Нью-Йорк - Эдвард Резерфорд

– Ладно, папа.

Она отключилась. Горэм немедленно перезвонил в офис Мэгги.

– Извините, мистер Мастер, мы все еще выясняем.

– Тогда слушайте предельно внимательно, – произнес Горэм. – Если позвонит кто-нибудь из детей, не вздумайте сказать, что их мать поехала во Всемирный торговый центр. Это крайне важно. Скажите, что она где-то в Мидтауне. Я не могу допустить, чтобы дети сходили в школе с ума, когда повода, может, и нет. Вы понимаете?

– Да, мистер Мастер. Я поняла.

– Перезвоните, как только появится информация. Я должен знать.

Но прошло десять минут, а она так и не перезвонила.

Доктор Карузо был рад уйти из офиса Дуга. Он передумал буквально через пару минут после того, как туда вернулся. Он волновался не за себя. Ему пришло в голову, что в Северной башне полным-полно раненых. Службы спасения, безусловно, справятся, но он все же врач. Ладно, акушер, но все равно медик. Он решил пойти и узнать, не нужно ли чем помочь.

Начальник пожарного расчета нашелся быстро.

– Спасибо, доктор. Побудете здесь?

– Конечно.

Они находились в нижнем вестибюле.

– Я скоро приду.

Через секунду врезался второй самолет.

Карузо прождал долго. Пожарные зашли и вышли. Они были храбрые ребята, но, судя по их действиям, столкнулись с серьезной проблемой. Начальник так и не появился.

В 9.25 телефон зазвонил снова. Номер был незнакомый. Горэм нетерпеливо утопил кнопку, желая поскорее отделаться.

– Солнышко? Ты меня слышишь?

– Мэгги! Ты где?

– Я во Всемирном торговом центре!

– Это я знаю! В какой башне?

– В Южной! Я уже звонила, но чертов телефон вырубился, и тут один добрый человек одолжил мне свой. Ты сам где?

– На Черч-стрит, около Чеймберс. Мэгги, я не поеду в Бостон, ты слышишь? Я был псих! Я люблю тебя!

– Ох, слава богу, Горэм! Я тебя тоже люблю! Я спускаюсь по лестнице, но это морока. Здание малость перекосило.

– Я иду за тобой!

– Не надо, солнышко! Пожалуйста! Я даже не знаю, где нахожусь. Ты меня не найдешь, мы разойдемся, и я тебя тоже не найду. Стой, где стоишь. Я иду. Здание же не рухнет!

– Тогда просто не отключайся.

– Солнышко, телефон нужен хозяину. Я перезвоню. Жди там и обними меня покрепче, когда выберусь!

– Ладно! Но, Мэгги… – (Вызов завершился.) – Я люблю тебя, – сказал он в безжизненный телефон.

К 9.40 доктор Карузо рассудил, что если он хочет помочь, то лучше ему оглядеться и оценить ситуацию самому. Он находился в верхнем вестибюле, когда услышал глухой удар и не сразу понял, что это такое. Через несколько секунд послышалось еще два.

Тела. Из Северной башни. Он догадался, в чем дело. Люди угодили в капкан, и жар стал невыносимым. Выбор был невелик: гори заживо или прыгай. Он читал о людях, которые выжили после прыжка с крыши, но тут был другой случай: эти тела падали с высоты тысячи футов. Подсчитать легко. При ускорении в тридцать два фута в секунду удар о твердую поверхность получится очень сильным. Карузо сомневался, что сознание сохранится до самого конца, но смерть наступит мгновенно. Сам он, возникни перед ним такой выбор, предпочел бы прыгнуть. Но звук… Он постарался отгородиться от него.

– Вот он где, мой доктор! Решили, что я про вас забыл! – Ирландское лицо начальника пожарного расчета чуть раскраснелось от трудов. – Готовы помочь?

– Разумеется.

– В таком случае, док, ступайте в церковь Троицы. Там есть гражданские, которым вы можете понадобиться, да и мои ребята тоже. Пойдете?

– Уже иду.

Карузо вышел на Либерти-стрит и зашагал по Бродвею на юг, радуясь случаю сделать хоть что-нибудь. Надо позвонить и успокоить жену. Она будет названивать в офис. И пока она этим и занималась, ему вдруг пришло в голову связаться с риелтором и сказать, что они передумали насчет проклятого дома на Парк-авеню. Он больше не хотел там жить.

Было около десяти. Почему она так долго? Горэм смотрел на башню. Северная полыхала вовсю, но Южная больше окуталась дымом. Несколько раз до него донеслись взрывы с нижних этажей. Газ или электрооборудование? Он сообразил, что это могло быть и самолетное топливо, которое стекло вниз, скопилось заново и вдруг рвануло. Кто может знать? Но каков бы ни был источник этих звуков, главной бедой Южной башни сейчас представлялся не огонь, а дым.

Почти десять. Она должна появиться в любую секунду.

Телефон зазвонил.

– Эй, солнышко, это я.

– Слава богу!

– Со спуском получилось целое путешествие.

– Мэгги…

– Что это?

Он не мог оторвать взгляд от верхней части Южной башни. Что-то происходило. Казалось, верхушка накренилась, пошла ходуном.

– Мэгги, где ты?

Башня выровнялась, но только потому, что ниже сдвинулось что-то еще. Внезапно крыша начала проседать.

– Все в порядке, Горэм. Я внизу и…

– Мэгги…

Молчание. Мертвая тишина. Верхушка огромного здания тронулась вниз. Он в жизни не видел ничего подобного – разве только в кино да в старой хронике. Снос высотных домов посредством управляемого взрыва. Поражало, как они складывались, словно гармошка. Именно это и происходило сейчас. Южная башня проваливалась внутрь самой себя.

Но удивительно медленно. Так медленно, что у него не укладывалось в голове. Башня опускалась секунда за секундой, как в замедленной съемке. Одна секунда, две, три, четыре… Верхушка тонула с величественной, выверенной скоростью, а снизу с неспешным ревом, подобным рокоту водопада, расходилось огромное облако серой пыли.

– Мэгги!

Ни звука.

Земля начала дрожать. Он чувствовал это подошвами. Чудовищный клуб пыли покатился к нему, как поток раскаленных вулканических газов. Надо бежать. У него не осталось выбора. Ему не устоять. Он укрылся на Чеймберс-стрит, надеясь, что пыльный вал не перекатится через крыши и не накроет его. Но грохот длился все девять бесконечных секунд, пока падала башня, и пыльная туча, словно зажившая своей жизнью, росла, дробилась и снова росла, заполняя собой все улицы и не оставляя просвета.

Он слышал, как люди бежали на север, многие задыхались. Чуть выждав, он расстегнул верх рубашки, натянул ее, как маску, на голову и попытался продвинуться на юг, в самую пыльную бурю. Он давился и ничего не видел. Наконец, последовав примеру остальных, он отступил по улице до места, где воздух был немного чище. Там он уселся на тротуар и начал безнадежно всматриваться в серые силуэты, которые шли подобно теням из Аида. В конце концов, его жена могла быть среди них.

И через десять минут она приблизилась.

– Надеялась, что найду тебя здесь, – сказала она.

– Я думал…

– Я только-только вышла из здания, когда оно начало рушиться. Наверное, поэтому и связь прервалась. Мы толпой ввалились в кафе, чтобы укрыться от пыли, но я пошла сюда сразу, как смогла. У тебя ужасный вид.

– А у тебя отличный. – Он обнял ее.

– Я малость испачкалась.

– Ты жива.

– По-моему, бо́льшая часть вышла. Правда, я не знаю, что с теми, кто выше, над пожаром.

– О боже!

– Что такое?

– Кэти Келлер! Она сказала, что утром у нее какая-то встреча в Финансовом квартале. У тебя есть ее номер?

– Вроде да.

– Давай попробуем позвонить.

Но им никто не ответил.

Вампумный пояс, который с утра переходил из рук в руки, а ныне по-прежнему охватывал талию Сары Адлер, находившейся на самом верху, смотрелся отлично. Белые и цветные ракушки были такими же яркими, как в тот далекий день, когда попали на нитку. Умеющий читать прочел бы любовно сотканное послание, которое гласило: «Отцу Бледного Пера».

И когда наросло пекло, а огромная башня пошатнулась и просела, жар сделался настолько сильным, а давление массивного обрушения таким мощным, что вампумный пояс, как и все вокруг, снизу и сверху, разлетелся в мелкую, почти невидимую пыль. На какое-то время она зависла над основанием исчезнувшей башни. Но вот ее подхватил ветер, который добрее людей, и вознес высоко – все выше и выше над водами бухты, городом и уходящей на север великой рекой.

Эпилог

Они сидели в кафе. День был погожий. Горэм взглянул на здание Метрополитен-оперы и улыбнулся дочери. Он видел, что она готовит подвох, но ждал, когда скажет сама.

У нее был серьезный вид.

– Пап!

– Да, дорогая.

– По-моему, у меня СДВ[108].

– Да ну? Как мило!

– Нет, папа! Я не шучу. Я честно не могу сосредоточиться.

– Что ж, прискорбно слышать. И давно это выяснилось?

– Наверное, в этом году.

– Ты не усматриваешь связи со всеми тусовками, куда ты ходила?

– Пап, давай серьезно.

– Я серьезен. Послушай, Эмма, я должен тебе кое-что сказать. У тебя не может быть СДВ.

– Откуда ты знаешь?

– Вот смотри. Утром я заставил тебя посмотреть две огромные картины Шагала у входа в музей. Тебе было трудно?

– Да.

– Я не имею в виду, что ты всю дорогу через парк ныла и не хотела смотреть на проклятый оперный театр – между прочим, очень красивый, много лучше, чем старый, но бог с ним. Я спрашиваю: смогла ли ты рассмотреть Шагала и проникнуться?