешивающихся до земли, льющихся, как слезы, вниз березовых ветках, на проселочной дороге, на шапках крестьян, на их воротниках, на их с Мадлен волосах и ресницах. Мадлен мечтала еще о лошади. О коне. Чтоб мы сели на коней.

Он оглянулся. Рядом, у дороги, около огромного, наметенного за ночь сугроба стоял стреноженный конь. Господи, гнедой… золотой. Светло-золотистой масти, и шерсть лоснилась и сияла на ярком Солнце, вбитом белым гвоздем в слепящую синь неба. Чей это конь? Крестьянский? Он его отпустит потом, и он сам найдет дорогу домой. Лошади умные. Он должен въехать в Рус на коне, Мадлен. Ты же видишь. Все послано.

Отряхнув снег с плеч и с фуражки, он подошел к коню. Открыл чемодан, вытащил круассан, покормил коня с ладони. Наклонился и развязал путы, обнимающие ноги животного. Эх, конь, конь. У меня когда-то в Рус был похожий. Только чалый. А уж любил меня!.. Я сам застрелил его, смертельно раненого. Ты, конь, будешь жить. Теперь все у нас в Рус будет счастливо. Я постараюсь царствовать достойно, Мадлен. Я знаю, что надо делать.

Он погладил коня по голове, гикнул и одним махом вскочил ему на спину. Чемодан, еда, одежда… Зачем ему сейчас чемодан, когда вся Рус — его? Найдет кто-нибудь, подберет, обрадуется Божьему подарку. Там все женские вещицы из Пари. Взятые специально для Мадлен. Для ее довольства, отдыха, удобства, веселости. Он так хотел, чтоб ей было все время радостно. Пусть порадуется другая женщина… девушка.

Вези меня, конь! Давай!

Он слегка ударил коня пятками в бока. Конь навострил уши, взметнул хвостом.

Князь поскакал по снежной проселочной дороге на гнедом коне, и Солнце било ему в лицо, и он жмурился.

Если солдаты, стерегущие границу, остановят его — все документы при нем.

А где сама граница Рус? Где?.. Здесь?.. в снегу, в комьях мерзлого чернозема, раскатанного конскими копытами?.. За тем леском?.. За той церковкой, тянущей к небу золотой перст шатра?.. Он внимательно глядел на землю. Нет ее. Нет. Земля-то одна. И как это Бог, после потопа и смешения языков, когда рухнула на людей башня Вавилонская, придумал страны, границы, кордоны?.. Разные обычаи… разный говор… разные души…

Боже, а душа-то у всех одна. Это Ты. Неужели мы никогда этого не поймем?!

Конь шел спокойным шагом, как вдруг он осадил коня. Кто это там, у обочины?.. Девушка… девочка совсем. Сидит прямо на снегу, обхватив рукам колени. Он подехал ближе. Она вскинула русую голову. Боже, какие синие глаза.

Девочка, скажи, это уже Рус? — крикнул он весело.

— Рус, а как же, Рус! — заторопилась она, затараторила. — Ох, дяденька, ну вы и красивый! Вы просто царь-государь. И конь у вас загляденье! Как у нашего соседа Ерошки. Правда, у Скулы еще хорошая лошадка… упитанная!.. А так… коней-то нечем кормить! Нонче дождей в лето было мало, сена не нагребли… голодные кони дак! А вы откуда сами будете?..

— Издалека, — ответил он, не слезая с коня.

Деревенская дурочка, и такая хорошенькая. Глазки синие. Как у него. Как у Мадлен.

Его пронзило: такая могла быть у них дочь.

Девочка вскочила с земли, закокетничала с ним. Вертелась на одной ножке, заглядывала и так, и сяк. О, неистребимая женственность, кокетство, завлеканье. Как она старается ему понравиться! От горшка два вершка, а туда же. В каждой девчонке сидит женщина. Он со смехом глядел на ее ухищрения. Холщовая юбка в дырках. Старая волчья шубейка незастегнута — пуговицы оторвались. На русой головенке шапки нет. Да и на что шапка — завтра уже весна.

Девчонка подбежала к нему, сидящему на коне, схватила его за руку, потянула.

— Слезай, красавец! — крикнула. — Глянь, Солнце-то какое!..

И зашептала, прислонив щеку к лоснящемуся боку коня, к вздувающимся от дыхания ребрам:

— Ляг со мной… не пожалеешь!..

Ого, вот ты как. Ну да будет тебе от меня, баловница.

Он спрыгнул с лошади, схватил девчонку на руки, влез снова на коня вместе с ней, посадил впереди себя. Обнял. Поглядел на нее сияющими глазами.

— Поедешь со мной в Столицу?.. Я Царь.

— Ой, дядька, будет врать-то!.. — прыснула она и прикрыла рот ладошкой. — Шутник вы, я погляжу!.. Офицер, что ли, будете… вон из-под плаща орден выглядывает… тут у нас тоже бои были… я маленькая была… одни выстрелы, разрывы, я уж прямо устала от войны… все идет да идет…

— Войны больше не будет, — сказал он твердо, глядя прямо перед собой на дорогу, и тронул поводья коня. — Я издам указ и повелю ее запретить раз и навсегда.

— Ну, дяденька, сказки!..

Она искоса, снизу вверх, поглядела на него, пригладила ладошкой русую прядь.

О, как похожа на Мадлен. Копия.

Он никуда не отпустит от себя этого ребенка.

— Ты сирота?..

— У тетки живу, — охотно пояснила девчонка. И, словно подброшенная пружиной, внезапно сильно, резко обернулась к нему и крикнула пронзительно, на все снежное поле, на весь укрытый снежными шапками лес:

— Поеду! Поеду с тобой в Столицу! Вези меня! Увози меня отсюда!