Элвис Пресли. Безрассудная любовь - Питер Гуральник

собственных интересов. Полковник был не в состоянии понять, почему так получается, если только, конечно, дело не в том, что мистер Бинсток возомнил себя настолько важной персоной, что не нашел времени для сессии Элвиса Пресли. Как бы то ни было, результатом явились вакханалия с правами и паутина политических интриг, от которых никому не было никакой пользы. Ред, Фелтон, Ламар, даже Марти Лэкер — все боролись за записи, однако, за исключением вещи Реда и одной песни из Нэшвилла, «Элвис Мюзик» получила авторские права только на две песни членов Voice и одну, принесенную на сессию группой. Сам Элвис склонялся к вещам, над которыми он работал с Voice, и даже включил в сессию несколько дуэтов с ведущим вокалистом Шерилом Нильсеном, да и то, что Ред, казалось, всегда получал внутреннюю дорожку на сингле, тоже не могло нравиться другим членам группы. Все это не способствовало созданию товарищеской атмосферы, при этом на Voice выпадала немалая (но далеко не вся) доля возмущения и негодования, и в какой — то момент Ламар взорвался: «Кто написал этот кусок дерьма?» — после чего обнаружил, что это была песня Донни Самнера, которую принес на сессию сам Элвис.

Для Норберта Путмана запоминающимся был немузыкальный момент. «Мы перекусывали, как обычно, около полуночи, и совершенно случайно оказались сидящими вместе на приступке в углу комнаты. Помню, я сказал: «Элвис, я должен сказать тебе кое — что. Если бы не ты, меня бы здесь не было. Благодарение Богу, что в «Blue Moon of Kentucky» было всего лишь три аккорда!» Элвис рассмеялся, но затем завел разговор о том, чтобы поехать в Англию и Австралию, и сказал: «Я правда хочу поехать, но этого не хочет Полковник. Он считает, что если мы отложим их, то подогреем интерес публики». Я спросил: «И что ты собираешься делать?» На что он сказал: «Пут, я подумываю о том, чтобы расстаться с Полковником»». Норберту показалось, что он словно опробовал идею, которую не мог высказать никому другому, укрывшись под маску анонимности. А когда этот краткий перерыв подошел к концу, он просто сказал: «Ну ладно, пора, пожалуй, снова быть Элвисом».

Рождественские каникулы проходили и дальше в таком настроении: он не очень посвящал других в свои мысли, проводя время с Линдой и ее семьей, учась играть в теннис под руководством доктора Ника, мало проявляя тот неистовый дух, который был свойствен для рождественских каникул в прошлом, но и не демонстрируя тех необъяснимо резких перемен в настроении, которые столь часто случались с ним в последнее время. Он испытывал все возрастающее беспокойство по поводу своего возвращения к работе, как признавался доктору Нику, которого его бессонница несколько раз настолько пугала, что он посылал медсестру в Грейсленд делать инъекции снотворного. Начало репетиций было запланировано на середину месяца, за одиннадцать дней до первого выступления в «Хилтоне» 26 января (по настоянию доктора Ника и с одобрения Полковника ангажемент был сокращен до двух недель), и Элвис явно испытывал противоречивые чувства относительно своего возвращения на гоночную трассу.

Впервые за три года он расстался с плащом как частью своего костюма, и, по сообщению «Лас — Вегас сан», пребывал в хорошем состоянии, «в лучшей своей форме, в хорошем настроении… и забитый до отказа главный зал «Хилтона» тепло принимал его». Это вовсе не говорит о том, что он держался без рисовки или вспышек гнева, которые сопровождали другие его появления на сцене в последнее время. «Ну ты, дрянь», — рявкнул он на одну девушку, которая дернула его за ожерелье, а во время другого шоу он накинулся еще на одного фэна. Но по большей части это было сравнительно предсказуемое шоу с солидным, хорошо отрепетированным репертуаром и новым басистом, тридцатилетним Дюком Бардуэллом, который заменял Эмори Горди. Бардуэлл попал в состав труппы (по рекомендации барабанщика Ронни Тата) в самый последний момент, а потому ему пришлось влезать в сценический костюм Эмори, что было нелегко сделать даже после того, как он прилично сбросил вес. С детства, будучи поклонником Элвиса, он нервничал с самого начала, и было не легче от того, что в первый же вечер у Элвиса вызвало раздражение гудение его усилителя. Несмотря, однако, на весь свой пиетет, он нашел, что сама музыка была не так уж хороша и давала мало простора для той свободы и того чувства, которые первоначально привлекли его еще подростком к Элвису Пресли.

У Voice, для которых, как и для Дюка, это выступление в Лас — Вегасе было дебютным, напротив, ситуация не вызывала никаких подобных угрызений: на самом деле они были в восторге едва ли не от всего — от дуэта Шерила с Элвисом в ключевой песне вечера «Spanish Eyes» до посиделок с Элвисом в его пентхаусе далеко за полночь. Для них все это было внове — сидеть наедине с Элвисом в его спальне, говорить о философии и религии, смотреть с высоты на освещенный ночной Лас — Вегас. Он снова и снова играл им «Softly As I Leave You» с альбома Чарльза Бойера, повторял им историю, которую рассказал ему певец Джон Гэри, о том, что песня в действительности вовсе не была песней о любви; она рассказывала о мужчине, который умирает и прощается со своей женой. Шерил уже знал эту песню, и как — то вечером они вдвоем сели за рояль, и Шерил начал петь, а Элвис, который внес эту вещь в свой августовский ангажемент, повторял речитатив Чарльза Бойера. «Там был отец Элвиса, Вернон, и он сказал: «Как красиво, Элвис. Почему бы тебе не делать это на сцене?» На что Элвис заметил; «Думаю, что мы будем». После этого он послал за Гленом Д., чтобы набросать аранжировку, и с того момента эта вещь стала ключевой частью шоу. Шерилу было известно, что это только еще больше подогрело возмущение всей компании — от Полковника до музыкантов и парней. «Нас все не любили, поскольку у нас была совместная вещь с Элвисом, которой не было ни у кого другого. Они все были (по — прежнему) расстроены, что он нанял нас. Но Элвис сказал: «Пусть это вас не беспокоит». Он сказал нам: «Если я захочу купить самолет, пролететь над этим отелем и разбить его, я это сделаю, это мои деньги, и я что хочу, то и делаю с ними». Потому что он знал о ревности».

С Voice или без них — интриги продолжались бы в любом случае, хотя бы потому, что