Писания про Юного мага - SoNew

То, что было надето на Авена, больше напоминало на ощупь мешок из-под репы. Хотя рубаха была чистой и даже украшеной незатейливой вышивкой, делали ее где-то наспех и без души. То ли дело гномская шерстяная ткань тройного плетения или льняные туники, прохладные в жару и теплые в холод… Корунд потряс головой. Не время думать о ерунде!

Фокусник осторожно стянул с Авена рубашку и штаны, оставив того в нижнем бельишке. Короткие штанишки и исподняя рубаха без рукавов оказались из отличной ткани, так называемого «паучьего батиста». Гномы-ткачи добавляют к нитям паучий шелк, и это позволяет делать ткань тоньше и прочнее обычной, при этом невесомую и приятную на коже.

— Ну и тощий же ты, парень! — покачал головой Корунд, глядя на явно великоватое белье. — Ножки как палочки, будто тебя с детства не кормили!

— Съешь это… — пробормотал Авен. — Ты голодный, тебе нужно есть…

— Ох… — невольно вздрогнул фокусник. Эта фраза живо напомнила ему голодовку в заброшеном форте.

Корунд как никогда остро ощутил свое одиночество и ущербность. Конечно, для цирка «Волшебные забавы» он просто находка, но ему нужно искать своих друзей. И скрываться от врагов. А дороги бродячих артистов уводили его все дальше от южных трактов и густо населенных долин, где можно порасспрашивать знакомых караванщиков и купцов или получить письмо. Гном бы давно отправился назад, на поиски вслепую, если бы хоть немного представлял, где нужно искать.

Единственное, что он помнил из своего недолгого плена, это тошнотворный полет в когтях у боевого дракона. Полет куда-то на северо-восток, откуда потом пленников переправляли на телегах на рынки рабов в разных городах. Именно туда двигался теперь обоз бродячего цирка. Именно там Корунд решил попытаться отыскать следы своих товарищей. Или услышать что-нибудь о пришедших в себя после выморока чужаках.

Выморок… Великая Богиня! Как он надеется, что это был всего только выморок! Его проклятущие ручищи с такой силой опустили обух секиры на ее беззащитный затылок… Медведь, голем! Не мог осторожнее! Но он тогда больше всего боялся, что она попадет в плен. И натерпится невыносимых унижений от врагов и тварей, им прислуживающих. Этот ужас направил его удар, подлый удар со спины, сваливший ее как срубленное деревце…

Корунд смахнул непрошенную влагу со щек. Он не плакал, когда потерял ногу. Не плакал, когда стало ясно, что отец погиб и не вернется из выморока. Не плакал раз за разом ломая проклятый протез на корабле и предвигаясь по обледенелой палубе на четвереньках.

Но при мысли об этом ударе, о боли, которую он причинил самой милой, самой нежной девушке на свете, ему хотелось рыдать навзрыд. Поняла ли она, придя в себя, от чего он спасал ее? Простила ли она его?

Фокусник заворачивал Авена в ледяную простыню, поглядывая на песочные часы на полке. Простыня должна нагреться, но не высохнуть, как-то так говорил отец. Температура у больного немного упадет и на лбу выступит испарина, предвестник спасительного пота. Тогда нужно срочно растереть кожу горячей мочалкой, вытереть насухо, переодеть в чистое и укрыть потеплее. И поить по капле теплым отваром, не давая крови слишком загустеть, иначе сердце не сможет качать ее по жилам.

Авена колотило крупной дрожью, он несколько раз распахивал совершенно бессмысленные глаза и бормотал что-то, то ли узнавая звезду цирка, то ли отвечая своим видениям:

— Так здорово, что ты тут! Мне не страшно вместе… Я тоже буду сражаться… И эти огненные бабочки — без капли магии, да?

— Да, да, малыш. Это просто кусочки фольги… ты же помогал мне вырезать их, помнишь?

— Помнишь… земляника созрела…

— Ш-ш, не ворочайся, потерпи…

— Почему так холодно? Я тоже хочу увидеть этот сон…

— Ты увидишь потом, Авен, обязательно.

— Такой красивый и такой злой… ты помнишь?

— А? — Корунд изумленно уставился на Авена. Но больной снова провалился в забытье.

— Странными дорогами тебя водило, малыш, — пробормотал фокусник. — Или это мне все напоминает о нашем бегстве через леса?

Наконец, к огромному облегчению Корунда, у Авена выступила испарина на лбу и висках. Он перестал сухо и неглубоко дышать, сердце забилось размеренней. Страшный жар отступал. Теперь нужно было действовать стремительно, чтобы не простудить парнишку еще сильнее.

Корунд отшвырнул мокрую простыню и начал растирать руки и ноги больного горячей, слегка намыленной мочалкой, смывая едкий запах уксуса. Согретые места он тут же досуха тер новой простыней. Пот все обильнее выступал на коже Авена. Корунд схватил свои рубаху и штаны, приготовленные заранее. Теперь надо очень быстро переодеть парня из мокрого белья в сухое… и делать это в ближайшие часы каждый раз, когда одежда будет промокать от пота. Наверное, девочки-гимнастки справились бы с этим гораздо более ловко, но Авен мог потом быть страшно смущен обстоятельствами его лечения, поэтому Корунд и делал все сам.

От спешки он слегка запутался во влажной ткани «паучьего батиста», поэтому не сразу осознал то, что открылось его взгляду. Да и осознав, прежде всего закончил необходимое — натянул на Авена сухое белье, подстелил под него тюфяк, подсунул под голову подушку и завернул как куклу в два одеяла.

Только после этого фокусник осторожно потянул за край тощей бороденки циркового прислужника и наемного убийцы по совместительству. Хороший орочий клей держался намертво, но стало видно, где проходит граница живой, бледнеющей от натяжения кожи и искусно сделаной бороды. Грим был менее стойкий, и смылся мочалкой с третьего раза.

Вместо обветренного, покрытого оспинками и морщинами мужского лица над бородой открылось нежное девичье личико, по красоте не уступающее холеным гимнасточкам. Да что там гимнастки! Не уступающее самой Марф! Единственное, любимое, родное личико, в последний раз виденное озаренным недоумением и болью под обухом его секиры. Корунду показалось, что сердце остановилось у него в груди, а потом взорвалось тысячами огненных осколков.

— Марусенька! — прошептал он, опускаясь перед топчаном на колени. Но гномишка крепко спала целительным глубоким сном измученного отступающей болезнью ребенка. Только тень былой улыбки скользнула по ее мордашке, такой забавной от приклеенной бороды.

Будь на месте Сэдди высокопарный эльф или чувствительный человек, он бы, наверное, горестно сетовал бы на то, что они не узнали друг друга под чужими личинами. Но практичный гном всего лишь усмехнулся, отдавая должное мастерству, с которым они оба изменили свой облик. Он не поленился принести свой набор грима и стрательно восстановить простоватую грубую физиономию Авена, скрывающую Марусеньку. В душе караванщика звенели колокольчики и царил полный покой. Самую главную свою потерю он отыскал, и нет сомнения, что боги будут благосклонны к нему и впредь.